Запись в народное ополчение за номером 1
Воспоминания старшего сержанта Орса Александра Варфоломеевича, бывшего помощника командира взвода связи 37 С. П., 13 (140) Стрелковой дивизии Народного ополчения г. Москвы, а со 2-ого октября 1941 — командира этого же взвода (в связи с гибелью 1 октября 1941 г. командира взвода Грязнова во время налета немецкой авиации на наши окопы вблизи моста на реке Днепр).
Родился я в 1912 году в Минской губернии Новогрудского уезда Негневицкой волости в деревне Поплаво. В 1915 году при приближении фронта родители мои бежали вглубь страны, остановились вблизи станции Добужа Радьковской волости Мещевского уезда Калужской губернии, где я рос и проходил обучение.
После досрочного окончания Мещевской профессионально-технической школы в марте 1930 года меня и еще трех однокурсников направили в совхоз «Васильковское» Темкинского района Смоленской области. Работали мы там добросовестно, со знанием дела. В сельском хозяйстве специалист должен быть слесарь, механик, кузнец и, подчас, и столяр. Меня часто приглашали во вновь организованные колхозы для сборки и отладки приобретенных жатвенных машин, а в 1931 году на завод первичной обработки тресты льна для сборки и отладки льномяльных машин. 19 ноября 1931 года я уволился из совхоза и переехал в Москву к родителям.
В Москве я поступил на работу во вторую автобазу Союзтранспорта слесарем экспериментального цеха и одновременно на 4-ый курс вечернего отделения рабфака имени Ворошилова. В 1932 году окончил рабфак и поступил на дневное отделение геологоразведывательного института, проучился до 27 ноября и был отчислен из-за отсутствия средств (сокращения финансирования ВУЗа) с правом поступления в следующем году на любой факультет без вступительных экзаменов. 15 декабря 1932 года я поступил на завод «Калибр» в универсальный цех токарем.
Свыше 55 лет минуло с тех пор, я хорошо помню погожие дни июня 1941-ого, но наслаждаться погодой мне было некогда, я сдавал экзамены за 4-ый курс вечернего машиностроительного института и переходил на последний, 5-ый. Работал я на заводе «Калибр» начальником технического бюро и зам. начальника механического корпуса завода, в котором были сосредоточены цеха: кузнечный, механический, термический, гальванический. Все изделия, выпускаемые заводом, до финишной обработки и сборки проходили через механический корпус, в том числе отдельные узлы и изделия оборонного назначения. Я коснусь только двух изделий, имеющих особо важное значение:
1) Изготовление пускателя (привода) к знаменитой «Катюше», которых к июлю месяцу было изготовлено несколько тысяч.
2) Разработана технология и отлажено производство пуансонов для формирования зажигательной камеры кумулятивных зарядов, которая должна была иметь форму параболы вращения для каждого диаметра заряда — по строго расчетной параболе.
Сложность изготовления состояла в том, что в СССР не было ни одного профилешлифовального станка. Эту задачу пришлось решить мне. Обработку рабочей поверхности проводили по копиру бреющим резцом на дип 200 с нагревом в свинцовой ванне и закалкой через масляный слой в ванне. Такой способ исключал наличие окалины на рабочей поверхности. А затем рабочая поверхность полировалась наждачной бумагой с 7-ми микронным абразивным покрытием, а затем размерное хромирование.
Третьего июля я сидел за своим рабочим столом, ко мне вошли секретарь комсомольской организации завода тов. Розанов и тов. Михайлов, председатель отдела пропаганды ЦИКа. Подошли ко мне и поздоровались, спросили, как самочувствие, затем Николай Розанов сказал: «Саша, ты уже был в военных действиях (я принимал участие в Финской войне — освобождении западных областей Белоруссии), ты пользуешься авторитетом среди пожилых и молодых, а поэтому ты должен возглавить запись в Народное Ополчение». С моей стороны возражений не было, и мы все вместе вышли из корпуса на заводскую площадь.
