Сегодня мы продолжим наше путешествие по богослужебным обрядам, традициям востока, христианского востока, чему и посвящен наш спецкурс. Сразу же считаю необходимым, сказать, что тот материал, который я подготовил для этого курса, для этой лекции, в частности, это, в общем-то, собранный кропотливым трудом на протяжении многих лет. Но если вдруг кто-то задастся вопросом «А где Ваши степени?», спросит: «А по какому праву Вы занимаетесь, рассказываете о богослужебных обрядах востока?» – считайте меня тем, что немцы называют Privatgelerter, то есть, независимый исследователь, частью – любитель, частью какие-то действительно серьезные вещи удается собирать, публиковать. Поэтому можно быть отчасти снисходительными, можно быть отчасти признательными, что можно чуть меньше двух часов сегодня поговорить об александрийском обряде. Попробуем, чтоб это было полтора, но если что – спасибо за терпение.
Тема сегодняшней нашей встречи: «Александрийский обряд: традиции и богослужение Коптской и Эфиопской Церквей». В названии сразу же заложена определенная неточность, потому что, конечно же, александрийский обряд – это не только те, кого мы называем сейчас коптами, это не только те, кого мы называем сейчас эфиопами. Это уничтоженная фактически христианская Нубия, то же царство Макурия. Это также, Халкидонская Православная Церковь в Александрии – до XII-XIII века, о чем мы отдельно поговорим во время другой встречи.
Тему достаточно жесткого вытеснения восточных богослужебных обрядов — западно-сирийского, антиохийского, александрийского из лона именно Халкидонской Православной Церкви под нажимом Константинополя. Это отдельная тема, но, тем не менее, богослужебный александрийский обряд – это действительно уникальное, очень многостороннее, стремительно развивавшееся явление, которое, так или иначе, объединяет и объединяло тех христиан, которые жили от самой Александрии на севере, до Нижнего и Верхнего Египта – Нубии, Судана современного, Эфиопии, Эритреи.
Если мы будем говорить об александрийском обряде, то, во-первых, нужно сразу обратиться к месту – к Александрии и к Египту. И надо сказать, что здесь, в самих традициях Коптской Александрийской Церкви, в особенности, в принципе, заложено очень много факторов, отражающих само развитие Египта, как такового. Потому что с момента завоевания Александром Македонским в IV веке до нашей эры, со времени основания Александрии, и дальнейшего становления уже эллинистической державы Птолемеев закладывается такое противопоставление этого нового, возникшего в дельте города великого Александрии и самого Египта. Это словно бы два очень разных мира. Потому что Александрия – это эллинский город, важнейший центр эллинистического мира, а Египет – это провинция, его кормящая, то пространство, куда по берегам Нила, путем крепостей определенных, достаточно небольших городов, проникает держава Птолемеев, контролирует окрестные земли, контролирует окрестные поля. Но общение между именно Египтом и Александрией – это очень сложная тема, и очень неспешный процесс.
С одной стороны, принимается иконография фараона, Птолемеи принимают регалии, инсигнии фараона, как это сделал сам Александр. С другой стороны — очень медленное проникновение коптского, что мы можем сейчас называть, условно говоря, коптского языка и коптских диалектов. То есть, на языке страны не говорят. Клеопатра VII, та самая, знаменитая, более знаменитая, чем шесть её предшественниц, она, славилась тем, что выучила и говорила на египетском языке, что было уникально и нетипично для эллинистических монархов династии Птолемеев, тем более, для женщин. Поэтому действительно это два мира, которые живут по-разному.
Верхний Египет остается центром старого Египта. Верхний – это тот, который глубже в Африку, естественно. И это пространство, где держатся старые культы в прежнем виде, где получают прибежище старые жрецы, и так далее. То здесь, очень сложный процесс происходит. И это действительно, если говорить о державе Птолемеев, которая предваряют римский Египет, греко-римский Египет, который предваряет становление христианского Египта, Египет Птолемеев с IV века до нашей эры до I века, до рубежа нашей эры – это пространство, где действительно мы видим именно противопоставление между столицей и землей, её кормящей.
Потому что те же Селевкиды, эллинистические правители Сирии, покрыли свою державу массой городов. У них была по-настоящему мания градостроительства. И они очень серьезно повлияли на весь ландшафт Сирии, основав и Антиохию, и Апамею, и многие другие города, ту же Селевкию, несколько Селевкий. Там действительно большое стремление равномерно распределить свое влияние. А здесь – нет. Здесь этот город в дельте — и внешнее пространство. И это противопоставление имеет очень большое значение, в том числе, когда мы будем говорить о развитии Александрийской Церкви и развитии христианства в Египте, если можно сказать, что оно развивалось. По крайней мере, об исторических путях христианства в Египте, и о разделении последующем христиан. Надо помнить, что Александрия – это именно греческий или, если быть всё-таки более точным, греко-иудейский центр. Город разделен на пять больших кварталов: три квартала греческие — к началу нашей эры, два – еврейские, практически полностью заселены евреями.
Это к вопросу об очень популярных среди христиан-коптов преданий о том, что Святое семейство доходило до Каира, в Каире искало прибежища, и т.д. Но вряд ли это было так. Египет, Палестина, Израиль, Южный Ливан – это действительно та земля, по которой ходил Христос во время своей земной жизни — до Крестной смерти и Воскресения. Но считать, что Святому семейству нужно было бежать в именно такой коптский Египет – это вряд ли. Скорее, Святое семейство должно было просто затеряться, надеяться, что они затеряются и устроятся в Александрии с её гигантской иудейской, еврейской диаспорой. Мы помним Филона Александрийского, Септуагинту. Эллинство во многом связано исключительно с Александрией.
Александрия к моменту установления римского протектората при Цезаре, Антонии, а позже при полноценном присоединении Египта в качестве провинции Римской империи Августом, становится одним из двух крупнейших городов римского мира, Римской империи. Рим и Александрия – это два города, где численность населения переваливает за миллион, а по некоторым сведениям – за полтора миллиона. Это во многом влияет на то, что епископы Рима и Александрии были двумя старшими основными епископами, пользующимися первенством. Они достаточно рано заявили о своем первенстве в христианской Церкви. Понятно, что первенство апостола Петра никто не оспаривает. Но первенство Петра и Рима зиждется всё-таки не на благоденствии определенного города, а на Евангелии от Иоанна и на непреходящей церковной традиции. Но Александрия — тоже.
Ближайший сподвижник и ученик апостола Петра, апостол от 70-и, Иоанн-Марк считается основателем Церкви в Александрии.
И, казалось бы, тут диспропорция с Иоанном — апостолом от двенадцати, связана с Церковью в Малой Азии западной, с Павлом и Петром – Рим и Антиохия. А Александрия – ну замечательно, один из евангелистов, автор первого Евангелия, если всё-таки отталкиваться от появления текстов Евангелия от Марка, и при этом замечательно, но он даже не из двенадцати. И, тем не менее,
Александрийская Церковь занимает место фактически равное Риму. Это проявляется достаточно рано, к эпохе первого Вселенского Собора. Шестое правило I Вселенского Никейского Собора фиксирует привилегии. Сначала Александрию только упоминают, потом говорят: равно так же Рим, и чуть позже – Антиохия и другие центры. «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, и в Ливии, и в Пентаполе, дабы александрийский епископ имел власть над всеми сими. Понеже и Римскому епископу сие обычно, подобно и в Антиохии, и в иных областях да сохраняются преимущества Церквей».
Действительно александрийский епископ получил очень большую власть, потому что епископы, которые выдвигали права быть старшими в регионе, митрополитами или главами Синода, или быть в подчинении митрополитов, которые за другими епископами, суфраганами, свои привилегии развивали постепенно. Но в Александрии не было митрополий. Структура Церкви с IV века начинает уже развиваться открыто. К VI веку Юстиниан пытается четко оформить поместные границы, патриархаты, выдвигает идею пентархии, которая позже, при Юстиниане II, в VII веке признана византийской властью как официальное распределение Церквей. В них уже есть строгий порядок, определено первенство над другими Церквями у определенных епископов. Это не конфедерация национальных и даже не конфедерация совершенно полностью независимых друг от друга поместных Церквей.
Базовая структура, к которой мы сейчас привыкли, по крайней мере, в России — есть Патриарх как председатель Синода, есть несколько митрополитов – глав местных Синодов. Им по старшинству уступают, на их призыв прибывают, под их председательством два раза в год должны собираться на Синод местные епископы. То есть, такая трехступенчатая структурная модель. В Александрии ее не было и близко. Там каждый епископ в Египте, в Ливии, в Пентаполе, впоследствии, в Нубии и Эфиопии, должен быть рукоположен именно самим архиепископом Александрии, именно самим Папой. И в этом видится еще развитие просто региона, даже эпохи Птолемеев, потому что нет множества городов. Есть один великий город, и там один правитель. Эта же схема переносится на устрой Александрийской Церкви. Там во многом действовал монархический принцип епископата. Причем, что интересно, противники многих епископов Александрии называли их иногда фараонами за чрезмерную власть. С учетом того, что александрийский епископ, архиепископ, Папа, позднее – Патриарх, прибывает часто в сопровождении нескольких епископов, нескольких сотен священников и нескольких тысяч египетских монахов, это действительно тот человек, с чьим мнением не считаться было невозможно.
Епископ Рима и епископ Александрии – это те два архипастыря, которые по сей день именуются Папами, хотя раньше Папу относили и к епископам, и даже к некоторым священникам. При Софии Константинопольской одно время был священник, относящийся к белому священству, называемый Протопапой. Но это уже к вопросу о своеобразии развития нового Рима с его не всегда корректным отношением к старому Риму.
Если говорить об Александрии, о Папе Римском, как о Папе в документах, не как о епископе, то слово «Папа» в письменных источниках упоминается в VI веке, а в отношении александрийского епископа «Папа» упоминается фактически со II века. Святой Дионисий Великий, Дионисий Александрийский, пишет, что у него есть послание к Филимону, в котором он говорит о предшественнике, епископе Александрии Иракле, как о блаженной памяти Папе. Это первый сохранный пример. И в Риме эта традиция была до VI века. Может быть, не сразу она возникла и в других частях христианского мира. Но александрийский епископ, даже Халкидонской Александрийской Православной Церкви, которая в ХХ веке действительно расцвела великой миссией, там фактически миллионы в черной Африке крещенных, а в XIX веке там несколько десятков тысяч преимущественно греков, живущих в Александрии, в Каире, не так много, тем не менее, этот Патриарх именовался и именуется сейчас Патриархом и Папой Александрийским, Ливии, Эфиопии, Пентаполя и всего Египта, отцом отцов, пастырем пастырей, архиереем архиереев, 13-м апостолом и судьей Вселенной.
