Недавно на Правмире появилась статья отца Филиппа Парфенова «Что мешает интеллигенту войти в Церковь?». Один из блоггеров немедленно прокомментировал заголовок — “Хороший вопрос. Много подобных можно задать. Например, что мешает интеллигенту войти в общество филателистов? Или что ему стать вегетарианцем? Или записаться в атеистический кружок?”
Сергей Худиев
В самом деле, прежде всего, постановка вопроса “что мешает” предполагает некое желание, стремление, которому возникают препятствия — человек хочет, и рад бы, но ему строятся преграды. Преграды могут носить как внешний, так и внутренний характер.
Например, я знаю, что мне стоит бегать по утрам, и хотел бы это делать, но мне нечто мешает — во-первых, лень, во-вторых, строители все перекопали, а с препятствиями бегать мне тем более лень.
Что мешает мне сделаться вегетарианцем и вступить в соответствующее общество? Да ничто не мешает, я просто не хочу делаться вегетарианцем, и не вижу к тому никаких оснований.
Я могу находить веганов людьми странноватыми и вяло их поругивать — но спрашивать у меня, почему я не присоединяюсь к веганам, было бы странно — а что, от меня это почему-то ожидалось?
Я, например, не присоединяюсь к буддисткой сангхе. Меня оттолкнули злые буддисты? Да ни в малейшей степени, те, которых я знал, были очень милые люди. Я просто не вижу ни малейшего мотива делаться буддистом — да с чего бы мне?
На свете есть масса всяких сообществ и объединений по интересам, спрашивать, почему тот или иной человек к ним не присоединяется, значит вызывать немедленный вопрос — а почему мы ожидаем, что он должен хотеть присоединиться?
Поэтому разговор о том, что мешает войти в Церковь, стоит начинать с того, зачем вообще к ней присоединяться. А это часть более общего вопроса — на каких основаниях мы принимаем те или иные решения? На каком фундаменте мы строим нашу жизнь? По каким критериям мы оцениваем те или иные явления — в частности, Церковь?
Существуют две группы возможных оснований — я бы обозначил их как субъективные и объективные. Я выбираю, скажем, мобильный телефон исходя из чисто субъективных предпочтений — как мне удобнее, насколько дорогую модель я могу себе позволить, какой интерфейс мне больше нравится, наконец, то, что человек, к которому я отношусь с симпатией, пользуется такой-то моделью, а человек, который меня раздражает — другой.
Я не задаюсь вопросом, какая модель телефона “истинна”, и какой я “должен” пользоваться — эти вопросы, в данной ситуации, просто бессмысленны. Есть и другие основания — назовем их объективными. Существует объективная истина о мире, о предназначении человека и мироздания в целом, и у меня есть объективное нравственное обязательство приложить все усилия к поиску этой истины и жить в соответствии с ней.
Есть вопросы (та же покупка телефона), которые вполне уместно решать исходя из личных предпочтений; есть вопросы, которые так решать нельзя — не только относящиеся к религии.
Наука в этом отношении тоже привязана к второму подходу. Никто не спрашивает, нравится ли Вам та или иная теория и насколько своим вы чувствуете себя среди тех, кто ее разделяет. Спрашивают только о том, насколько она описывает реальность. Ученый должен поставить в центр своего рассмотрения реальность — а свои личные предпочтения задвинуть подальше; более того, быть готовым отказаться от них, если выяснится, что реальности они не соответствуют.
В отличие от конкурирующих производителей телефонов, истина не собирается приспосабливаться к нам — это мы должны быть готовы измениться, чтобы соответствовать ей. Это так даже в отношении истины о природных процессах материальном мире, которые исследует ученый; это тем более так в отношении истины о его предназначении.
И вот в истории был Человек, который сказал, что Он и есть Истина — что наши поиски истины оканчиваются на Нем, Он есть цель, смысл и предназначение, оправдание и спасение всего мироздания и каждой отдельной человеческой жизни. Он сказал, что Он — единственный путь к Богу; что те, кто поверят в Него и последуют за ним, обретут вечную жизнь, а те, кто до конца откажутся это сделать, навеки погибнут.
Звали этого человека Иисус, и Он говорил много весьма шокирующих вещей — например, что именно Он, Иисус, будет судить все народы в Последний День, что Он имеет власть прощать грехи и посылать Божиих ангелов. А еще Он сказал, что Он создаст Свою Церковь — и что врата ада не одолеют ее.
Это — не предложение новой марки телефона, на которое мы можем отвечать в категориях “удобно — не удобно”, “подходит — не подходит”, “устраивает — не устраивает”. Это притязания космического масштаба, более того, это притязания на мою жизнь — от меня Христос требует, чтобы я доверился и покорился Ему — в отношении которых необходимо решать, правда ли это.
Как писал Джон Рональд Руэл Толкин:
“Нужна фантастическая воля к неверию, чтобы предполагать, что Иисуса никогда “не случалось” в действительности, и еще более фантастическая — чтобы считать, будто Он никогда не говорил того, что за Ним записано, то есть таких слов, каких никто из живших тогда в мире людей даже и выдумать не смог бы — например, таких: Прежде нежели был Авраам, Я есмь (Ин 8:58) или таких: Видящий Меня видит Пославшего Меня (Ин 12:45), или о Святых Таинах у Иоанна (см. 6:56): Тот, кто ест Мою Плоть и Кровь Мою пиет, будет иметь жизнь вечную. Поэтому мы должны либо поверить в Него и в то, что Он говорил, и принять на себя все последствия этой веры, либо же отвергнуть Его и Его слова — и принять на себя все последствия такого шага”.
