Моя первая Пасха была 80 лет назад
Интервью с монахиней Адрианой (Малышевой)
Монахиня Адриана, в миру – Наталия Владимировна Малышева. Родилась в Москве, внучка потомственного священника.
В октябре 41-го в 19 лет, добровольцем ушла на защиту Москвы. Попала в разведроту. 18 раз переходила линию фронта.
Победу встретила в чине лейтенанта. И осталась в Германии, переводчицей. На родину вернулась только в 49-м, капитаном советской армии. Работала в космическом КБ Королева, создавала двигатели для космических аппаратов и ракетных комплексов “земля-воздух”. С 1993 года помогала возрождать Пюхтицкое подворье, где семь лет назад приняла монашеский постриг. Мы встретились с матушкой Адрианой накануне Светлого Христова Воскресения.
– Матушка Адриана, детские воспоминания, порой – самые яркие. Скажите, Вы помните, как встречали праздник Пасхи, когда Вам было пять-шесть лет? Ведь это было еще в середине двадцатых…
Ну а как же? Абсолютно все помню. Прежде всего — только самые фанатики коммунистические – только те громогласно возвещали свое отрицание пасхального праздника. Даже люди, которые в церковь не ходили, все равно обязательно пасхальные дни эти чтили, отмечали. У нас даже была одна семья знакомая. Глава семьи – один из первых героев Советского Союза, знаменитый летчик, он лично общался со Сталиным, и, тем не менее, когда прилетал домой, всегда говорил своей жене: “Мать, что хочешь, как хочешь называй – Пасха не Пасха, но куличи с пасхой чтоб у нас были”. В основном-то во всех семьях, как бы то ни было – легко ли, трудно ли – так и было.
А у нас дома Пасху встречали всегда, и встречали торжественно. Мы готовились к празднику заранее. Вы знаете, условий-то никаких не было, это сейчас люди не понимают. Я вот своим девочкам, послушницам на Пюхтицком подворье рассказываю: “Вы понимаете, что холодильников-то не было”. “А как? Погреб?” “В центре Москвы? (смеется) – да, прямо тут погреб копали у себя внизу…” “А как же вы обходились?” “Так мы покупали поменьше продуктов.
А к Пасхе ведь не купишь поменьше! И вот отец какие-то способы придумывал охлаждения всех этих кастрюль, в которые все собиралось… Его обязанность была обеспечить продуктами, потому что довольно сложно было и достать продукты и приготовить, да еще и сохранить, чтоб не попортилось все!
Начиналось с того, что отец приносил домой обыкновенные красные кирпичи, мы мыли их с мылом и щеткой в горячей воде, потом терли их друг о друга – так делали пасту для очистки посуды, потому что посуда должна была быть безупречно чистой. Дети в большой комнате стелили газеты и на этих газетах чистили всю посуду этим порошком из кирпичей. Очень старались, потому что не просто так для еды, а вот именно подготовка к большому празднику.
Мама замешивала тесто, а она в этом деле была большой специалист, и всем приказывала буквально ходить на цыпочках — чтобы не спугнуть закваску.
Делали огромную пасху из творога, совершенно особенную. Я до сих пор этот рецепт помню. Так варили в семье, где рос отец, в семье потомственного священника. Отец всегда сам растирал творог. Потом этот творог варился в большом медном тазу на керогазе. Газа-то не было! Газ появился у нас только после войны. Керогаз – кому ни скажу, никто не знает, что это такое. Наливается горючая смесь в бак, фитили подкручиваются, а сверху ручки – на них ставится все, что нужно – кастрюли или сковородки.
Покупали очень много яиц! Часть из них красили. Насколько я помню, до войны, доставали каким-то образом подпольно на рынках эти вот пакетики с краской. Потом уже все стали красить яйца с шелухой от лука. У всех они были совершенно одинаковые, рыжеватого цвета. А другая часть шла в куличи и в пасху. Нам, детям, доверяли разбивать яйца и отделять желток от белка.
Короче говоря, работы было очень много, ведь все это руками! – не было никаких миксеров. Как-то умудрялись родители сделать, чтобы мы были свободны немножко, договаривались с преподавателями. Иногда хитрили, что мы нездоровы.
Потом, когда накрывался стол, мама доставала самую дорогую скатерть, накрахмаленную, чистую, посередине стола ставились красивые куличи – они были такие высокие… Мы с соседями менялись куличами, у них они были немножко другие. У них тесто было более плотное, а у мамы более пышное внутри. Они долго объясняли друг другу, почему это так, приходили к какому-то выводу, мы не прислушивались.