У Коптского Патриарха сходный титул. Это напоминание о том величии, когда, казалось бы, территориально не самая большая Церковь дала совершенно невиданное становление. Эту связь Рим и Александрия, как своеобразные оплоты Церкви, и до Галлиена, и после Галлиена, первой легализации христианства в Римской империи, и до Диоклетиана, и после Диоклетиана, и после Константина, выдвигают очень четко. Они действительно служат своеобразным оплотом.
Феодосий Великий, когда пытается определить, что он все-таки первый доподлинно крестившийся в лоне кафолической, не арианской Церкви, император, и её права он выдвигает, и что он победитель арианства, человек, который признает христианство государственной религией Римской империи в конце IV века. Причем как? Именно кафолическая, никейская или цареградская форма христианства, ни в коем случае, не арианство или прочая ересь. Вот он думает, как определить кафоличность Церкви, ее соборность, ее верность Евангелию? Есть замечательная фраза в его новелле (6-я новелла, 16-я статья, пункт 1.2): «В соответствии с Нашим распоряжением, все народы, находящиеся под управлением Нашей Милости, должны придерживаться веры, переданной римлянам апостолом Петром, ибо она очищает и по сей день». Трудно не согласиться. «Это есть та вера, которой следует понтифик Дамасий», то есть, Папа Римский Дамасий, как верует Папа. А еще: «И также епископ Александрии Петр, человек апостольской святости. Следуя апостольской святости, иначе говоря, в соответствии с учением апостолов и Евангелия, мы должны верить в единого Бога Отца, Сына и Святого Духа, придерживаясь положения о том, что они равны по величию, а также догмата о Святом Духе».
То есть, вопрос: «А как правильно верить, где правильное исповедание?» вполне естественный. У Рима и Александрии. И, действительно, это работало до размолвки Папы Льва Великого и Папы Диаскора Александрийского. По крайней мере, тут можно было говорить об определенной твердости, тут можно было говорить о том, что такое кафаличность? Вера епископа Рима и Александрии.
И раз Рим и западные традиции – это, конечно, совершенно особая тема, а наш курс о востоке, обратимся к александрийской традиции. Что известно об александрийском богослужении? Сразу стоит сказать: не так много, как хотелось бы в определенный период. Потому что у нас два проблеска — и очень большой между ними пробел. Есть тексты IV века, есть фрагменты папирусов, есть определенные тексты, о которых я сейчас скажу, а дальше – IV, V, VI – и после этого начинается провал. И провал уже до XI, XII, XIII века, когда о богослужении Александрийской Церкви пишут коптские авторы, современные. Там уже XI-XIII век, пишут уже по-арабски, и мы уже имеем дело со всеми поздними вариациями. Это очень суровый, очень масштабный пробел. Если мы обратимся к противостоянию Александрии и Египта по-своему, не как к противостоянию, но как к радикальному различию. Это воплощается в Церкви Александрийской. Почему? Потому что все-таки богослужения Александрии, с ее Церквями, с ее соборами, с ее греческим и еврейским населением – это одно, а в Египте начинается совершенно другое движение. Им суждено потом будет соединиться, потому что это все-таки монашество. Мы помним, что Египет – колыбель монашества, причем как отшельничества, так и идиоритмии, жизни обособленной, так и, конечно же, кеновии.
Все сейчас памятуют, слава Богу, поминают Сергия Радонежского, который ввел кеновию в общежитийный устав на Руси, а в Египте, на востоке он возникает сразу же, тогда же. Если Антоний Великий, основатель, как считается, такой традиционный отец монашества, рождается в Египте, но около 250-го года, а умирает в 356-м, и он основатель именно такой жизни нескольких отшельников в лоне вроде бы одного братства, но в чем это братство выражается? Они собираются фактически только для Евхаристии, а так каждый несет свое бремя, свое испытание, свой подвиг, идиоритмия, то святой Пахомий Великий, который родился на 30 с лишним лет после Антония, примерно в 282-м году, и в 347-м, до Антония, умер, тоже идет в Египет. Он считается основателем кеновий именно общежитийного монашества. И начинается действительно такое удивительное распространение монашеского движения и по Верхнему, и по Нижнему Египту. И в Сирию и Палестину очень быстро это движение приходит, и дальше постепенно – на Запад, и в Малую Азию.
И здесь, конечно, можно усмотреть определенный конфликт между отшельниками и служителями больших соборов, интеллектуалами-богословами и аскетами. Это противостояние здесь очень четко проступает. Хотя противостоянием оно долго не было, потому что действительно монахи многие готовы были выходить из пустыни, чтобы защищать правую веру, чтобы участвовать в богословских спорах. Они готовы были следовать за своим Папой вплоть до Эфеса, как было в 431-м году во время третьего Вселенского Собора. Если б вы захотели не согласиться с Кириллом Александрийским, это было бы, конечно, возможно, но вы бы подумали. Потому что несколько тысяч египетских монахов наполнили Эфес, которые очень бережно ходили и проповедовали действительно правую веру.
Нужно сказать, что в монашестве была масса перегибов. Жизнь вдали от Церкви, вдали от Чаши у некоторых аскетов… И это не всегда был такой сознательный христианский именно подвиг, потому что иногда люди просто даже полностью отходили от Церкви, и жили или в одиночестве, или обособленными группами достаточно сектантского толка. Но, тем не менее, лучшие представители египетского, александрийского и сирийского монашества отстаивают эту ценность. Что становится центром общины, неважно это идиоритмия, где каждый живет обособленно, или кеновия? Соединение у Евхаристической чаши, соединение в Литургии, соединение за богослужением. Здесь показателен пример, правда, не египетского, а сирийского аскета, антиохийца святого Симеона Столпника-младшего. Вы знаете, что их три. Не старший, а младший Симеон Дивногорец, он на столетие позже жил, в VI веке. Он был скован своим подвигом стояния на столпе, на Дивной горе под Антиохией. И, тем не менее, к нему стекались ученики, и он их наставлял, он умолял Патриарха присылать священников, которые бы тоже были с этой общиной. Потом уже те, кого можно назвать иеромонахами, появляются, и возводят Храм Святой Троицы ввиду его столпа рядом. И он сойти не может, он дал обет. Но монахов и своих учеников после аскетических подвигов всех он раз в неделю зазывает идти и участвовать, принимать участие в Таинстве – в Таинстве Евхаристии, совершать Литургию. Это очень важно. Поэтому здесь эта связь и восприятие этого возникшего в Египте монашеского движения, и воссоединение с александрийской традицией было во многом органичным, и во многом именно монастыри станут теми сокровищницами, где сохранятся литургические тексты, где сохранятся величайшие памятники литургического искусства. Об этом тоже надо помнить.
А если говорить о Церквях Александрии, можно сказать, что Церкви там, возникают сразу, достаточно быстро. На прошлой лекции, кто был, мы об этом говорили, кто не был – напомню: все-таки очевидно, что в доконстантинову эпоху не все прятались по катакомбам. Это естественно. Туда сходились сознательно совершать служение на гробницах мучеников, служили. Очевидно, были эти дома, домовые Церкви, как, к примеру, базилики Сан-Клементе или того места, на котором Сан-Клементе возникнет потом в Риме. Были примеры уже Церквей с III века, которые строились. И что интересно, император Галлиен, великий забытый император, первый император, легализовавший христианство (всегда очень обидно за него, потому что о нем и о малом мире Церкви, несмотря на то, что это подробно описал отец церковной истории Евсевий Кесарийский, не помнят, что эдикта Галлиена, что малого мира Церкви как будто не было, что только Константин пришел и с Миланским эдиктом всё закрепил. Нет, была легализация первая христианства. Другое дело, что ее Диоклетиан под конец своего правления завершил), издает в, во второй половине III века, в 60-х годах, свой эдикт.
Он пишет о том, что необходимо вернуть христианам их молитвенные места и дома, чтобы все удалились из их мест богослужения. И направляет это послание всем христианским епископам, в том числе, александрийскому. Это очень важно, то есть, уже были четкие места для молитвы. А к эпохе Феодосия Великого, к концу IV века, о котором мы упомянули, Кафедральным собором Александрии (мы не можем очень четко сказать, где был собор, в котором когда-то служил Афанасий Великий, предположим, это сложно, он не сохранился), становится Кесариум.
Что такое Кесариум? Кесариум – это храм языческий, который вышеупомянутая Клеопатра VII воздвигает в честь своего друга, патрона, отца одного из своих детей Юлия Цезаря. Это один из значимых и не столь уж частых примеров превращения именно языческого храма в христианский. Не бесполезно было бы, наверно, напомнить, что базилики – это места общественных собраний, это никакие не языческие храмы. Базилика – это место собрания: собирались в домах, потом стали строить базилики, общественные здания. И эти общественные здания, места собрания, становятся храмом. А если говорить о значимых примерах превращения именно языческого храма? Ведь языческий храм – это что? Это фактически алтарь. Алтарь для жреца и посвященных, уже закрытый большой алтарь. Это не самое пригодное место для Кафедрального собора. Но, видимо, Клеопатра в честь Юлия действительно воздвигла такое здание, что его не стали рушить. Разрушили рядом Серапиум, великий храм при Феодосии, а Кесариум превратился в Кафедральный собор, и им оставался очень долго для Александрийской Церкви.
Если говорить о значимых подобных примерах, это — римский Пантеон. Но римский Пантеон становится храмом очень поздно, он становится Церковью к 609-у примерно году, становится Храмом Марии и мучеников. Потом афинский Парфенон тоже становится Церковью Богоматери и Кафедральным собором, вначале православного митрополита, а с начала XIII века – уже латинского архиепископа. Но потом турки превращают его в казарму, и вот он в таком теперь виде, несколько расчищенном после взрыва на пороховом складе. Это хорошо известная история. И Кесариум, очень четкий, очень известный, очень важный такой пример.
