Случилось так, что 3 сентября я был далеко от Москвы и не смог принять участие в первых чтениях памяти Анатолия Данилова. Сейчас, читая стенограмму на сайте, вижу в размышлениях близких мне людей много верного, находящего отклик в уме и сердце.
Мне хорошо знакомо то, о чем говорил на чтениях Сергей Чапнин. Если это и не ощущение тупика, то уж точно такие глубокие перемены в себе и вокруг, к которым оказываешься не готов. Не готов ни лично, ни как член того или иного сообщества. В пределе не готов как член Церкви. Говорю, естественно, только о себе.
Одновременно с этим многие вещи упростились, обнажились и, если хотите, просветлились. Все стало проще и понятнее. При всей гнетущей тяжести самых разных обстоятельств окружающей нас жизни, духовно стало как-то легче, свободнее и, что важно, веселее. То ли это избавление от окаменевших иллюзий, то ли просто преодоление глубокой подростковой неуверенности в себе.
Нет проектов будущего, готовых к осуществлению прямо сейчас [еще недавно их было хоть отбавляй], но нет и сомнений, что во благовремении они появятся, потому что есть нечто более важное, чем любые проекты. А пока надо работать и молиться. И говорить друг с другом.
Попробую отнестись к самой теме, вынесенной на обсуждение участников чтений. Отнестись именно к исходной формулировке этой темы. Каждое слово здесь требует внимания.
Одно из этих слов – «стратегия» (στρατηγία). Оно пришло к нам еще в античности из военного дела и прямое его значение, сохранившееся среди других значений до сегодняшнего дня, это «искусство полководца».
В формулировке темы идет речь и об информационной войне. Использование слова «стратегия» неявно подразумевает, что православное СМИ, о котором здесь также упоминается, в этой войне как бы участвует. А война – дело серьезное. Как говорил его высочество герцог в пьесе Шварца «Тот самый Мюнхгаузен», война – это не покер. Война – это война!
Современному пацифистскому сознанию покажется дикой мысль о том, что представления о войне находятся среди немногих столь же важных вещей в фундаменте всякой культуры. Но именно с войной в первую очередь исторически связано возникновение таких реальностей духовной жизни, как честь, доблесть, верность, мужество, патриотизм, солидарность. Понятия семьи, города, отечества неотделимы от представлений об их защите – и, если понадобится [а надобность такая возникает то и дело], с оружием в руках.
Человек, выходящий с открытым лицом на поле брани, вынужден убивать, но и сам он при этом рискует жизнью, и в этом смысле война – дело честное, несмотря на все военные хитрости. Поэтому воин, рискующий своей жизнью ради ближних и отечества, творит личный нравственный подвиг. Он не просто так коптит небо, а совершает, как говорили римляне, «деяние» (gestae). Без этого основания любое войско превратилось бы в толпу вооруженных бандитов.
Эти мои слова не означают превознесения войны. Война ужасна и отвратительна. Она – дело смерти. Но меняющая организацию, обличье и технологии, война есть, по всей видимости, неизбежная и неустранимая принадлежность нашего падшего мира до конца времен и Страшного суда. Надо трезво признать это и набраться мужества.
Важно при этом, что даже на войне не все средства хороши. И сегодня мы видим, что война как культурный архетип распадается, теряет свое содержание, и ее страшное и гордое имя начинает использоваться для чего-то совсем другого, где можно все. И совсем не в последнюю очередь это относится к так называемой информационной войне.
Война и смерть – далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. В конце концов, как много раз напоминал мне мой старший товарищ Олег Генисаретский, если впереди бой и смерть, первым делом надо надеть чистую рубашку. Потому что умирать надо не в грязной удушающей ненависти, а в чистоте – телесной, а паче того душевной.
Страшнее смерти другое – использование войны как замечательного и долгожданного повода расчеловечить друг друга. И наконец-то предоставить самому себе право расчеловечиться, снять запреты. Прежде всего, запрет на ненависть.
Быть может, именно это имели в виду организаторы встречи, когда ставили рядом в ее названии слова «нравственность» и «нейтралитет».
У каждой из сторон в нынешней войне [по всей видимости, этих сторон не две, а заметно больше] есть своя правда. Эти частичные правды сплошь и рядом представляются нам [и мне в том числе] «неправильными» правдами или просто неправдами, то есть ложью. Но это не отменяет их реальности для живых людей, верящих в них в данный момент. Именно с этими правдами, уж какие они ни есть, накрепко связываются для них в этот миг и честь, и мужество, и самопожертвование.
Не разбираю сейчас многочисленные правды каждой стороны, как они видятся с моей собственной точки зрения, поскольку не в этом предмет настоящего размышления. Важна их несводимость, горячая взаимная непереносимость, которые и становятся топливом войны.
И что тогда? Тогда есть два пути.
Во-первых, можно убить всех, кто видит мир иначе. Это хорошее и честное решение. По крайней мере, последовательное. У него одна слабость – этот путь не имеет конца.