— А кроме застолья как еще проходил праздник, какие-то забавы у вас были приняты?
Ну конечно! Ведь у нас семья была с детьми, трое ребятишек. Обязательно на следующий день приходили родственники, гости. Мы обычно заранее запасали специальные пасхальные подарки друг для друга. Иногда нам удавалось при монастыре взять книжечки для детей: рассказы, стихотворения, песнопения. Мы их разучивали и показывали свое искусство. Праздник был самый-самый настоящий, какой-то запоминающийся на всю жизнь. И я, сколько знаю людей, у нас и родственники были, которые в церковь не ходили, но праздник был какой-то особенный, такой великий праздник.
– А что Вы, тогда маленькая девочка, что именно Вы праздновали? Вы тогда знали, что Христос был распят, а потом воскрес? Ведь для ребенка очень сложно понять, что же там произошло.
У меня не было такой проблемы, во всяком случае, я не помню никаких трудностей. Я просто знала, что Христос воскрес.
В Страстном монастыре, куда мы ходили всей семьей, мне подарили очень красивую, совершенно необыкновенную книгу – Новый Завет для детей. Я даже сейчас помню, там было написано: “Под редакцией княгини Львовой”. Какие там были иллюстрации!!!
Эту книжку я чуть ли не наизусть выучила. Нашла там даже людей, которым мне хочется подражать.
Да я понимала впрямую: как было написано, так и понимала. Иисус — это Бог, а Бог – выше всего на свете, с Ним произошло то, что было нужно. Если Он считал нужным, чтобы Его распяли, то Его и распяли. Если Ему положено было быть воскресшим, это и случилось. Я совершенно спокойно это воспринимала, и у меня не было сомнений на этот счет.
Потом, конечно, начиналась всякая пропаганда. Но Господь сохранил меня так, что мне ни разу не пришлось слушать лекции, на которые нас загоняли… И глумливые театральные постановки на религиозные праздники прошли мимо меня.
– А как же школа? Ведь Вы пошли в школу – уже в самую что ни есть богоборческую? Вы скрывали свою веру?
Первый мой класс – это был 27-й год, наверное. Тяжело, конечно было. Веру я не скрывала… Тогда немного иначе воспринималось то, что происходило… Дело было не в том, чтоб скрыть, что ты верующий. Скорее задача была в том, чтобы спрятать веру, тем самым защитив ее от поругания. Вы понимаете, не себя спасти от насмешек и неприятностей! Вот, например крестик. У меня к нему было особое отношение, может быть, именно от Страстного монастыря к кресту остались такие чувства… Когда одноклассники замечали на мне крестик, то некоторые из них, которые дома были так воспитаны, подходили и со злостью дергали за цепочку. Когда об этом узнала мама, она мне сказала: “Ну что же делать? Давай снимем крестик. А то тебе его разорвут, растопчут”. Тогда я перестала его носить – я не хотела, чтобы мой крестик бросали и топтали.
– А свое настроение Вы помните, с которым Вы шли тогда в храм? Детская вера – она вообще отличается тем, что очень яркая…
Воспоминания о храме у меня лет с четырех. Помню, что тяжеловато мне было. Ходили в разные храмы, но во всех я томилась во время длительных богослужений. Да даже если и понемногу – все равно. Но когда родители, а с ними и я, разумеется, стали ходить в Страстной монастырь, все изменилось. В Страстном я попала в такую тишину! …и народу там не было так много, и все такое красивое, необыкновенное! Когда я впервые вошла в храм монастыря, внутри все просто взлетело – такое ликование в душе!!! Наверное, так же, когда душа попадает в рай… — лучше ничего не придумаешь. С тех пор я сама с радостью стремилась на службы. У меня было ощущения, что я пребываю в раю, когда я соприкасалась с этим миром. Я забывала всякие свои мысли, обиды, неувязки. Я старалась жить этой жизнью, службой, хотя я не все слова понимала, когда пел хор. Я вся уходила в себя, думая, что в этот момент происходит что-то такое.
А на Пасху в монастыре обычно дарили яички. Они, как и всё в монастыре, были совершенно необыкновенные! Сестры их сами расписывали – очень красиво! Кисточкой, особой краской изображения креста, веточек, цветочков, колокольни. Потом яичко это не разбивалось.
– Матушка, Вы говорите, что в 30-е годы многие отмечали Пасху, не будучи церковными людьми. А чем для людей в сталинские времена была Пасха? Что они праздновали?
Да ведь праздник такой! Там знаешь – не знаешь, понимаешь – не понимаешь, а праздновать хочется!