Так вот вопрос: а какое богослужение там совершается? Как развивается александрийская литургическая традиция? Если говорить об источниках, есть фрагмент и в Британском музее папируса IV века, там фрагмент эпиклеза уже есть, есть в некоторых других европейских хранилищах примеры. Самый ценный найденный полный изданный текст – это Сакраментарий, или Евхология, или Евхологион Серапиона Тмуитского. Кто такой Серапион Тмуитский? Это епископ IV века в египетском городе Тмуит, ученик и сподвижник, очень близкий, Афанасия Великого. Есть составленный им в IV веке Евхологион или Сакраментарий. Как раз в нем содержится фактически последование Литургии и Анафора, названная позже Анафорой Серапиона, александрийская ранняя. В нем есть чин крещения, чин рукоположения, чин благословения елея, воды и хлеба и чин отпевания и погребения умерших. Текст этот очень важен, фундаментальный, в принципе, для постижения, изучения раннехристианского богослужения, в особенности, александрийского.
Как со всеми знатными текстами, важными, текст этот был потерян и раскрыт только в конце XIX века. Во время прошлой лекции мы говорили о том, что учение 12-и апостолов «Дидахе», фундаментальнейший, важнейший текст II века, в том числе, в литургических, был потерян и раскрыт только в 1873 году. По крайней мере, со времен османского завоевания, скорее всего, и раньше, и до конца XIX века этот текст не видели. То же самое с Евхологионом или Сакраментарием Серапиона. Текст потерян, открывает его только в 1894 году профессор Дмитриевский знаменитый, который его издает в Киеве, потом издает в Лейпциге, и сейчас он известен, он открыт, его можно прочитать.
То есть, существует от ранней действительно александрийской Литургии эта Анафора Серапиона, существует также так называемая Барселонская Анафора. Что такое Барселонская анафора? Это Александрийская анафора, тоже список IV века, папирус, такой маленький кодекс из семи страниц папируса с греческим текстом IV века, который, опять же, в Александрии это всё писалось, это Александрийская анафора, но хранилась в аббатство Монсеррат под Барселоной, поэтому называется Барселонская анафора, Серапионова анафора, которую тоже не Серапион, скорее всего, составлял. Просто он ее зафиксировал как один из епископов александрийского престола. Причем что важно в Серапионовом тексте, первое сохранившееся, самое раннее документальное появление важнейшего элемента анафоры – это Sanctus , то есть, «Свят-свят-свят». Это первый текст, самый ранний у Серапиона.
Если говорить о структуре Александрийской анафоры, то она строится по какому принципу? Префация, предваряющая словно бы диалог, предваряющая славословие, в смысле, диалог, потом санктус – «Свят-свят-свят» песнопение Господу Отцу, потом анамнесис – воспоминание о Тайной вечере, воспоминание о словах Христа на Тайной вечере, когда они звучат, потом эпиклеза – призывание Святого Духа на дары, и интерцессия в конце. Это византийский тип, это то, к чему мы привыкли.
В Александрии все было немножко наоборот, другая традиция. Там вначале префация, то есть, вступительный диалог, потом интерцессия – раз уж мы все собрались, мы все обращаемся за весь мир, за Церковь, за всех молимся, далее мы уже переходим к словословию Господа – к санктусу, потом к анамнесису – воспоминанию о Тайной вечере, и в конце – эпиклеза, призвание Святого Духа на дары. Все, финал. В этом гораздо больше, можно сказать, если просто разрабатывать богослужение действительно с нуля, логики — своеобразной, очень четко видимой логики, потому что эпиклеза – призывание Святого Духа – все, это уже финал. После этого уже идет принятие Святых Даров. А в нашем византийском, западно-сирийском, на самом деле, типе у армян эта же структура, там, вроде бы, всё прозвучало, и только после этого начинается перечисление, и уже над Дарами, осуществленными фактически дарами, когда там уже можно, действительно мы начинаем, когда всё это уже свершилось, поминать всех, то есть такая идет интерцессия за мир перед фактически Телом и Кровью Христовой, другая последовательность.
Если говорить о современном александрийском обряде, то в нем три Литургии в живом действии. Парадокс: в современном александрийском обряде ни одна из трех Литургий не следует александрийскому типу построения анафоры, ни одна. Хотя в средние века ситуация была другая. Основная Литургия, очевидно, для коптов, для халкидонских христиан в Александрии долгое время – это Литургия св. Марка. Литургия эта была сильно переработана и сейчас она известна у коптов как Литургия Святого Кирилла Александрийского.
Литургия св. Марка следовала как раз этому традиционному построению. Далее были приняты как раз и западно-сирийская, и византийская фактически традиции, еще две анафоры, и, соответственно, две Литургии – Василия Великого и Григория Богослова. Литургия Василия Великого отличается достаточно сильно от того, что мы привыкли видеть в византийском типе Литургии, в византийской семье. И получается, что три Литургии, две из которых изначально западно-сирийского типа или византийского, а одна – александрийского. Когда меняли Литургию апостола Марка, стали ее перерабатывать, она, в общем-то, уже развилась в современную Литургию св. Кирилла, у коптов, там как раз берут интерцессию после вступительного диалога, и тоже по образцу византийских Литургий её в конец отправляют. То есть, это пример такой очень ощутимой византизации, на самом деле, и сирийского влияния, которое александрийской древней традиции не дало возможности выстоять.
Важно, что Литургия св Марка использовалась и в Халкидонской Церкви, и среди не принявшей Халкидонский Коптской Церкви, о которой мы говорили. Это очень важно. Почему? Потому что здесь вновь мы видим противостояние, искусственное противопоставление Александрии и Египта, противопоставление греков и коптов, в том смысле, что греки приняли Халкидонский Собор, приняли Томос Папы Льва, приняли орос Халкидона о том, что у Христа две природы четко разделенные, две воли впоследствии, а копты, которых нельзя называть монофизитами, потому что монофизитство у них такое, в лучшем случае, вербальное. Их лучше называть меофизитами, в одну Божественную природу они не верят.
Но, тем не менее, что копты не приняли. И вот император византийский, и греки его давили и требовали принятия Халкидона, а копты, как национальная общность, противились. Это анахронизм, потому что если вы посмотрите на обилие греческого в богослужении Коптской Церкви на протяжении веков, коптские литургические тексты исправно переписываются на греческий до XIX века включительно. Халкидонская Православная Антиохийская Церковь к этому времени окончательно теряет сирийское богослужение, на арамейских наречиях, на классическом сирийском практически полностью. Уже два века все служат по-гречески или по-арабски в Антиохийской Церкви Халкидонской в Сирии. А копты, которые, казалось бы, никакого отношения к Византии, порвали отношения с Византией, и всё – они такие якобы национальные – они исправно сохраняют греческое богослужение.
Определенные песнопения на греческом совершаются и по сей день, к примеру – «О Кириос», запись которого мы еще услышим сегодня. Это очень важно. Протопресвитер Иоанн Мейендорф, в своей замечательной монографии «Единство империи и разделение христиан» особо отмечает, что обе партии – и халкидониты и миафизиты – исправно обращаются к заступничеству императора. Вспомним императорскую чету Юстиниана I и Феодоры. Юстиниан I достаточно рьяно покровительствует халкидонской партии, Феодора – миафизитам. При дворе императрицы в Константинополе находится целый миафизитский монастырь, во главе с сосланным Александрийским Патриархом Феодосием; она отдает им Малую Софию – церковь Свв. Сергия и Вакха – для их богослужений. И «Малая София» остается миафизитским храмом при жизни Феодоры. И, опять же, вожди миафизитской партии в V-VI вв., это никакие не «национальные вожди» коптов и сирийцев против греков и империи, это александрийские и антиохийские ромеи, греки. Невозможно проецировать некие геополитические и этнофилетические проблемы, возникшие или оформившиеся к в XIX веку, на всю историю Церкви. Невозможно! И Александрийская Церковь – это не только Церковь тех, кого арабы (и мы вслед за арабами) будем называть «коптами», то есть потомки исконного населения Египта, потомки первых египтян. Александрийская Церковь, в том числе, до-халкидонская, Коптская Церковь – это Церковь с колоссальным греческим и сирийским влиянием, с очень значимым эфиопским и нубийским присутствием. Об этом тоже надо помнить.
Если бы мы с вами оказались в Александрии или Каире IX-XI вв., мы могли бы увидеть, как в различных храмах и миафизиты-копты, и паства халкидонского Патриархата, совершает фактически одну и ту же литургию Св. Марка, мы увидели бы богослужение по Александрийскому обряду, мы услышали бы обилие греческих чтений, песнопений, молитв. Однако в XII-XIII вв. Александрийская Православная Церковь подверглась усиленной византинизации, оказавшись под мощнейшим давлением светских и церковных властей Константинополя. Она, конечно же, сохранилась как автокефальная, подлинная Церковь; ее подворье – храм Всех Святых на Кулишах, замечательный приход Владыки Афанасия Киринского – находится не так далеко от нас, на Китай-Городе. Но богослужение этой Церкви было полностью византинизировано. Так что когда мы говорим об александрийских традициях, это те традиции, которые мы сейчас увидим исключительно в лоне Коптской Церкви; халкидонская Александрийская Церковь их потеряла.
Если же говорить об уникальных александрийских богослужебных традициях, то во-первых, это сохраняющаяся традиция принесения хлебов. Евхаристический хлеб печется ночью, накануне литургии, и теплым вносится в храм. Преподносят три хлеба, из которых один становится Агнцем, Телом Христовым. Коптская Церковь сохраняет традиционное расположение жертвенника; в отличие от церквей византийского обряда (где жертвенник, со временем, перемещается в алтарь), в лоне коптской Александрийской Церкви жертвенник остается обособленным помещением, и дары вносятся в храм во время литургии. Т.е. копты сохраняют физическое привнесение и предложение даров. На каждом хлебе, предназначенном для евхаристии, помещают изображение 12 крестов. Во время анафоры архиерей или старший пресвитер окунает перст в чашу, и чертит крест вином на хлебе, Кровью Христовой на Его Теле. Это очень красивая и глубоко символичная традиция. Еще один очень важный момент, это обилие новозаветных чтений во время литургии. Те, кому привычно богослужение Православной Церкви, византийский обряд, те хорошо знают, что у нас два чтения – Апостол и Евангелие. У коптов четыре новозаветных чтения. Вначале читаются Послания св. Апостола Павла, потом соборные послания, потом – Деяния Апостолов, и только потом мы переходим к чтению Евангелия. Это очень строго соблюдаемая последовательность, это, словно бы, восхождение от посланий Апостола Павла к посланиям тех Апостолов, кто видел и сопровождал Спасителя при жизни, далее – к истории первых шагов Церкви (Деяния), ну и, наконец, к самим словам и деяниям Спасителя в Евангелии.
