На встрече со студентами Московской духовной академии наместнику Сретенского монастыря архимандриту Тихону (Шевкунову) был задан вопрос об усыновлении российских детей гражданами США.
Огромное спасибо американцам, за то, что они берут детей, которых мы должны взять. Мы должны брать! Что это такое?
Вообще, моя бы воля была, я бы не запрещал…
Сейчас я ехал к вам сюда и выступал Путин по телевидению, он ответил так: «Мы не против этого усыновления и благодарим, но в чем главная проблема? Случаи гибели детей, они нам известны, нас не допускают к расследованию. Это граждане РФ, эти дети». По утвержденному договору, наши компетентные органы должны быть допущены к расследованию. Гибель любого российского гражданина — в Америке или где-то еще — значит, должны допускаться наши следователи и прокуроры. В Америке этого не было ни разу, как Президент сказал, хотя случаев гибели было немало. Вот и последний раз, мальчик погиб от жары, забытый на заднем сиденье машины. Расследование идет, а нас не допускают никак.
Запрет с моей точки зрения, должен сопровождаться тем, что мы всех этих детей разберем. Значит, нужно сделать обязательно самые льготные, хотя и прозрачные, контролируемые, ответственные возможности усыновления или взятия на попечение этих детей у нас в России. Тогда вообще вопрос об Америке и не встанет. Ни об Америке, ни об Австралии, ни о Европе.
Позор для нас — эти дети, эти сироты и старики. Разобрать их надо всех, но для этого государство обязано помочь. Обязано дать все возможности для усыновления или взятия под опеку, и какая-то, если это возможно, материальная помощь, если это невозможно, то без всякой материальной помощи должны взять.
У нас (в подшефном приюте — прим. ред.) сто детишек, но мы все равно хотим взять еще десять детей. Постепенно, может быть, сначала двух-трех. Мы, конечно, их воспитывать не сможем, это надо будет брать людей, устраивать детский семейный дом, помещение для этого мы найдем и если Церковь на это отзовется, думаю, что это будет очень и очень правильно. Финансово мы поддержать сможем, пока, слава Богу, Господь дает. Людей тоже, надеюсь, найдем. Я не говорю, что мы это завтра прямо сделаем, но сейчас мы начинаем уже всерьез обсуждать и прорабатывать этот вопрос — детей всех надо разобрать.
Детей без семьи не должно быть — ни инвалидов, ни здоровых детей — надо пересматривать всю эту политику.
Еще один вопрос, у нас был очень хороший опыт времен после Гражданской войны. Макаренко был такой, слышали, наверное? Великий педагог.
У нас есть социальные сироты — это дети при живых родителях и мы отдаем их родителям на праздники, на каникулы и возвращаются некоторые из них в ужасающем состоянии, потому что родители абсолютно не соответствуют своему призванию родительскому. Это особый разговор. Потом, когда мы детей отмываем, лечим вшей, лечим 12-13-летних девочек и мальчиков от венерических болезней, потом когда эти мальчики и девочки рассказывают нам, каким дядям и тетям их продавали, я вам скажу, это не слабо. Тут уже 10 раз подумаешь.
Почему нет механизма, чтобы от этих родителей отнять этих детей? Сложный вопрос.
Статистика у нас, конечно, страшная. 40% детей после этих интернатов становятся алкоголиками. Это несколько лет назад было, может, сейчас лучше, потому что вкладывают очень много, я сам это вижу и по соседним интернатам, и по нашим. Но 7 назад была статистика такая. 40% алкоголики, 40% преступники-рецидивисты, 10% кончают жизнь самоубийством и только 10% социально адаптируются. Есть над чем задуматься. Это наши граждане, это христиане, простите, но они почти все там крещенные.
Если вспомнить, какие были трудовые лагеря, трудовые интернаты у Макаренко — жесткие, с жесткой дисциплиной, полутюремной, полувоенной, но на выходе военначальники, ученые, руководители министерств, отраслей, просто обычные граждане, но сильные и состоявшиеся — вот, что было.
Не было такого алкоголизма, не было такой генетики, как сейчас — это тоже очень важно. Опыт Макаренко – очень интересный.
Считаю, что обязательно-обязательно нужно как можно больше этих детей брать в семьи, устраивать патронат над этими семьями. То есть, помогать, чтобы были психологи, были педагоги, какие-то финансовые. Приход, хороший приход московский, что не может содержать или помогать 4-5-ти семьям? Да с радостью! Люди соберутся и будут это контролировать, смотреть. С другой стороны, это, конечно, громадная ответственность. Взять даже десятилетнего ребенка такой судьбы, это, я вам скажу, очень сложно. У нас одна прихожанка в Донском монастыре взяла такого мальчика, она женщина просто ангел и труженник, я вам скажу, она столько пережила и все ей говорили: «Брось ты его, перестань!».
Я не отвечаю за цифру, но, кажется, 50% детей, их берут, а потом возвращают их снова в детские дома. Представьте, какой удар по ребенку. Они собрались, благое намерение же было, а надо идти до конца. Если Спаситель говорил, что если одного из малых сих возьмете во имя Мое, какая будет награда. Как же враг нападает на того человека и того ребенка, чтобы разорить это великое Божье дело и Божью награду, и ребенку, и человеку, который его взял.
Православные истоки педагогического опыта А.С. Макаренко: к 120-летию со дня рождения