Там уже стоял стол, около него 4-5 стульев, на которых сидели секретарь парткома завода тов. Сутягин, подполковник Губайдулин и военком Ростокинского райвоенкомата И. Авилонов. Около стола стояла группа рабочих и инженеров. Когда я подошел, мне предложили сесть на свободный стул, и на чистом листе бумаги секретарем парткома были вписаны моя фамилия, имя и отчество за номером 1. Тогда я не видел, что все это снимает на кинопленку корреспондент Кармен.
О том, что моя личность зафиксирована в киножурнале, я узнал в конце 1945 года, когда демобилизовался. Когда я вошел в свою коммунальную квартиру, все соседи встретили меня в коридоре, обнялись, расцеловались, а потом началась беседа, и соседка, Короткова Анна Александровна, говорит: «Саша, а мы в 1941 году видели тебя в Лондоне». Я ей ответил, что в это время был на Западном фронте на войне, она говорит: «Так мы видели тебя в киножурнале».
Всего на заводе записались в ополчение 857 человек. После записи в Народное Ополчение будущие бойцы размещались в школах №№ 284, 278, 270, 392, в здании Финансового института и на ВДНХ, а командный состав — в здании Ростокинского райкома — Сретенка, дом 11.
Затем был медосмотр, который часть отсеял по состоянию здоровья, и осталось 750 человек.
5-ого июля, во второй половине дня, вся колонна во главе с подполковником Губайдулиным выступила на запад. Ночью 6-ого июля мы прибыли в поселок Жаворонки, где получили обмундирование: винтовки русского и немецкого образца, ручные пулеметы Дегтярева и станковые «Максим», а также 10 или 15 велосипедов разных марок для связистов. В ночь на 7-ое июля колонна пошла на запад по Минскому шоссе. Такие марши совершались каждую ночь, днем с утра немного отдыхали, а затем начиналась военная учеба, отрытие ячеек, траншей, строительство блиндажей, обучение приемам владения оружием. За весь путь мы имели один трехдневный отдых, если так можно его назвать, и то только потому, что не было марша на запад. Питание было в сухомятку, да и то не каждый день.
Пешим путем мы дошли до деревни Азарово, стоящей по левую сторону Минского шоссе в 12 км от реки Днепр. Здесь был штаб 37 С.П. Другие полки располагались слева и сзади нас, а также все тыловые подразделения. В этом районе мы начали рыть окопы, строить блиндажи, а также вылавливать диверсантов, парашютистов. В контрнаступлении на Ельню от нашей дивизии участвовал батальон с командиром майором Павловым.
В конце августа — в сентябре немцы стремились в наше расположение высадить десант. Засланные диверсанты в гражданской одежде, владеющие русским языком, подбирали удобную поляну с хорошим травяным покровом и по ее краям разводили костры, нажигали угли, которые сверху хорошо видны, а с земли не особенно заметны. Такого «диспетчера» пришлось захватить и мне вместе с Завьяловым Мишей, когда мы возвращались от майора Павлова на велосипедах. У этого диспетчера оказалось не меньше 7 гранат, а у пояса пистолет Вальтер. В двадцатых числах сентября немецкий самолет с десантом приземлился в расположении нашей транспортной роты, там его ждали и, не дав десанту выйти на землю, уничтожили вместе с самолетом.
Двадцать шестого сентября нашу дивизию пополнили бойцами, принимавшими участие в Финской войне 1940 года, и присвоили ей номер 140, а также пришел приказ о передаче нашей дивизии в 19-ую армию. Двадцать восьмого сентября пришел приказ о передислокации дивизии в район Холм-Жтирковский. В ночь на 29-ое дивизия тронулась в путь, первым — 37 полк, за ним остальные по порядку номеров. Только 30-го сентября утром мы добрались до указанного рубежа. Штаб полка разместился в деревне Княжино, связь в деревне Омшаны в одном километре от штаба. Правее от связистов, ближе к Днепру, расположилась артиллерийская батарея.