Далее, очень важный элемент Александрийской (коптской) литургии, это отпущение грехов служителям. Это исповедание и мольба от отпущения грехов всей Церкви до перехода к анафоре, до совершения евхаристии. Здесь можно как раз привести фрагмент. К сожалению, перевод мой спонтанный, потому что полноценный перевод коптских анафор есть только на английском, французском и немецком языках, на коптском, арабском и греческом; на русском пока что нет. Поэтому перевожу на русский сходу, извините за неточности. Вы меня поправите, если что. Так вот: «Господи, да будут Твои служители, служащие сегодня архиереи, священники, дьяконы, весь клир, весь народ и я, слабейший из них», – это говорит возглашающий – «Весь народ и я, слабейший, да получим мы отпущение грехов устами Пресвятой Троицы, Отца и Сына и Святого Духа. И Отцом Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, 12-ти апостолов и также устами Евангелиста Марка, Апостола и мученика, а также устами Патриарха Севира (миафизитского Патриарха Севира I Антиохийского – С.Б.), и святого учителя нашего Диоскора, Святого Афанасия Великого Апостольского, Святого Петра, высшего из мучеников и первого служителя, Святого Иоанна Златоуста, Святого Кирилла, Святого Василия, Святого Григория. И да получим мы отпущение грехов устами 318-ти собранных в Никее (то есть 318 отцов Первого Вселенского Собора – С.Б.), 150-ти, собранных в Константинополе (отцы Второго Вселенского Собора – С.Б.). И 200, собранных в Эфесе (отцы Третьего Вселенского Собора. До-халкидонские Православные Церкви признают только три Вселенских Собора – С.Б.)». Ну и так далее, так далее, так далее. Потом идет поминовение Александрийского Патриарха и Антиохийского Патриархов (естественно, миафизитов, глав Коптской Александрийской и сиро-яковитской Антиохийской Церкви). То есть это обращение всей общины ко Господу за отпущением грехов, и обращение к свидетельству, молитве и ходатайству всей Церкви, причем с очень подробным перечнем Отцов и учителей. Причем совершается это поминание не за проскомидией, но во время литургии верных, открыто, во всеуслышание.
До V в. (скорее всего, они сохранялись на протяжении определенного времени и после V в.) в Александрийской Церкви существовали вечерние службы с благотворительной трапезой, агапы. Однако ныне они сохранились лишь в византийской традиции. В то же самое время, Коптская Церковь сохранила особые службы, сопряженные с воскурением ладана; т.н. чин каждения или воскурения ладана. Чин каждения предваряет утренние или ночные литургии. На сегодняшний день, чин каждения – это основная форма как утренних, так и вечерних служб в Коптской Церкви. Опять же, все мы помним о Скинии Завета и о святилище Иерусалимского храма. Там был Жертвенник воскурения. И это ветхозаветная традиция – воскурение ладана – заповеданная самими Господом, по сей день занимает одно из центральных мест в богослужении коптской Александрийской Церкви. По сей день, неважно, окажетесь вы во Франции, в Англии, в Египте, вы увидите в коптских церквях объявления о вечернем чине каждения, и об утреннем чине, предваряющем литургию. Обратите внимание на экран; здесь как раз блаженно почивший Папа Шенуда III, совершающий каждение. Очень важный момент во время литургии – когда все служители, за исключением старшего, падают ниц перед святым престолом. Конечно же, аналогов и параллелей в других восточных обрядах здесь можно найти очень много, но все же… Когда практически все, за исключением предстоящего, ходатайствующего за них, падают ниц и совершают полный проскенесис – в этом можно усмотреть сохранившийся пример ревностного благочестия древней Церкви.
Вернемся к теме новозаветных чтений. Вы знаете, что в церквях византийской традиции есть одна книга Нового Завета, которая никогда не читается в рамках богослужения, ни при каких обстоятельствах. Это «Откровение Иоанна Богослова», Апокалипсис. Однако, несмотря на то, что, в свое время, св. Афанасий Великий был против включения Откровения в свод канонических текстов Нового Завета, именно Александрийская традиция (и именно Коптская Церковь) сохраняет уникальную службу, связанную исключительно с чтением Апокалипсиса. Это так называемая «Ночь Апокалипсиса». Сегодня само название воспринимается как, прости меня Господи, как название какого-то фильма ужасов. На самом деле, это уникальная служба Коптской Церкви, уникальное литургическое переживание. Это ночь со Страстной пятницы на Великую субботу. И это служба, которая начинается вечерним чином каждения, после чего начинается последовательное чтение Откровения Иоанна Богослова, полностью. Ведь сам текст Откровения Иоанна Богослова это, по сути дело, литургическое переживание ранней Церкви (если этот текст воспринимать как «зашифрованное пророчество», то тогда мы быстро придем к расшифровке штрих-кодов, а это, согласитесь, катастрофа). И подумайте, когда обращение к этому тексту имеет место? В момент наивысшего испытания, переживаний Страстей и Крестной смерти Христовых. И это чтение Апокалипсиса проходит ночью, после чего идет миропомазание всех собравшихся; и эта ночная служба, эта «Ночь Апокалипсиса» переходит в утреннюю литургию Великой субботы. Опять же, аналогов этому уникальному переживанию, этой «Ночи…» мы не встретим ни в византийском или других восточных обрядах.
Еще одной уникальной традицией Александрийской Церкви является помазание почивших архиереев. Эта традиция достаточно долго (до рубежа XII-XIII вв.) сохранялась и в халкидонской Александрийской Церкви; в Коптской Александрийской Церкви она сохранилась и по сей день. Это финальное миропомазание с особой силой напоминает о библейской традиции помазания ветхозаветного священства, прежде всего – Аарона. Опять же, епитрахиль архиереев и иереев, что это? Многие почему-то думают, что это «ярмо», знак служения. А это знак елея, мира стекающего по бороде помазанного и призванного к служению Аарона. Вспомните молитву при облачении в епитрахиль: «Благословен Бог изливаяй благодать Свою на священники Своя яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его». Это помазание как завершающий шаг соприкосновения с благодатью служения. Вспомните и о миропомазании, совершаемом после крещения. И здесь, прощаясь с архиереем, ему воздают эту последнюю почесть; помазание некогда ознаменовало ветхозаветное служение, помазание закрепило чин его вхождения в Церковь, помазание совершается над ним, как пастырем, в последний раз перед погребением. Копты по сей день возлагают своих почивших архиереев, в полном облачении, на кафедру – перед возложения во гроб и чином погребения. Обратите внимание, это Папа Шенуда III – но уже после своего преставления (по нему немножко видно). В последний раз архипастырь занимает место на своей кафедре; уже после смерти, но до погребения. Кстати говоря, александрийские архиерейские кафедры доходят до нас с V в.
В Александрийской традиции, в церквях коптов и, позднее, эфиопов, очень рано оформляется устремление к тайне богослужения, желание оградить святую святых, окружить ее ореолом сокрытого пространства – как горнего мира. Этому желанию привнести и сохранить ореол тайны богослужения суждено было сильно повлиять на архитектуру и убранство храмового пространства церквей Александрийской традиции. Кстати говоря, возможно именно это устремление к тайне и привело коптов к живому, богослужебному прочтению «Откровения Иоанна Богослова». Также, если говорить об «апокалиптических» моментах в богослужении коптов и эфиопов, нельзя не вспомнить о кадилах. На кадиле в церквях византийского обряда – 12 бубенцов, в знак 12 апостолов, возглашающих Евангельскую проповедь во всех концах вселенной. На эфиопском кадиле – 24 бубенца, в знак 24-х старцев, которых Иоанн видит в своем Откровении, у престола Божия. Если же говорить об устремлении к сохранению тайны богослужения, и влияний этого устремления на храмовое зодчество, то следует отметить, что в Александрийской традиции устремление к созданию алтарной преграды возникает достаточно рано, до формирование иконостаса в византийских церквях (и, тем более, до формирования высоких иконостасов в церквях Руси). Как известно, вначале в церквях византийской традиции мы видим лишь возвышение алтаря и небольшую поясную преграду. В XI-XII в. распространение получает более высокая преграда – темплон – куда помещают иконы; фактически это одноярусный иконостас, часто – с расписным эпистилем. Ну, и позднее, с XIV в., возникают двух- или трех-ярусные иконостасы; а на Руси возникает высокий пяти-ярусный иконостас, хотя в некоторых русских храмах было до семи рядов икон. У коптов же, в Александрийской традиции, эта преграда – не иконостас, не распределение, в определенном порядке, икон; это именно преграда, скрывающая Святую святых. Здесь, на примере церкви Св. Варвары, одной из древних коптских церквей Каира, вы видите прекрасно-сохранившуюся резную преграду; опять же, это ни в коей мере не иконостас и не темплон. Это высокая решетчатая преграда и занавесь; никаких икон на ней не предполагалось. Только уже в более поздний период на этой преграде закрепили деисус, но изначально его не было.
Копты по сей день сохраняют в живом употреблении классический храмовый светильник – поликанделон. Не хорос – более позднее, подвижное паникадило, (греческий хорос XVII в., кстати, сейчас висит над вами, в зале где мы разместились), но именно поликанделон, подвесную раму для лампад. Если вы обернетесь, вы увидите византийский поликанделон XIII в. в одной из музейных витрин. Эти подвесные рамы с лампадами, эти поликанделоны, вы увидите во многих старых каирских церквях и коптских монастырях Египта. Вот перед вами интерьер другой знаменитой церкви аль-Муаллака в Старом Каире, т.н. «Висящей церкви Пресвятой Богородицы». Там, кстати говоря, не так давно были произведены масштабные реставрационные работы специалистами Всероссийского реставрационного центра им. И.Э. Грабаря, под руководством А.А. Горматюка. Опять же, вы видите здесь инкрустированную, резную алтарную преграду. И, как и в церкви Св. Варвары, к ней был уже в османский период прикреплен деисус, что можно объяснить как раз возраставшим греческим влиянием.