Во-вторых, можно вспомнить седьмую заповедь блаженств: Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. (Мф.5:9) Виктор Судариков, единственный, кто на встрече прямо напомнил об этой заповеди, тут же справедливо заметил, что взявший на себя подвиг миротворчества начинает получать удары со всех сторон. Это, конечно, не отменяет седьмой заповеди, но лишь заставляет вспомнить еще одну заповедь Спасителя, девятую: Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали [и] пророков, бывших прежде вас. (Мф.5:11-12)
Так что вопрос, который надо постоянно обращать к самому себе посреди информационных вылазок и перестрелок, на самом деле, очень простой. За Него ли меня [нас] злословят и гонят? Если действительно за Него, то все в порядке. Можно с легким сердцем продолжать свое дело.
Правильность ответа на это внутреннее вопрошание, как нетрудно понять, не гарантирована автоматически. Это отдельная сложнейшая проблема, особый путь. Старание приватизировать Христа, записать его политруком своей дивизии, не отдав противнику, старо, как мир. И возглас бедного Чацкого: «А судьи кто?..» продолжает раздаваться с разных сторон мира, именующего себя христианским.
Уместно ли применять ко всей этой ситуации слово «нейтралитет» как обозначение чаемой позиции? Не уверен. Не думаю, что быть на стороне Христа – это нейтралитет. Чтимый мною Сергей Худиев напоминает об этом постоянно, за что и получает соответствующие заушения.
Что такое миротворчество в его практическом измерении? На каких, прости Господи, технологических процессах оно может быть основано? Эти вопросы – прямо к теме состоявшегося обсуждения. Говорю здесь,
естественно, не об имитациях миротворчества, представляющих собой просто особые приемы войны.
Думаю, в первую очередь это развитие сообщительности или, если пользоваться привычной латынью, коммуникации. Это наращивание взаимного понимания.
Легко произнести эти слова устами. И немыслимо трудно воплотить их в жизнь, когда по обе стороны люди, у которых разорили землю и дом, убили товарищей, жену, отца, сына. Война ведь идет не только информационная. Но деваться некуда. Способность простить, а вслед за ней, Бог даст, и способность любить вернутся когда-нибудь только к тем, кто найдет в себе силы для разговора.
Те, кто профессионально трудится на производстве [а это производство] с неуклюжим названием СМИ, шкурой чувствуют, даже если не помнят головой, что человек как богоподобное существо имеет словесную природу, и эта словесная природа первична по отношению к его телесности и душевности. Тем больше ответственность и награда тех, кто в меру своих слабых сил и неизбывной поврежденности грехом пытается следовать в своем профессиональном служении заповедям Живого Слова. Тем горше судьба тех профессионалов, кто этим заповедям изменил, более того, кто пробует сами эти заповеди приспособить к делу ненависти, неважно, по приказу, за деньги или ради самоутверждения.
С годами все хуже стал понимать, что такое «православное СМИ». Нет, с отнесением в соответствующую графу рубрикатора проблем нет, но это стало неясно по сути. Опыт-то говорит о том, что православными могут быть только люди, а СМИ – что СМИ? – это просто социальные машины. Настоящий вопрос состоит в том, кто именно эти машины применяет и для чего.
Одно дело, если это самые обычные СМИ, желательно качественные, высокопрофессиональные, где трудятся православные христиане. Такие, которые видят свою профессиональную деятельность как служение Христу.
Другое дело, если слово «православное» используется как маркер корпоративной принадлежности СМИ. И здесь проблема в том, что глубокий кризис нынешних церковных институтов [впрочем, не их одних] не может не отразиться и на производстве слов, которое эти институты осуществляют при помощи СМИ.
Эти два ответа не исключают друг друга. Исполняя заповедь «идите и научите все народы» (Мф. 28:19), мы не вправе пренебрегать возможностью обратиться к любой аудитории. Наряду с этим, уповая на Господа, не следует покидать нынешние институты, даже и поврежденные, даже и больные. Что бы ни случилось, Церковь – наша Мать. И на этом месте святе надо оставаться – трудясь, любя Бога и друг друга, надеясь на лучшее.
И надо бы меньше кичиться своей «православностью», быть скромнее, учиться и у внешних, которые тоже люди, наделенные совестью и иными дарами Божьими. Естественно, сохраняя при этом предельную внимательность в деле различения духов (1 Ин. 4:1).
Среди многих именований Христа Спасителя нет воинских званий. Но словосочетание «воин Христов» – одно из устойчивых, привычных, глубоко осмысленных. Эти слова проработаны поколениями святых отцов, освобождены от ложных толкований [что, конечно, не гарантирует от ошибок никого из тех, кто пытается сегодня примерить эти слова на себя]. Это – наше сокровище.
Невольно думаешь о том, что словосочетание «информационная война», которое изначально [просто по своему происхождению] исполнено ложью и ненавистью, тоже нуждается в радикальном переосвоении и присвоении христианским сознанием. Не все же оставлять в ведении лукавого. Но как сделать, чтобы эта война была не против плоти и крови, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной? (Еф.6:12)
Увидеть, возможно ли это, и если да, то как, – задача практического богословия XXI столетия.