Не успели мы еще как следует окопаться, как рано утром подверглись сильному налету бомбардировщиков. Я насчитал их 120 штук и 20 истребителей. Они подошли к нам с востока. Я принял их за своих, стояла сильная дымка (туман), и крестов не было видно. Каждый из них сначала сбросил несколько болванок — сирен, воздух наполнился парализующим звуком, а за ними последовали фугасные бомбы. Эти отбомбились, за ними пришла следующая волна, и так весь день. После первого налета сообщили по телефону: 37 убитых и 78 раненных, а последующих сообщений не было, так как вся линия связи из городского телефонного провода вышла из строя, и исправить ее было невозможно, а нормального телефонного провода у нас было всего 5000 метров и две радиостанции «Колхозник». На западе от нас гремел бой, там сражались 151 и 152 дивизии 19 армии. Номера их мы узнали 2-ого октября, когда на нашей линии окопов появились отдельные мелкие группы солдат этих дивизий.
Второго октября к нашим позициям подошли немецкие танки, ополченцы вступили с ними в борьбу с помощью бутылок с зажигательной смесью, а также полковой артиллерии. Других средств у нас не было — ни сорокопяток , ни ружей ПТР.
Тридцать девятый полк и полк артиллерии, а также другие подразделения усиления подошли утром 3-его октября. Во второй половине дня дивизия перешла в контрнаступление и врезалась в немецкий клин шириной 6-8 км и углубилась на 16 км, выбила немцев из железнодорожной станции Егорьевская. Ожесточенные бои круглосуточно шли в течение 3-его, 4-ого и 5-ого октября, вечером 5-ого октября наши ополченцы, отошедшие в район деревень Устье и Кошкино составляли около 200 штыков. Из командного состав был один капитан и младший лейтенант (фамилии не помню), весь остальной командный состав погиб в этих боях. Командир 37-ого полка тов. Губайдулин погиб вечером 5-ого октября вблизи деревни.
Батальон во главе с комиссаром 37-ого полка, тов. Сутягиным Михаилом Васильевичем собирал по другим местам пригодным для переправы, более мелкие подразделения. Необходимо отметить, что берега Днепра изобилуют трясинами, в отдельных местах очень коварными. При отходе остатков дивизии 5-ого октября немцы пытались с ходу захватить мост, но были встречены дружным ружейным и пулеметным огнем и бутылками с горючей смесью, немцы остановились. За 5 дней только у моста было сожжено 60 немецких танков. С 5-ого октября до 7-ого бои носили позиционный характер. Шестого октября во второй половине дня был ранен комиссар 37-ого полка тов. Сутягин. В ночь на 7-ое он был эвакуирован в госпиталь под город Вязьму.
7-ого октября в расположение полка прибыл из штаба дивизии майор Попов в качестве командира 37-ого полка. Сразу же по прибытии он организовал контрудар остатками личного состава всей дивизии в направлении правее деревни Кошкино, которая в это время находилась в полуокружении. Эффективного удара не получилось, но были отброшены или уничтожены немецкие группы, переправившиеся через реку Вязьма.
Вечером по радио был получен приказ на отход к восточному рубежу окружения. Ополченцы подожгли мост бутылками КС и стали отходить вдоль Днепра на деревню Устье. Ночью был получен новый приказ — вернуться и занять прежние позиции. Когда мы возвращались, мы обнаружили, что немцы уже заняли наши позиции и продвинулись дальше на восток. Отход наших войск на восток 8-ого, 9-ого и 10-ого октября проходил под ураганным артиллерийским обстрелом и бомбежками. Присланная батарея тяжелой гаубичной артиллерии 4-ого октября утром выкатилась из леса на открытое место против деревни Омшаны и была сразу же уничтожена немецкой авиацией, которая налетела, как только колонна вытянулась на открытое место.
Следует отметить еще один эпизод. Утром 5-ого октября стоял морозный туман. Два немецких бомбардировщика начали барражировать над нами на очень низкой высоте. По ним стихийно был открыт огонь из ружей и пулеметный огонь исключительной интенсивности. Кажется, каждый куст стрелял по самолетам. В результате один самолет грохнулся и взорвался, а второй сел на луг против Княжино, летчик имел несколько пулевых ранений. Из самолета вылезли 6 офицеров, два из которых имели высший чин (плетеные погоны). Они были доставлены в штаб 37-ого С.П., дальнейшая судьба их мне неизвестна.
Ночью с 9-ого на 10-ое октября ко мне подошел ополченец Иринархов, дал мне горсть крекеров и сказал, что позаимствовал их у впереди идущих подвод славян. Я сказал: «Это немецкий продукт! Пойдем посмотрим на этих славян».