Конечно же, если говорить о коптском искусстве, то невозможно не обратиться к коптскому шитью, к коптским тканям; сохранилось множество фрагментов тканей, одежд, клавов с разнообразной орнаментацией, изображениями птиц, животных, людей, в т.ч. канонизированных святых. Наверное, величайшим и наиболее сохранным образом коптских тканей является этот образ Богоматери с Младенцем и предстоящими ангелами, VI в., который ныне хранится в музее Кливленда.
Если же говорить об иконописи Александрийской Церкви, о коптской иконе, то здесь нельзя не отметить проблему следующего характера; мы видим ряд крайне противоречивых и разнородных памятников VI-VIII вв., затем наступает период, который практически не оставил нам икон. Затем появляются отдельные средневековые росписи, и затем новый период иконописания, который наступает лишь в XVIII в. То есть в истории художественного наследия церквей Александрийской традиции мы видим крайне неравномерное количество памятников, варьирующееся от эпохи к эпохе. Очень много проблем с атрибуциями и датировками, с общей изученностью коптской иконописи. К тому же, колоссальный культурный пласт был уничтожен во время мусульманских гонений, в особенности – при Аль-Хакиме (нач. XI в.) и мамлюках (XIII-XVII вв.). Конечно же, коптская икона повсеместно ассоциируется с определенной примитивистской экспрессией, с сознательным искажением пропорций, искажением, выявляющим молитвенное горение, преображение души и тела в воскресении. Памятники, отражающие это восходят к Поздней Античности; вспомните знаменитую икону Христа и Св. Мины (VI в., ныне в собрании Лувра), икону епископа Авраама (ок. 590-600, ныне в Музее Боде в Берлине), фрагменты фресок монастыря Св. Иеремии в Саккаре, близ Гизы, или фрески монастыря Аполлона в Бавите; икону Св. Ирины, рубежа VIII-IX вв. (ныне в собрании монастыря Св. Екатерины на Синае). И именно к этой традиции будут вновь и вновь апеллировать иконописцы османского периода, а также современные коптские иконописцы (в особенности после достаточно интенсивного процесса возрождения коптской иконописи в XX в., начиная с 1960-х гг.). Но, что важно помнить; художественное наследие Александрийской (в т.ч. Коптской) Церкви и христианского Египта не может быть сведено лишь к этому примитивизму и экспрессии, которое массово ассоциируется с «коптским» искусством.
Сходная проблема, кстати, намечается и в современной грузинской иконописи, т.к. сейчас художники-иконописцы обращаются практически исключительно к продолжению собственных экспрессивно-примитивистских традиций, этакой «архаике», представленной такими произведениями, как прославленная икона Св. Георгия XV в. из одноименной церкви в Местии (Сванетия). В то же самое время, гораздо более утонченные памятники, те же иконы и фрески Сванетии XI-раннего XIII в. (к примеру – икона «Снятия с креста» начала XII в. из Лагурке, или образ «Сорока мучеников Севастийских» рубежа XII-XIII вв.), остаются на периферии общественного внимания, в то время как с грузинской иконописью ассоциируются лишь средневековые и современные образцы «экспрессивной архаики». Сходная тенденция и существует и у коптов. Кстати говоря, когда мы говорим о коптском и эфиопском искусстве, мы зачастую используем действительно очень опасное слово – «примитивизм». Потому что в этой экспрессии, в этом обостренном восприятии ничего «простенького», несложного нет. Стремительность этой графики, этой работы кистью, повторить, воспроизвести практически невозможно. Посмотрите на знаменитую фреску с образом Спасителя, которая ныне хранится в Каирском музее.
Перед вами фрески прославленного Антониева монастыря в Египте, той самой обители, которая возникла на месте подвигов и служения первой монашеской общины Св. Антония. Часть фресок монастыря восходит к VII-VIII вв.; более поздняя роспись (которую мы с вами и наблюдаем) датирована XII-XIII вв. Знаменитый образ Богоматери с Младенцем в одной из апсид монастырского кафоликона. Прославленные фрески воинов-мучеников Антониева монастыря. Конечно же сама иконография воинов-мучеников, восседающих на конях и поражающих копьями змиев или царей-неверных, была заимствована коптами от византийских христиан, от ромеев и грузин. Образ ангелов из этой же соборной монастырской церкви… Однако художественное наследие Александрийской Церкви отнюдь не сводиться исключительно к этим коптским фрескам и иконам.
Сокровищницей, подлинной сокровищницей Коптской Александрийской церкви является Монастырь Пресвятой Богородицы Сирийцев, более известный как Сирийский монастырь (или «Монастырь Сирийцев»). Это, кстати, вновь к вопросу о мнимом противостоянии «греков» и «коптов», и поздних идеологических рассуждениях о Коптской Церкви как «национальной Церкви» народа Египта… Александрийская (миафизитская) Церковь объединяла не только коптские и греческие традиции, но и испытывала достаточно мощное влияние сирийских христиан. Посмотрите на обилие византийских греков (ромеев) и сирийцев, занимавших папский престол и стоявших во главе миафизитской Александрийской Церкви. В Египет активно прибывают и подвизаются сирийские (сиро-яковитские) монахи, клирики, переселенцы. В Средние века центром сирийского монашества в Египте (и в лоне Александрийской Коптской Церкви) становится этот самый монастырь Сирийский монастырь Пресвятой Богородицы. Сейчас там уже исключительно коптская братия. Вот перед вами конха центральной алтарной апсиды церкви Успения, рубежа XII-XIII вв. (о ее датировках спорят, кто-то относит ее к концу XII в., кто-то – к XIII в.). Роспись является работой сирийских мастеров; тексты на фреске написаны по-сирийски. Как вы видите, спутать эту роспись с фресками того же Антониева монастыря (фресками коптских мастеров), как вы понимаете, совершенно невозможно. Здесь гораздо более изощренная экспрессия, свойственная сирийским иконописцам. Этот образ Успения Богоматери гораздо ближе росписям сиро-яковитского монастыря Мар Муса аль-Хабаши (XIII в.), расположенного на склонах Анти-Ливана. Об этой обители мы еще поговорим на лекции, посвященной Антиохийскому обряду и традициям сирийских Церквей. Кстати, в этой же церкви, в египетском Монастыре Сирийцев, прекрасно сохранился и поликанделон, со свисающими лампадами.
Там же, в конхе другого предела, была раскрыта и уникальная роспись VI в., с образом Благовещения. Это пример не коптской или сирийской живописи; это блистательное произведение византийских, константинопольских мастеров. Опять же, обращу ваше внимание на то, что это VI в., эпоха последовавшая за Халкидонским собором. И монастырь этот оставался миафизитским.
Можно, конечно же, предположить, что эта роспись была сделана в период, когда большая часть христиан Египта все-таки признавала пап-халкидонитов; в период св. Евлогия, или же, в более поздний период – при св. Иоанне VII Милостивом, на рубеже VI-VII вв.
Эта роспись служит очень важным напоминанием того, насколько разнообразным, сложным является художественное наследие Александрийской (ныне – Коптской) Церкви, наследие коптских монастырей. Эта Церковь – хранилище невероятного, по своему многообразию, литургического искусства, соединения коптских, сирийских и византийских традиций. Примечательно, что даже в период «ренессанса» коптской иконописи в период позднего османского правления, в XVIII-XIX вв., их главными иконописцами – возродившими традиции египетской примитивистской экспрессии – были отнюдь не копты. Величайшим иконописцем Коптской Церкви XVIII в. был армянин – Юханна аль-Армани; сохранился целый ряд его подписных икон (мастер, подобно висящему в соседнему от нас зале Симону Ушакову подписывался). Достаточно вспомнить его богородичные иконы или иконы воинов-мучеников, в частности – Св. Меркурия, поражающего Юлиана Отступника. Наиболее известным художником, работавшим для Коптской Церкви XIX в. был грек – Анастасий аль-Руми. Опять же, присутствие греческого иконописца на службе Коптской Церкви в XIX в. очень четко свидетельствует об открытости этой Церкви к византийским и сирийским влияниям.
Эти внешние влияния отразились и на коптских церковных облачениях. В первую очередь – на богослужебных головных уборах. У священников митры, явно следующие латинским образцам; её надевают, кстати говоря, на мальчиков при Крещении. Крещение мальчиков, как вы знаете, происходит у коптов на 40-й день; девочек – на 80-й. Почему на мальчиков вносят в алтарь, почему их, в коптской Церкви одевают в уменьшенное подобие священнических облачений, с митрой? Потому что мальчики могут, со временем и по воле Божией, быть призваны к священническому служению. Каждый мальчик – потенциальный священник. Для них это служение открыто. Очевидно, что митра, скроенная по западным образцам, заменила или дополнила ранние головные, восточные головные уборы служителей Александрийской Церкви – эммы, расшитые крестами чепцы (файно), талайсаны. Налицо и принятие византийской архиерейской митры. Как вы знаете, митра – как часть богослужебного облачения, как архиерейский атрибут – входит в Православную Церковь, в церкви византийского обряда только на рубеже XV-XVI вв. Это же поздневизантийская императорская корона (такую форму императорского венца мы видим лишь с XIV в.). Архиереи принимают этот атрибут лишь после падения Константинополя. Так что это для, собственно, византийской традиции атрибут поздний. До этого, никаких богослужебных головных уборов в Православной Церкви (византийского обряда) не было; да, иногда не снимали монашеские клобуки; у Вселенского Патриарха был особый белый покров; Александрийские патриархи исторически выделялись, благодаря тому, что носили подобие папской тиары. Но специальные головные уборы – митры – были восприняты лишь с османским завоеванием, и то – как уникальный атрибут для старшего из служащих архиереев. Традиция, когда все архиереи выходят в митрах – это изыски Синодального периода (впоследствии перешедшего и в традицию Элладской Церкви). А если говорить о «митрофорных протоиереях», то это, в принципе, изобретение российского императора Павла I. В восточных православных Патриархатах по сей день митра будет атрибутом лишь одного из служащих архиереев. Копты, в поздний османский период, также восприняли этот атрибут у «румских» (т.е. греческих, халкидонских) иерархов, сделав поздневизантийскую митру одним из предметов облачения своего Папы; право ношения митры впоследствии получили и некоторые другие архиереи, в том числе Католикос-Патриархи Эфиопии и Эритреи (в XX в.). Здесь вы видите Эритрейского Католикос-Патриарха – он стоит в митре; другие же архиереи стоят в чепцах (файно), эфодах и обтянутых шелковой нитью круглых «чалмах», которые копты именуют «эмма».
