Мы говорили в прошлых статьях о пределе познаваемости: что может и чего не может утверждать историческая наука, обращаясь к библейским событиям? В частности, речь шла о библейском Исходе, который невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть независимыми историческими данными.
Андрей Десницкий
Но если так – то и завоевание Ханаана ставится под вопрос? Если не было Исхода – значит, израильтяне появились на этой территории каким-то другим способом?
В прошлый раз мы говорили, что самый честный ответ для историка на подобные вопросы – «я точно не знаю». И в моих глазах одинаково неправыми выглядят историки-«максималисты», которые убеждены, что всё случилось в точности так, как описано в Библии, и «минималисты», отрицающие всё, что не доказано на 100% археологами. Тот и другой подход все же не совсем научен, он берет на себя ничем не подтвержденные полномочия.
Но значит ли это, что историк должен молчать обо всем, что он не может однозначно доказать или опровергнуть? Если бы это было так, наши книги по древней истории были бы не толстенными томами, а тонюсенькими брошюрками. Как это ни печально, большая часть человеческой истории построена на догадках и предположениях, восполняющих немногочисленные точно установленные факты, и чем дальше мы продвигаемся вглубь веков, тем меньше фактов и тем больше предположений.
Речь идет о реконструкциях – вероятностных моделях, которые создаются учеными с целью объяснить как можно большее количество достоверных фактов наименее противоречивым и затратным путем. Но критерии оценки для этих реконструкций тоже достаточно субъективны, и что кажется простым и логичным одному ученому, то будет оспорено другим как сомнительное и неуклюжее.
Нет недостатка и в подобных реконструкциях истории древнего Израиля. Назову только две, особенно характерных и известных. Немецкий историк Мартин Нот настаивал на модели «амфиктионии», т.е. священного союза племен, собранных вокруг единого святилища. С его точки зрения, израильские колена, или племена, могли вовсе и не быть близкими родственниками: часть из них действительно могла переселиться из других стран, а часть была местной, автохтонной. Но по каким-то причинам они решили создать для себя святилище Бога Яхве, а там, где общая святыня, там и общая священная история. Племенам было важно сохранять единство, поэтому они изобрели рассказ о своем общем происхождении.
Американец Норман Готтвальд предложил совершенно другую модель. С его точки зрения, это было не вторжение, а скорее социальный взрыв: беднейшие слои ханаанского общества присоединились к кочевникам, подняли знамя борьбы за свои права против угнетателей; они сначала захватили сельскую местность, а затем и многие города Ханаана. В те времена любое общественное движение нуждалось в религиозных символах, поэтому повстанцы присягнули на верность Богу Яхве-Освободителю, чтобы Он повел их против эксплуататоров Ханаана с их многочисленными божествами.
Здесь предлагаю читателю задуматься: а какова была политическая ориентация самого Готтвальда? Левая, конечно. Активный борец за права угнетенных меньшинств в США и против войны во Вьетнаме, Готтвальд, по сути, перенес в историю древнего Израиля свою собственную политическую программу. Живи он там и тогда, он бы поступил именно так, и значит, так поступали библейские герои.
Нелогично? Отчего же. Библия во многих отношениях подобна зеркалу: всякий, кто смотрит в нее, видит в значительной мере себя самого, и реконструкторов это касается в первую очередь.
Что интересно, ни Нот, ни Готтвальд не исключали самой возможности Исхода, просто, с их точки зрения, предположительно вышедшая из Египта группа кочевников была слишком мала и еще не была Израилем. Впрочем, она могла стать стержнем, вокруг которого постепенно формировался этот народ, создавший со временем свое государство.
А что говорят об этом исторические книги Ветхого Завета, прежде всего, книга Иисуса Навина? Как ни странно, она не так уж и сильно противоречит этим теориям. В ней мы найдем и рассказ о том, как жившее в Ханаане племя гаваонитян заключило с израильтянами договор и вступило в союз – вот и амфиктиония Нота.
Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Иисус Навин и воин Господень
А еще найдем рассказ об иерихонской блуднице Раав, которая спрятала у себя израильских разведчиков и была за это принята в израильский народ. Чем это не восстание угнетенных? Вдумаемся: женщина с самого социального дна не жалеет собственного города и помогает его разрушить до основания. Она была ничем, а стала… ну если не всем, то одной из самых известных женщин в Израиле, ее упоминает даже генеалогия Христа в Евангелии от Матфея. Так что если подходить к этой книге с марксистских позиций, как Готтвальд, примерно то же, что у Готтвальда, у нас и получится.
Это, надо сказать, общее правило исторических реконструкций. Никто не бывает стопроцентно объективен и беспристрастен, всякий исследователь исходит из собственных представлений и предпосылок, и всё, что он говорит о древности, именно ими по большей части и определяется. В этом смысле историк-христианин, стремящийся согласовать свои научные выводы со своей верой, очень похож на историка-марксиста, согласовывающего их со своей идеологией. Образ мыслей у них разный, а манера действий очень похожа.
Но марксисту, в общем, должно быть более-менее безразлично, происходил ли на самом деле Исход или завоевание Ханаана, а про верующего христианина так уже не скажешь. Для него это – ключевые события священной истории, и если принять гипотезу, что их просто никогда не было, начинает шататься вся конструкция.
Из воскресной школы или из беглого чтения библейского текста мы обычно выносим очень примитивное представление об этих ключевых событиях. Вот пришли израильтяне, сразу завоевали весь Ханаан, истребили его жителей… Стоп-стоп-стоп. Мы уже видели два контр-примера: Раав и гаваонитяне, а ведь их намного больше. Будущую столицу Израиля, Иерусалим, захватил у племени иевусеев только царь Давид, спустя несколько столетий – и это город в самом центре израильской земли, а к тому же он был такой не один! Книга Судей, которая идет сразу после Иисуса Навина, показывает, как слабы и раздроблены были израильтяне в Ханаане вплоть до установления царской власти, какую небольшую, на самом деле, территорию они контролировали.
Да и в книге Иисуса Навина мы видим далеко не только триумфальные победы. Просто для автора книги важнее всего эти триумфы (для которых, как правило, не находится ясных археологических подтверждений, как обстоят дела со взятием Иерихона), о них он говорит охотно и подробно. А провалы, неудачи – это примечания, исключения, которых в реальной жизни, мы знаем, бывает не меньше, чем правил. Повествователь их не скрывает, он просто убирает их на задний план, и мы, читая эту книгу, можем их просто не заметить, но это уже наша невнимательность, а не сознательный обман со стороны автора.
Прав ли Нот, прав ли Готтвальд? Трудно сказать однозначно. В своей категоричности они, видимо, неправы, но невозможно исключить, что в покорении Ханаана определенную роль сыграли и союзные договора с местными жителями (да ведь и те же иевусеи жили как-то до времен Давида среди израильтян?), и даже социальное брожение среди самих ханаанеев.
Но ветхозаветная история, конечно, куда менее значима для верующих христиан, чем новозаветная. Насколько историчны Евангелия? Что из описанного в них происходило на самом деле, и как именно происходило?
На эти вопросы, к сожалению, историку еще труднее дать ответ, чем на вопрос о завоевании Ханаана, и вот по какой причине: в Евангелиях показаны не переселения народов и не гибель царств, а лишь нескольких человеческих судеб. Масштаб совершенно иной. Мы знаем из разных источников о правителях: династии Иродов, первосвященниках Анне и Каиафе, о римском наместнике Понтии Пилате. Но что мы знаем о рядовых жителях Назарета, или Вифлеема, или хотя бы даже Иерусалима той поры? Ровным счетом ничего, как ничего мы не знаем о жителях какого-нибудь древнерусского города или деревни, если только о них не сказано в летописи, если от них не дошли до нас какие-нибудь берестяные грамоты. Да и то, если дошли – приходится заниматься реконструкцией.
Примерно так и возникло направление, которое можно назвать «поисками исторического Иисуса» – но оно заслуживает отдельного разговора, к которому мы еще надеемся вернуться.