Мы подошли, человек 10, к этим подводам с двух сторон, это оказались подводы немцев. Мы по-тихому команды их ликвидировали. В подводах оказалось 4 больших мешка крекеров, 3 мешка сахара, 7 бараньих туш, рация и два комплекта батарей к ней.
Этим трофеям мы обрадовались и стали планировать, как нам лучше выходить из окружения. Наиболее целесообразный путь — это пересечь Минское шоссе и железную дорогу, уйти в Брянские леса и лесами пробираться на восток. Плюс к тому мне был знаком Темкинский район, так как в 30-ом и 31-ом годах я работал в совхозе Васильевское Темкинского района, а также раньше мне приходилось бывать в Песочне (сейчас Киров). Этому плану помешал помощник начальника штаба 37-ого полка, лейтенант, который заявил: «Я в дивизии сейчас старший офицер и приказываю подчиняться моей команде». В прорыв пошли двумя потоками, один прямо, а второй на город Калинин (Тверь). Нашу дивизию включили во второй поток, на Калинин, во главе с генералом Белоконем.
После довольно слабого артиллерийского залпа поток двинулся в вышеуказанном направлении. Сначала мы двигались без серьезных боев. Незначительные заслоны подавлялись сравнительно легко. Но 12-ого октября сопротивление немцев нарастало, в ночь на 13-ое октября оно ослабело, а утром затихло полностью. Солдаты посчитали, что мы уже вырвались из кольца, поэтому поток очень сильно сгустился, когда этот поток скатился в долину, то по этому потоку был открыт ураганный огонь с трех сторон, и тут же налетела авиация и начала бомбить. Бойцы построились в цепи и пошли в атаку — лобовую по открытой местности. Ряды цепей очень быстро редели. Я с группой товарищей пошел влево по лесу в охват с тыла, слева оказалось не так много немцев, мы их уничтожили, а часть убежали. Часа через два передний заслон был смят. В это время появился какой-то майор, он сказал: «Последний заслон нами уничтожен, подберем раненых и двинемся дальше».
Пока подбирали и перевязывали раненых, немцы подогнали 18 танков и автоматчиков. Танки начали нас расстреливать и давить гусеницами. Бутылок не было, винтовка для них — не противоядие. Кто уцелел в этой кутерьме, стали ночью мелкими группами прорываться на северо-восток.
13-ого октября к вечеру пошел довольно обильный снег. Особую трудность представляло отсутствие компаса. По штату взводу связи положено минимум 6 компасов. Мы не располагали ни одним компасом, ни одной инструментальной сумкой, а также минимумом телефонного кабеля. Наиболее благоприятные условия движения по территории занятой противником — это снеговал, метель, но при такой погоде нужен компас — ведь идти необходимо было лесами — без компаса приходилось кружить, ориентироваться по звездам ночью, а днем брать ориентир по одиноко стоящим деревцам и моховому покрытию, надо сказать, не совсем точно.
По мере движения группа обрастала присоединившимися солдатами, и набралось 26 человек. Пропитание приходилось добывать, угоняя лошадь из деревенского гарнизона, пользуясь тем, что немецкие лошади не проходили в деревенские скотные стойла.
В конце октября почти сутки шел обильный снег. Мы мокрые, голодные подошли к деревне, попавшейся нам на пути. Но в деревне не только никто не открыл двери, но даже не дал куска хлеба или вареную картофелину. Один мужик сказал, что на южной окраине контора колхоза, днем там были немцы, а вечером уехали. Мы подошли к этому дому, он был закрыт на висячий замок. Я в заборе нашел гвоздь, и мне удалось им открыть замок. Вошли в помещение, там было тепло, а русская печь даже горячая. Я выделил часовых, чтобы сменялись примерно через час (часов не было ни у кого). Сам я залез на печь, лег на довольно теплые кирпичи, уснул мгновенно. Когда я проснулся, на улице чуть-чуть посерело. Я соскочил с печи, смотрю все мои часовые — и внутренний и наружный — спят. Я быстро всех поднял, мы вышли и прямиком пошли в лес. Расстояние до леса было около трех км. Когда до леса оставалось 800-900 метров примерно в 4-х км от нас вышли два немецких вездехода с солдатами, они открыли по нам ружейный огонь. Мы перебежками добрались до леса. Я сказал всем, чтобы далеко в лес не бежали, а, отбежав на 50-100 метров, окопались за большим деревом и огонь не открывали. Немцы, добежав до опушки леса, установили станковый пулемет около квартального столбика и стали обстреливать вглубь леса, а также стрелять из легкого миномета.