Итак, как мы с вами видим, художественном, литературном и литургическом наследии Коптской Церкви неуклонно проступает идея принадлежности к Вселенской Церкви, или, по крайней мере, идея единства Церкви на Востоке. Опять же, на каждой коптской литургии, помимо Александрийского папы, поминают и Антиохийского (Сиро-яковитского) патриарха. Обилие греческого текста в богослужении, открытость сирийским и даже греческим традициям, непременное поминовение предстоятелей двух Поместных Церквей, свидетельствуют о неугасимом (невзирая на вспышки национализма, раздирающие христианский Восток с XIX в.) чувстве принадлежности к Вселенской Церкви, хранительницей богословия и традиций которой ощущала и ощущает себя коптская Церковь Александрии.
В завершении, обратимся к южным дочерям Александрийской Церкви – к Нубии и Эфиопии. Перед вами примерные границы древней Александрийской Церкви, территория которой охватывала Нижний и Верхний Египет, Ливию, Пентаполь. Далеко к югу, в восточной Африке лежало древнее Аксумское царство эфиопов. Правитель этого царства, великий царь и завоеватель Эзана не позднее 330 г. принимает крещение, под воздействием и духовным руководством своего учителя – св. Фрументия, , сирийского христианина, бывшего раба, ставшего регентом царства. Царь Эзана освободил своего учителя, даровал ему право вернуться на родину – но до своего родного Тира тот так и не доехал; поведав св. Папе Афанасию Великому о миссии на землях Эфиопии, св. Фрументий был хиротонисан во епископа и возвращен в Аксум, став первым «абуной», первым архиереем среди эфиопов. Причем св. Фрументия эфиопы величают особо, именуя его «Абуна Салама», т.е. «Отец мира». С момента обращения царя Эзаны и хиротонии св. Фрументия, Эфиопия постепенно становится мощнейшим оплотом христианства в восточной Африке.
Причем, опять же подчеркнем, что IV в. – это время становления христианства как государственной религии на территории Аксумского царства, но отнюдь не первые шаги Апостольской веры на этой земле. Крещение первого известного эфиопа описано Евангелистом Лукой в 8-й главе «Деяний Апостолов» (Деян. 8:26-39). Впоследствии, среди эфиопов распространиться и предание о том, что среди них проповедовал Апостол Матфий (которого не следует путать с другим Апостолом от Двенадцати, Евангелистом Матфеем).
С момента хиротонии св. Фрументия, совершенной св. Афанасием Великим и его архиереями устанавливается многовековая связь между Александрийской Церковью и церквями Эфиопии, между коптами и эфиопами. Кстати говоря, эта хиротония отражена в текстах самого Афанасия, в его «Апологии», где он упоминает о послании императора Констанция II к царям Аксума, с призывом изгнать «кафолического» епископа, поставленного св. Афанасием и направить туда арианского епископа – Григория. Однако этого так и не произошло, т.к. царь Эзана и его преемники оставались верны никейскому, апостольскому христианству. По крайней мере с IX в. и вплоть до 1959 г. Эфиопская Церковь оставалась отдаленной, самобытной митрополией Александрийской Коптской Церкви.
Между христианском Египтом и христианской Эфиопии на некоторые время возникает еще одно уникальное звено – это Нубия. Причем Нубия принимает крещение гораздо позже Аксумского царства (Эфиопии); христианство становится господствующей верой в Нубии лишь во времена Юстиниана I Великого, т.е. в середине VI в. То есть господство христианства в Нубии утверждается на два века позже, нежели в Эфиопии; при этом, христианское нубийское царство Макурия было уничтожено к началу XV в. В Эфиопии же по сей день около половины населения принадлежит к Эфиопской Православной (до-халкидонской) Церкви. Кто-то вам скажет, что христиан там 65-75%, однако это не совсем так; невзирая на непрекращающиеся давление ислама, ок. 49-50% населения Эфиопии сохраняет христианскую веру. В цифрах это примерно 45,000,000 верующих, включая многотысячную диаспору.
Связь Александрийской Церкви с ее дочерьми на юге, с верными Александрийскому престолу христианами Нубии и Эфиопии находит прямое отражение в росписи вышеупомянутого Антониева монастыря. Здесь вы видите Александрийского архиерея, рядом с которым предстоит чернокожий (нубийский или эфиопский) иерей. Эфиопы и нубийцы прибывали на земли Египта, они подвизались вместе с коптами и сирийцами в монастырях Египта и Палестины. В Верхнем Египте сохранялся удивительный монашеский центр – Вади аль-Натрун; это место можно в принципе назвать «египетским Афоном», поскольку в монастырях этой области совместно подвизались копты, сирийцы, нубийцы, эфиопы. Конечно же, для эфиопов копты оставались основными учителями, наставниками. Для эфиопа, настоящим «окном» в христианский мир, в сокровищницу Вселенской Церкви служили коптские монастыри, церкви Каира и Александрии, и, конечно же, Иерусалим. В Каире в вышеупомянутой «Висящей церкви Пресвятой Богородицы» (церкви Аль-Муаллака), находился отдельный предел для эфиопов; предел Св. Таклы Хайманота – святого аскета (+1314), изображаемого с крыльями, предстоящим на одной ноге. В Иерусалиме же у эфиопов, изначально подвизавшихся совместно с коптами и нубийцами, со временем появятся собственные владения; им отойдет часть Храма Гроба Господня. Эфиопами же будет основан и великий иерусалимский монастырь Дар эль-Султан.
Обратите внимание на слайд – перед вами тот самый Абуна Салама, «отец мира», св. Фрументий. Это его изображение на одной из эфиопских миниатюр.
А вот следы уничтоженной христианской Нубии. Чтобы увидеть этот образ нам нужно будет отправить не в Судан, откуда она была вывезена (и тем самым – спасена), но в Польшу; фрагмент фресковой росписи ныне хранится в Варшавском музее. Это образ Святой Анны. Обратимся к другим фрескам, спасенным из затопленного кафедрального собора в Фарасе, одного из центров христианского царства Макурия, уничтоженного в XIV-XV вв. Вот эта фреска с изображением Рождества Христова. Следующая – «Три отрока в пещи огненной», хорошо узнаваемый образ с этим огромным ангелом. Обе росписи могут быть достаточно условно датированы XII в. Нубийские фрески – явление совершенно уникальное, представляющее собой словно бы промежуточное звено между искусством Египта и Эфиопии; при этом, здесь видна рука достаточно утонченных коптских мастеров и, возможно, их нубийских учеников. Однако, опять же, христианская Нубия была уничтожена. Эфиопия же выстояла и даже дожила до дарования ее Церкви автокефалии.
Причем автокефалия Эфиопской Церкви была дана лишь в XX в., в 1959 г. А раньше – по крайней мере с X в., у эфиопов либо один, либо несколько епископов, которые остаются преимущественно коптами; старший «абуна», архиепископ Эфиопии – всегда копт, которого Александрийский папа направляет на юг, по просьбе эфиопских царей. Первым абуной-эфиопом, первым эфиопом, взошедшим на престол Архиепископов Эфиопии, стал Абуна Василий I, избранный и поставленный на кафедру лишь в 1956 г., под достаточно ощутимым давлением императора Хайле Селассие. И спустя три года после этого поставления, знаменитый коптский Папа, уже почитаемый как святой и чудотворец – Кирилл VI, возвел Абуну Василия в сан «Католикос-Патриарха». Так, Эфиопская Церковь получила автокефалию и своего Католикос-Патриарха. Аналогичное событие произошло и в начале XXI в., когда от Эфиопии отделилась Эритрея. После чудовищной, кровопролитной войны, христиане Эритреи (кстати уступающие по численности мусульманам) не желали молиться и причащаться вместе с эфиопами. И тогда коптский Папа и Патриарх Шенуда III выступил как мудрый третейский судья. Он призвал Католикос-Патриарха Эфиопии согласиться на дарование автокефалии Церкви на землях Эритреи. И Эритрейская Церковь получила автокефалию; ее первый Католикос-Патриарх Филипп был возведен в сан Папой Шенудой III. То есть и эфиопы, и эритрейцы остались в лоне единой, канонической Церкви – но были разумно разделены в разные, независимые друг от друга поместные юрисдикции.
Что интересно – при такой, казалось бы, тотальной и многовековой зависимости от коптской иерархии, эфиопы остались крайне самобытными, совершенно «особыми» учениками. Что бы они не принимали от коптов, они все преломляли на собственный лад. Достаточно сказать о том, что у эфиопов и коптов не совпадает ни одна анафора, ни одна литургия.
Мы привыкли к определенному единообразию в лоне халкидонской Православной Церкви, к утвержденному к XIII в. единообразию служения по византийскому обряду, к трем литургиям совершаемым во всех Поместных Церквях; литургии Св. Иоанна Златоуста, литургии Св. Василия Великого, литургии Св. Иакова – Брата Господня (крайне редко совершаемой), а также литургии Преждеосвященных Даров (Св. Григория Двоеслова), которая не является, на самом деле, литургии, т.к. там дары уже освящены.
У коптов и эфиопов, в этом отношении, совершенно уникальная ситуация; есть полное ощущение принадлежности к единой Церкви, но анафоры не совпадают. Есть лишь одна – анафора Св. Василия Великого, однако и там в коптской и эфиопской версии существенные различия. То есть эфиопы принимают Александрийский богослужебный обряд, однако развитие богослужения у них идет совершенно автономно. Их анафоры – это либо эфиопские тексты, либо же это переработанные тексты ранних александрийских и сирийских анафор.