Кстати, несмотря ни на что, даже официально у нас все равно под Пасху продавали куличи, которые называли “Кекс “Весенний”. В булочных уже заранее становилась очередь, чтобы их купить. Так что те, кто знают, — они празднуют Воскресение Христово. А еще тысячи людей к ним, к знающим, прижимаются, “присоседиваются”, чтобы тоже хоть боком каким прикоснуться в радости. Мама моя не позволила бы себе такой роскоши, как снять икону, где бы она ни была. Нас посещали очень видные люди. Она была совершенно спокойна, и все относились с уважением. Так вот эти люди на все церковные праздники к нам приходили и говорили: “Мы знаем, что у вас должно быть что-то такое, хорошее”. Они приходили с теплым чувством. За стол садились, участвовали. Не потому, что им кушать хотелось! Они сами не могли справлять, а когда находили верующую семью, то они примыкали и что-то такое получали для себя.
Я могу вам сказать, что когда отец до революции был земским врачом, его близким другом был родной брат Ленина. Тоже врач. Милый, простой, неполитичный человек. Не было разговоров о революционных делах. Он сам довольно часто приезжал, он видел все наши иконы и он говорил: “Нина Николаевна, на таких людях, как Вы, весь мир держится”.
– А ведь в конце 20-х, в начале 30-х была шестидневка, пятидневка, когда все дни были рабочие, без выходных…
Ну, это недолго продержалось.
– Но Пасха ведь была и в эти годы… Каково это было – церкви же были закрыты?
Но все равно ходили, под любым предлогом. Ходили на ночные службы. Храмы полные были. Почему мне так тягостно было? Я была маленькая, народу было очень много, скученно, никогда не было, чтобы храм был пустой. Все храмы были полны. Очень тесно. Это сейчас стало много храмов, попросторнее. А раньше, когда я начинала ходить в храм, я ходила человек к человеку, плечо к плечу, даже покреститься было трудно.
– А Вы помните, как Вы отмечали Пасху на фронте, в разведке, в тылу врага?
Мы не отмечали. Иногда такие были обстоятельства, что вообще все забывалось на свете. А когда было более спокойно, я старалась следить. Другие праздники я точно знала, а Пасха-то – она меняется…
– А после войны, когда Вы в Германии остались работать военным переводчиком, Вы отмечали Пасху?
В Германии? Отмечали. Храмов там не было. Но я знала несколько человек, которые в душе верили. Мы сговаривались потихоньку, но куличи мы, конечно, не пекли, просто какой-то делали хороший стол и поздравляли друг друга.
А потом уже, когда я вернулась сюда, я уже все хорошо знала. И в храм ходили, будучи студентами, несмотря на то, что Хрущев заявил, что уничтожит всё и попа последнего покажет по телевизору.
Ведь невозможно уничтожить в народе веру! Тогда казалось, что, правда, скоро все только смеяться будут над религией. У меня была одна однополчанка, она воспитывала своих детей в антирелигиозных традициях до такой степени, что ее дочка – ей было лет 12 – ходила по булочным и говорила, стоящим в очереди женщинам: “Как вам не стыдно? У вас дети-пионеры, а вы тут ещё к Пасхе куличи покупаете”.
А теперь – вот, возрождается все! Люди всегда верили! Напуганные были, конечно… Сколько несчастий, сколько переживаний…
– А были какие-то наказания тем, кто в советские годы отмечал Пасху?
Именно за Пасху, не знаю. Вообще за веру – да. А у нас исключали из комсомола, на работе бывали неприятности. Даже перед самой почти перестройкой у нас был один сотрудник, которого все любили и уважали, и вдруг приходит через наш райком партии “известие”, что он уехал в один из подмосковных храмов креститься. Ему было около 40 лет. Поехал подальше от центра, думая, что там обойдется все. Там записали его дату и передали в Москву. В Москве передали нам на работу. Его вызвали в партийный комитет и сказали, чтобы он отрекся от своих убеждений. Он отказался. Тогда его исключили из партии, следом за этим понизили в должности, потому что сотрудник, который исключен из партии, не может быть руководителем коллектива.
Вот таких историй, конечно, много было… При малейшем сигнале! А поскольку все старосты церковные состояли “на службе”… — сами понимаете. Были храмы в Москве, где на свой риск священники крестили безо всяких регистраций.
Но слава Богу, эти времена позади, и теперь мы снова можем громко сказать: Христос Воскресе!
Воистину Воскресе Христос, матушка Адриана! Здоровья Вам, утешения и Помощи Божией!
Беседовал Сергей Канев