Ко мне подполз ополченец Николай из Сталинского района и говорит, что левее кустарник вклинивается в поле. Мы с ним посовещались и решили, что он проберется в этот кустарник и уничтожит пулеметный расчет. Маневр удался — два выстрела, и немецкий расчет был уничтожен. Я бросился к пулемету, развернул его на 180 градусов и начал поливать свинцом немцев. Одновременно все товарищи открыли прицельный ружейный огонь. Немцы дрогнули и бросились к деревне. Когда кончились патроны у пулемета, я со своего карабина стрелял немцев, как зверей на облавной охоте.
Когда живые немцы удалились на значительное расстояние, мы у ближайших убитых сняли продовольственные сумки, фляги и оружие. Затем пошли на юго-восток в более густой лес. Отошли км на 10, там развели костер, наломали лапника и сели около костра. В сумках провианта оказалось очень мало, но в одной фляге оказался ром, и меня уговорили выпить его грамм 20-30. Этот ром на меня подействовал так, что я мгновенно уснул, а когда очнулся, чувствую, что ноги мои одеревенели. Я подбросил концы в костер и решил снять ботинки, они не снимались. Я погрел их в костре, ноги вытащил, но портянки в отдельных местах примерзли к ногам. Я разбудил товарища, Виктора Морозова, который поправил костер и помог мне растереть ноги снегом, высушить портянки и обуться.
Через сутки мои ноги стали пухнуть, и идти было больно. Я стал останавливаться. Это резко снижало темп движения всей группы. Я сказал всем, чтобы бросили меня и шли полным ходом на выход, но группа не пожелала меня бросать и договорились на том, что со мной останется Морозов Виктор. С ним мы добрались до станции Ново-Дугино.
Перед станцией в хвойном лесу нам встретился пустой поселок из легких домиков. Когда мы туда вошли, нам встретилась группа наших солдат, около 20 человек. Они нам сказали, что это поселок летчиков, и здесь в отдельных домиках можно найти картошку, а то и кусок черствого хлеба. Мы здесь двое суток отдыхали, и сюда никто не показывался. У края леса мы подобрали домик с кирпичным цоколем и там решили ночевать. Я снял с себя гранаты, патронташ и карабин. Виктору сказал, чтобы он поискал дров, а я отправился искать картошку.
Был уже поздний вечер, абсолютно темно. В одном доме я нашел нотную тетрадь и кусочек засохшего хлеба, перешел в другой и, чтобы найти погребок, я зажег лист из этой тетради, нашел погребок, спустился в него, набрал в карманы картошки и стал вылезать. Здесь я услышал: «Русс выходи». Когда я вышел из домика, меня окружили человек 30 немцев. Офицер мне скомандовал «Хенде офф». Я решил, зачем мне подымать руки, все равно они меня здесь убьют. Офицер понял, что я тупой и не понимаю, тогда он говорит солдату «Франц мах мол хенде офф», затем задал мне вопрос, что у меня за пазухой. Показывая рукой, я ответил: «Хлеб». — «Покажи». Я резко вынул хлеб и поднял его. Они отпрянули назад на несколько шагов. Я говорю: «Вы ведь за ним в Россию пришли войной!» Затем Франц осмотрел мои карманы, зашел в дом, просмотрел там с фонариком, вышел, и они повели меня. В трехстах метрах стояли подводы, груженые автопокрышками. Меня заставили вести под уздцы лошадей на первой подводе по железнодорожной колее. Один немец сидел на козлах, а два шли по бокам. Вот таким образом меня доставили в лагерь на станции Ново-Дугино.
Материал прислал для публикации Андрей Брагинский
Приглашаем посетить проект прихода Всемилостивого Спаса
«Непридуманные рассказы о войне»
«Непридуманные рассказы о войне»