Достаточно просто перечислить анафоры Эфиопской Церкви, которых насчитывается более 20, причем 14 – в активном употреблении. Итак, это:
- Анафора Господа Нашего
- Первая анафора Пресвятой Богородицы
- Вторая анафора Пресвятой Богородицы
- Третья анафора Пресвятой Богородицы
- Четвертая анафора Пресвятой Богородицы
- Анафора Апостолов
- Анафора Св. Иакова – Брата Господня
- Анафора Св. Иоанна Богослова
- Анафора Св. Апостола Марка
- Анафора 318 отцов Первого Вселенского Собора
- Анафора Св. Афанасия Великого
- Анафора Св. Василия Великого
- Анафора Св. Григория Богослова
- Анафора Св. Григория Нисского
- Анафора Св. Иоанна Златоуста
- Первая анафора Св. Кирилла Александрийского
- Вторая анафора Св. Кирилла Александрийского
- Анафора Св. Диоскора
- Анафора Св. Епифания
- Анафора Св. Иакова Саруджского
Вы можете задаться вопросом – а что такое «анафора Пресвятой Богородицы»? Естественно, это не текст, авторского которого приписывается Богоматери, но анафоры ей посвященные, коих насчитывается четыре. Это как раз собственно эфиопские анафоры; первую Богородичную анафору составил св. Кириак из Бехнсы; вторая, третья и четвертая анафоры Богородицы принадлежат другому эфиопскому автору – св. Георгием из Гассечии.
У эфиопов сохраняется тончайшая поэтическая (в том числе сугубо-импровизационная) традиция, нашедшая оплот в богослужении. Удивительно то, как эфиопы смогли сохранить традиции богослужения, поэзии и поэтической импровизации на мертвом языке – языке геэз, который с X-XII в. считается мертвым языком, предназначенным исключительно для литературы и богослужения. Геэз ближе всего к таким эфиопским (и эритрейским) наречиям, как тигре и тигринья; наиболее распространенный язык Эфиопии – амхарский – ему также родственен. Однако как сохранить традицию богослужения и поэтической импровизации на мертвом языке, когда в стране, к концу XIX в. нет таких элементарных вещей как мера веса, или собственная монета. По воспоминанию офицеров конвоя Русской дипломатической миссии в Абиссинии (в частности – тогда еще подъесаула П.Н. Краснова), эфиопы сваливали в кучу французские винтовки системы Гра, дабы взвесить что-либо, т.к. это был единственный предмет, примерно одного веса, распространенный по всей стране. В древнем Аксумском царстве была великолепная золотая монета; к XIX в. эфиопы признавали лишь австрийские талеры Марии-Терезы, с датой 1780 г. Эти талеры в Вене чеканили вплоть до Первой мировой войны, для нужд восточной Африки. И при подобной отсталости, в Эфиопии мы видим подлинную литургическую сокровищницу.
Опять же, если мы будем говорить об истоках этой богослужебной традиции, мы увидим, что Александрийский обряд, воспринятой Церковью на землях Эфиопии, словно бы преломляется на новый лад; со средних веков, древний Александрийский обряд разделяется на собственно «коптскую» и новую, «эфиопскую» ветвь, т.н. «обряд Геэз». Причем обособление эфиопских богослужебных намечается достаточно рано; уже в V в. В IV в. св. Фрументий крестил Аксум и его царя – Эзану; в V в., после Халкидонского собора (451 г.), в Аксум приходят т.н. «Девять святых», отцы переводов Писания на язык геэз, творцы первых христианских памятников на этом языке, основатели первых монастырей на землях Эфиопии. В Эфиопии их иногда еще называют «Девять римских отцов» (или «Девять румских//ромейских отцов»), т.к. они пришли из пределов Римской империи, из Византии. Это были греки (ромеи) и сирийцы, не принявшие орос Халкидонского собора и бежавшие на юг, в Аксум, ко двору царя Эллы Амиды. Появляются они там, согласно преданию, ок. 480 г. Их имена: За-Микаэль Арегави, Святой Арегави очень известный, это любимейший святой, очень почитаемый, основал монастырь Дебре-Дамо. У него уникальная иконография, он изображается часто забирающимся на скалу по змее. Далее: авва Гарима, авва Эфце, авва Пантелеймон, авва Ликанос, авва Губа, авва Цэхма, авва Йемата и авва Алеф. Это девять великих святых. Увидите девять святых в ряд в эфиопской иконописи или хотя бы трех-четырех – это, скорее всего, кто-то из Девяти Отцов.
Примечательно, что Девять Отцов одновременно инициируют два параллельных процесса – основание монастырей и перевод Библии и богослужебных текстов. Это крайне символично, т.к. именно монастыри, именно Церковь станет хранительницей утонченных традиций, письменности, высочайшей культуры в совершенно обнищавшей стране, которая с VII в. начинает испытывать неустанное давление ислама – либо исламской проповеди (джихад словом), либо газават, с тотальными разрушениями христианских памятников и поселений.
Обратите внимание, перед вами совершенно замечательная церковь, одна из самых узнаваемых и известных церквей Эфиопии – церковь св. Троицы или храм Дебре Дерхам Селассие в Гондаре. На всякий случай, особенно для молодой части аудитории, подчеркну, что это Гондар пишется и через «а», и никакого отношение к «Гондору» и миру профессора Толкина не имеет. Это знаменитый северный христианский центр Эфиопии. С наружной стороны храм окружен колоннами, образующими подобие галереи. Изнутри мы видим деревянные, расписные перекрытия; прекрасную роспись, отображающую не только жития святых и евангельские сцены, но и великое множество ангельских ликов, взирающих на пришедшего в храм.
Говоря о своеобразии Церкви Эфиопии, необходимо помнить о том, что иудаизм утвердился на этих землях задолго крещения. Первый крещенный эфиоп, описанный Евангелистом Лукой в книге «Деяний…» был иудеем по вере. И учитывая что знать Аксума и значительная часть населения исповедовали иудаизм, и лишь позднее приняли крещение, ветхозаветные традиции значительно повлияли на формы благочестия и богослужения христиан, обращенных трудами Александрийской Церкви и более поздних сирийских и ромейских миссионеров. Часть населения Эфиопии так и осталась верна исключительно иудаизму; это т.н. «бета Израель» или «фалаши» (т.е. «пришлые»), число которых ныне не превышает 150,000 человек. Само наименование их «фалаши» напоминает о том, что иудаизм был некогда привнесен на земли древнего Аксумского царства переселенцами.
В лоне Эфиопской Церкви сохраняется целый ряд традиций, отражающих совершенно особую связь с ветхозаветными, иудейскими общинами. Это обрезание – пусть это и не церковный обряд, но это мера, обязательная для мужчин. Соблюдение субботы, как великого дня, во время которого нельзя работать. Звезда Давида – элемент, который имеет широкое распространение и в рамках храмового декора, и как нательного креста. И, конечно же, в лоне Эфиопской Церкви утвердилось совершенно особое почитание Ковчега Завета. Любой христианин, приобщенный к византийской традиции, будь он православным или греко-католиком, знает, что Евангелие на Святом престоле служит символом и воплощением ветхозаветного Ковчега Завета, возложенного в Скинии Завета и позднее – в Святой святых Иерусалимского Храма. В чем здесь уникальные отличия Эфиопской Церкви? Во-первых, эфиопы свято верят в то, что исконный Ковчег Завета был перенесен к ним, и ныне хранится в церкви Пресвятой Богородицы Сионской. Конечно же, нынешняя церковь была существенно перестроена в 30-х гг. XX в. К хранимому там Ковчегу не прикладываются, не припадают, не разрывают на реликвии. На этом Ковчеге служат как на святом престоле четыре раза в год. Т.е. что бы там эфиопы-христиане не хранили, они блюдут этот предмет с тем трепетом, который иудей воздавали Ковчегу Завета в Святой святых Иерусалимского храма.
При этом, в каждом храме Эфиопской Церкви на Святом престоле находится т.н. «табот», т.е. словно бы малая копия (или «икона») скрижалей Завета. Этот табот является основной святыней храма; с момента возложения «табота» на святой престол, церковь считается освященной. Это, кстати, с одной стороны, свидетельствует о мощнейшем иудейском влиянии, а с другой стороны, отражает и определенные проблемы исторического развития Эфиопской Церкви. Ведь вплоть до XX в. у эфиопов был либо один, либо максимум четыре епископа на всю страну; при этом, эти епископы были, как правило, коптами. Высший пост церковного служения, открытый для эфиопов был пост «ичиге», т.е. настоятеля крупнейшего монастыря Эфиопии – обители Дебре Либанос. И если епископ, «абуна» наконец прибыл из Египта, то он явно не будет покидать своего города, своей кафедры, ради освящения отдаленных провинциальных храмов. Соответственно, абуна освящает табот, а священники переносят его в свою деревню и возлагают его на святом престоле воздвигнутого храма. Причем табот переносят на главе священника, и табот сокрыт специальными ризами. На раскрытый табот нельзя смотреть. Это считается величайшим святотатством – это же образ Ковчега Завета. Если вы раскрыли табот, вы фактически осквернили храм. В нашем Музее (Музее русской иконы), который является хранителем одной из крупнейших в Европе коллекций христианского искусства Эфиопии, кстати нет ни одного табота; в Британском Музее хранится целый ряд таботов, и эфиопы регулярно просят их убрать с экспозиции. Так что наш Музей, в этом отношении, совершенно чист, с точки зрения этики и догматики Эфиопской Церкви. Посмотрите на следующий слайд… Это крестный ход, когда священники из разных церквей соединяются в едином шествии; каждый из них несет на главе табот из своего храма. Подобные крестные ходы можно наблюдать в Аксуме, Гондаре, Аддис-Абебе.