Мы стоим перед необходимостью принять или отвергнуть эти притязания Иисуса — и все остальное, в частности, разумеется, наше отношение к Церкви, определятся именно этим нашим решением. Человек может считать, что все евангельское возвещение ложно; что тело Иисуса истлело где-то в земле, а проповедь Апостолов — сплошная выдумка. Но тогда в основании Церкви лежит неправда — неправда, которую мы просто обязаны отвергнуть, если мы признаем наш долг перед истиной.
Как писал К.С.Льюис:
«Вот — дверь, за которой вас ждет разгадка мироздания. Если ее там нет, христиане обманывают вас, как никто никого не обманывал за все века истории. И всякий человек (человек, не кролик) просто обязан выяснить, как обстоит дело, а потом — или всеми силами разоблачать преступный обман, или всей душой, помышлениями и сердцем предаться истине».
Верить в свидетельство Христа о Себе — и необходимое, и достаточное условие для принадлежности к Церкви; в Церкви есть люди самых разных политических, эстетических и каких угодно еще предпочтений — ничто не требуется для того, чтобы войти в Церковь, кроме веры во Христа; ничто не способно удержать от вхождения в Церковь, кроме неверия.
Все остальное будет просто разговором не о том.
Но стоит обратить внимание на слова отца Филиппа:
«Впрочем, как сама интеллигентность возможна вне видимой принадлежности к интеллектуальному слою общества, так и святость возможна вне видимых границ Церкви. Некоторые придирчивые православные, как профессиональные богословы, так и любители, могут, конечно, возмутиться при такой мысли. Думаю, что напрасно. Ведь возможность видеть святость там, где ее подчас совсем не ждешь, это лишний повод к большему прославлению Бога, дивного во святых Своих!»
С ними перекликаются слова Дмитрия Быкова:
«Вот меня еще удивляет критика, что, дескать, вы внешний человек по отношению к Церкви? А кто внутренний? Для Бога внешних нет! Может быть, у нас будут музыку критиковать исключительно члены союза композиторов? Кто такой вообще православный уж, начнем с этого… «
С чем бы я здесь не согласился?
Во-первых, с терминологической путаницей. Если бы отец Филипп вместо слова «святые» употребил слово «добродетельные», спорить было бы не с чем — разумеется, проявления добродетели бывают и вне Церкви.
Само Писание приводит ряд примеров — например, говорится о «человеколюбии» жителей Мелита. Святой Апостол Павел говорит о законе, который Бог вложил в сердца язычников, да и сама проповедь покаяния не имела бы смысла, если бы люди были бы не в состоянии видеть разницу между грехом и добродетелью.
Но (как об этом уже писал К.С.Льюис в отношении слова «христианин»), замена слова «добродетель» на «святость» не создаст ничего, кроме путаницы.
Слово «святые» имеет библейское происхождение и означает членов народа Божия, в традиции оно получило уточнение — те его члены, которые прославлены Церковью за веру и благочестие. Конфуций или Ганди — люди добродетельные, но не святые, потому что они не христиане.
Фото: Anna K. photosight.ru
Аналогичная путаница связана со словами «внешний» и «православный» — православный это человек, разделяющий вероучение Православной Церкви и принимающий участие в ее литургической жизни. Это не похвала и не порицание — это описание, которое позволяет нам понять, о чем идет речь.
Внешний — это человек не принадлежащий к Церкви (сколь угодно прекрасный по своим личным качествам) . Это, опять таки, не похвала и не порицание — это нейтральное описание определенной реальности.
Я, например, являюсь внешним по отношению к сообществу ученых-биологов, и возьмись я порицать это сообщество за низкий интеллектуальный уровень и прочие недостатки, которые мешают мне к нему присоединиться, я рискую нарваться на отповедь, в которой биологи поставят под вопрос мою компетентность судить о вопросах, в которых я полностью необразован и не имею никакого опыта.
Во-вторых, понятие «анонимных христиан» отвергает свободное произволение других людей.
Как-то я беседовал с одним кришнаитом, который уверял меня, что на самом-то деле я кришнаит, и молясь Христу на самом деле молюсь Кришне, только еще не осознал этого. Разумеется, я не согласился — я услышал проповедь о Кришне и сознательно ее отклонил, имел возможность стать кришнаитом и не стал — с какой стати зачислять меня в кришнаиты против моей ясно выраженной воли?
Но мы также должны уважать и произволение нехристиан — зачислять в «анонимные христиане», тем более в христианские святые тех, кто не пожелал исповедать веру во Христа и присоединиться к Церкви, было бы неуважением к их личному выбору. Точно таким же неуважением было бы непризнание того, что многие люди являются внешними по отношению к Церкви.
По-видимому, под словами «для Бога внешних нет» Дмитрий Быков имел в виду, что Бог любит все Свое творение и всякий человек является предметом Его милостивого попечения — с чем можно только согласиться.
Но любовь Божия простерлась и намного дальше — Бог стал человеком в лице Господа нашего Иисуса Христа, Христос умер за наши грехи о воскрес из мертвых, Он создал Свою Церковь и призвал нас вступить в завет с Ним через веру, хранение заповедей и участие в Таинствах.
Говоря о «внутренних», о членах Церкви, мы говорим о тех, кто принял осознанное решение в такой Завет вступить. Те взрослые люди, которые не приняли такого решения, являются внешними. Отрицать это — значит отрицать за людьми их личный выбор.
Поэтому мы не можем уйти от ключевого вопроса — правда ли то, что сказано в Евангелии? Воскрес ли Христос? Наше отношение к Церкви определяется именно этим — и больше ничем.