Во многом именно из-за этого сосредоточения на Ковчеге Завета и храмовом таботе (как иконе Ковчега), происходит очень интересное изменение в церковном зодчестве; алтарь сдвигается с востока в центр храма. Конечно же, многие церкви, в особенности древние базилики на севере Эфиопии, в Аксуме, сохранили традиционную форму базилик, с алтарем на востоке. Однако очень многие церкви в Эфиопии (подчас кажется, что подавляющее большинство) строится по принципу концентрических кругов (или квадратов), с алтарем в центре храма. Квадратные храмы характерны для региона Тиграй. В Гондаре, или на юге – в области Шоа храм круглый, а в него уже вписаны два квадрата. То есть вы входите в круглый храм; внутри круга – квадрат, святилище (или «кеддаса»). А внутри святилища – «кеддаса кеддасе», святая святых, т.е. алтарь. Безусловно, эфиопы восприняли от своей Церкви-Матери – Александрийской Церкви, устремление к огражденному, закрытому алтарному пространству. Однако из-за того, что они сдвигают алтарь в центр храма, у эфиопов появляется уникальная, четырехгранная алтарная преграда. С четырех ее сторон – царские врата; открываются все, кроме восточных. Восточные же врата откроются сами, в день Страшного суда. Интересно что эта, построенная на принципе концентрических кругов, форма церковного зодчества переносятся и на другие постройки. Вот, к примеру, не церковь, но ризница знаменитого монастыря Аввы Гаримы. Это именно ризница, а не храм. Дворцы царей (негусов) и князей (расов) вплоть до начала XX в. строились по этому же концентрическому принципу и представляли собой круглые постройки. Посреди дворца, естественно, располагалась не святая святых, но основные покои владельца дома.
Быть может, самым известным памятником архитектуры Эфиопской Церкви связаны с именем царя Гондара династии Загве, имя которого Гебре Мескель Лалибела. Правил он во второй половине XII в. Вот его изображение на одной из эфиопских фресок XV в. Гебре Мескель Лалибела это, опять же, его символическое, тронное имя. Эфиопские негусы, подражая исламским халифам и султанам, принимали особые имена при восшествии на престол. Ведь арабские халифы часто принимали одно из 99 имен Аллаха. Если говорить о султанах, то «Салах-ад-Дин» значит «защитник веры»; до этого он был курдским вельможей, имя которого было Юсуф ибн Айюб. Христианские негусы переняли эту традицию. Последний император Эфиопии, задушенный в 1974 г. принял имя «Хайле Селассие», что значит «Сила Св. Троицы». Что касается Гебре Мескеля Лалибелы, то его имя означает «Святой Крест» (Гебре Мескель) и «Тот кому покорны пчелы» (Лалибела).
Когда Салах ад-Дин отбил у крестоносцев Иерусалим, в 1187 г., для христианского Востока это действительно стало событием катастрофическим, напоминающим гнев Божий (радовался этому событию разве что византийский император). И тогда негусу Гебре Мескель Лалибеле явился ангел, который возвестил, что неверные взяли Иерусалим, и что Господь требует, чтобы негус на своих землях воздвиг новый Иерусалим. Так, после откровения, данного негусу, были созданы 13 церквей (неверно считать, что их всего 11), высеченные из монолита. Причем, по преданию, на зов Гебре Мескеля Лалибелы и по его молитвам слетались ангелы, горы расступались, силы природы трудились; ему помогали даже пчелы. Вот самая известная из церквей Лалибелы – храм Св. Георгия. Храм крестообразный, с алтарем в центре. Конечно же, вместо ангелов и пчел там трудились тысячи и тысячи согнанных на работы жителей и рабов. Но, тем не менее, их усилиями, был созданный действительно великий памятник христианского зодчества.
Особой чертой эфиопских богослужений является устремление к массовому участию клира и паствы. Богослужение нельзя совершать, если в нем не будут участвовать как минимум три священника и два диакона. Это минимум; лучше, чтобы совершающих литургию было семь. Даже в последовании богослужения священнику, завершившему облачение, предписывается обернуться и пересчитать «братьев своих», дабы знать, что можно приступить к совершению литургии.
Если же говорить об эфиопской иконописи, следует сразу сказать, что произведения станковой живописи, иконы на досках мы видим только с XV в. Фрески восходят и к более раннему периоду – с XII-XIII вв. Пластика же (в особенности эфиопские кресты) также восходит к XI-XII вв. Причина столь «поздних» памятников для страны, принявшей христианство в IV в. в разорительных набегах, инициированных царицей Гудит в VII в. и арабами-мусульманами, пришедшими с севера в XV в. Единственным и уникальным в своем роде свидетельством, благодаря которому эфиопскую икону XV-XX вв. действительно можно связать с ранними традициями, являются т.н. Евангелия Гаримы. Название дано по монастырю, где хранятся эти Евангелия. Обитель эта была основана Аввой Гаримой, одним из Девяти отцов, прибывших из Константинополя в Аксум. Евангелия написаны на языке геэз. Их достаточно долго относили к VIII в. После исследований, проведенных несколько лет назад итальянскими учеными (в т.ч. и благодаря радиоуглеродному анализу), выяснилось, что одно из этих Евангелий можно отнести к рубежу IV-V вв., другое – к VI в. Т.е. мы имеем дело с памятником, которое превзошло по древности сирийское Евангелие Рабулы, считавшееся старейшей христианской иллюминированной рукописью. Примечательно, что на Евангелиях Гаримы сохранились достаточно древние оклады. Что касается миниатюр, то качество и тонкость их исполнения кажется поистине поразительными. Перед вами образ Евангелистов Матфея и Луки. Здесь можно, кстати, уцепиться и проследить определенное коптское влияние и устремление к той самой примитивистской экспрессии, которая повсеместно ассоциируется с коптской и эфиопской иконописью. Конечно же, нельзя не отметить, что в своем видении иконы, эфиопы намного эмоциональнее коптов. Прекрасные образцы эфиопской иконописи можно увидеть в Эфиопском зале нашего музея (Музея русской иконы). Там есть складень XVIII в. с образом Снятия с креста; там нет ни толики трагического величия, плавности жеста. Напротив, свешенное пополам мертвое тело, неловко свисающее на принимающем. Ничто не предвещает радости Воскресения, ничто в этот момент не говорит о величии и славе Спасителя. Какое свидетельство славы может быть дано в момент величайшего отчаяния и мрака Страстной Пятницы?
Ну и конечно же, в завершении, нельзя не сказать двух слов о музыкальном сопровождении, о музыке эфиопского богослужения. Богослужение непременно сопровождают особые музыкальные инструменты. Во-первых, эфиопы приняли от коптов и, в отличие от последних, сохранили традицию сопровождения богослужений систрами. Систры – древнеегипетские богослужебные инструменты, известные с 1,500 до н.э. Они в свое время использовались служителями культа богини Хатхор, позднее они стали непременным атрибутом культа богини Изиды. Вот систр в руках Нефертари, супруги Рамсеса II. И этот древнеегипетский богослужебный инструмент по сей день в живом употреблении у эфиопов (у коптов вы его редко увидите; там сходную функцию исполняют цимбалы). Вот как раз на слайде изображение эфиопского богослужебного систра. Эфиопские богослужебные систры, опять же, представлены в нашей постоянной экспозиции. Эфиопы также используют и богослужебные барабаны – как подвешенные на поясе, так и расставленные на полу храма; внутри каждого барабана по два камня, в знак божества и человечества Христа. Есть еще один уникальный инструмент Эфиопской Церкви – это лира-багана. Звучит она только в преддверии Рождества.
Причем играют на этих инструментах чаще всего дептеры – писцы, музыканты, певчие – которые сопровождают богослужение и ритмичным биением об пол посохами. Они же исполняют особый богослужебный танец, напоминающий о пляске Давида у Ковчега. Сейчас мы с вами прослушаем фрагмент записи лиры-баганы; к сожалению, ожидание многих это не оправдывает. Когда я говорю, что лира-багана заменяет на эфиопских иконах и картинах Псалтирь в руках Давида, что на этой лире играют в преддверии Рождества – это звучит чарующе. Звучит же багана, для нашего европейского слуха, совершенно непривычно.
Для демонстрации ритмического позвякивания цимбал, обратимся к коптскому песнопению «О Кириос» (которое, кстати, часто поется исключительно на греческом). На самом деле, это ритмическое сопровождение имеет огромное имеет огромное значение для поддержания настроя паствы, ведь эфиопские и коптские богослужения идут даже дольше наших лекций. В следующий раз, посетителям нашего лектория мы непременно раздадим посохи, будете ими постукивать, чтобы лектор держал себя в руках; или же, вы можете просто бить меня за то, что я так долго терзаю вас. (Смех в зале). Спасибо вам за терпение.
Ну и конечно же, нельзя не вспомнить о еще одном инструменте, хоть и не музыкальном, но имеющем большое значение для эфиопского богослужения. Речь идет о богослужебном зонте. Это зонты отнюдь не от жары, как думают многие, это зонт, который открывается в храме и выносится во время крестного хода; открывается же он над главной святыней, священником или же абуной. На слайде как раз почивший Абуна Павел – Католикос-Патриарх Эфиопии. С ним рядом архиереи. А за ними вы видите ряд богослужебных зонтов. Зонт также открывается в храме и в знак того, что вся община находится по сенью Святого духа. И этот элемент добавляет радости, торжественности церковной процессии. А христиане Эфиопии действительно не утратили радости и осознания важности массовых церковных процессий. Только что миновал Мескель – Крестовоздвижение. Величайший государственный и церковный праздник Эфиопии. Время массовых церковных шествий из всех храмов – с зонтами, систрами, посохами, крестами и реликвиями, прежде всего – таботами. Столь же пышные крестные ходы устраиваются и на Крещение – Тымкет, и на Рождество, и на Пасху. Несут зонты, несут над главами таботы, кадят, выносят роскошные процессионные кресты, играют на систрах, барабанах… И это после крайне продолжительных богослужений. Здесь действительно в полной мере раскрывается та верность традиции, та любовь к богослужению, которую наследники и чада Александрийской Церкви – копты и эфиопы – научились ценить.
Ну что же, мы сегодня с Вами мучительно долго говорили о некоторых традициях чад Александрийской Церкви – хотя, в конечно итоге, наследие этой Церкви, богослужебные и художественные традиции коптов и эфиопов были затронуты лишь вкратце. Ведь тема эта – поистине неисчерпаемая. Напоследок, прослушаем фрагмент эфиопского песнопения «Цион Мариам», посвященного Пресвятой Богородице.
