(Материалы конференции 1991 года «Церковь, музей, культура»)
Архимандрит Алексий (Фролов), наместник Новоспасского ставропигиального монастыря в Москве [ныне архиепископ Костромской и Галичский]
Позвольте, прежде всего, выразить удовлетворение тем, что ныне положено, наконец, благое начало живому и, надеюсь, дружескому диалогу между нами, представителями Церкви, и вами, деятелями культуры, непосредственно связанными с охраной художественного наследия православной России.
Все эти долгие годы прискорбного лихолетья, посетившего наше Отечество, мы с вами пусть и разными путями, но во многом ради сходных целей стремились сохранить духовное богатство православного русского искусства. Вы спасали в музеях от окончательного уничтожения памятники церковной живописи, в первую очередь иконы — как художественное воплощение пребывающей в них, явленной в земном творчестве, богооткровенной истины; мы же не давали забыть об этом внутреннем религиозно-духовном содержании икон и о Пренебесном его источнике. И все же почти абсолютно главенствовавшие в нашем обществе еще до самого недавнего времени сугубо секулярные устремления — в том числе и в сфере культуры — разводили нас часто в разные стороны; с глубоким сожалением можно было наблюдать, как, искушаемые поддельными ценностями атеистической доктрины, многие из светских деятелей культуры, одни вольно, другие невольно, пытались превратить Церковь в музей, а музей, наоборот, в церковь для якобы просвещенного человека, поклоняющегося красоте; но как Богу можно поклоняться только в Духе и Истине, так и Божественную красоту понять, полюбить и истинно поклониться ей можно только в Духе и благодати, даруемой Церковью.
Иначе это будет поклонением только краскам и линиям, пусть и прекрасным самим по себе, поклонением, в лучшем случае сдобренным переживаниями не глубоко-духовного, а поверхностно-душевного, чисто психологического характера. И получается, что более тысячи лет назад в пору иконоборческих споров православный христианский мир был значительно тоньше, просвещеннее и мудрее современного поверхностного зрителя, поскольку уже тогда святые отцы VII Вселенского Собора предупреждали о духовной ущербности, ограниченности и внутренней неправде подобного восприятия иконы, как и всего церковного искусства в целом.
И вот пришло, по-видимому, время вновь Церкви попытаться вернуть нынешнему обмирщенному обществу истинное понимание церковного образа, иконы. Богословское учение о святых иконах, догмат иконопочитания и сегодня неизменен, и Церковь поэтому, утверждая его незыблемость, выполняя одновременно и религиозную миссию, и миссию истинно культурную, должна ныне помочь обществу понять духовный смысл иконы, дать опытно почувствовать ее реальную спасительную силу. Для этого, условно говоря, Церковь и музей вполне могут встретиться именно в храме: в органичной для православного образа сакральной среде.
В многогранной, но единой красоте и богооткровенности литургического действа оба начала — религиозное и художественное, — неразрывно присутствующие в древней иконе, заговорят в полный голос, и разным людям, с различной степенью их воцерковленности, они скажут по-разному, но об одной и той же единой правде Христовой. Именно в храме возможно, так сказать, обратное воцерковление музея, именно здесь возможно обретение почти повсеместно утраченного целомудрия мысли о Красоте, Прекрасном, обретение цельности восприятия религиозного искусства, преодоление болезненной расколотости современного эстетствующего секулярного сознания.
Все это и является, помимо удовлетворения собственно правовых требований Церкви, важнейшей задачей и важнейшей целью возвращения в ее храмы изъятых некогда из них икон.
И, безусловно, не обеднеют от этого наши музеи, ибо в любом случае большие части их коллекций останутся в них: ведь зачастую не сохранилось никаких документов по изъятию икон и других церковных памятников, к тому же их порой составляли сознательно лукаво — без указания точных мест первоначального нахождения предметов или же без точных наименований и описания произведений; иногда эти протоколы, по-видимому, попросту уничтожались. Кроме того, значительная часть музейных коллекций составлена из экспроприированных частных собраний, претензии на которые вряд ли будут когда-либо предъявлены государству со стороны возможных законных наследников. Так что музеи излишне не обеднеют, внутренняя же культура народа в целом только обогатится за счет открытия им для себя истинного, духовного содержания вновь обретаемых национальных святынь — одновременно религиозных и художественных, помещаемых, наконец, в их родную среду, в стены древних храмов России.
В связи с будущим возвращением Церкви ее культурных сокровищ из музейных собраний считаю необходимым поддержать уже высказывавшуюся ранее мысль о создании и в музеях особых церковных экспозиций из принадлежащих Церкви произведений искусства: действительно, не только музей может смиренно войти в Церковь, но и Церковь должна прийти в музей, не надеясь только на возможную благую волю музейных работников, но и собственными силами осуществляя здесь миссионерско-катехизаторскую деятельность во имя христианизации самых широких слоев нашего общества. Пока это, вероятно, звучит несколько необычно, но, надеюсь, что в будущем это станет благодатной традицией нормальной музейной жизни.
Самой же насущной, первейшей нашей общей задачей остается скорейшее возвращение Патриархии московских кремлевских соборов и превращение их из музеев в храмы; перед лицом гражданской смуты, источником которой является духовное одичание значительной части нашего общества, народ, по крайней мере здоровая еще его часть, только собравшись вокруг своих алтарей, вокруг своих вековечных святынь, обретет способность возродить к благой жизни и себя самого и свою страну.
В заключение выражу личное пожелание — как наместника Ново-Спасского монастыря — о скорейшем возвращении нашей обители нескольких, принадлежащих ей по праву, памятников старины. Одновременно это может послужить достаточно ярким примером актуальности обсуждаемых нами ныне вопросов.
В нашем Спасо-Преображенском соборе имеется несколько значительных лакун в стенных росписях XVII века; в то же время известно, что отсутствующие у нас на стенах фрагменты находятся ныне в собраниях Исторического музея и Третьяковской галереи. Разве не должны быть возвращены эти фрагменты монастырю как законному их владельцу — для дальнейшего укрепления их на стенах собора? Или разве может считаться правомочным нахождение нашей монастырской плащаницы 1648 года в коллекции Оружейной палаты? Наконец, есть некоторые основания предполагать, что и чтимый монастырский образ «Спас Нерукотворенный», так называемый «Вятский», в память о встрече которого в Москве получили свое наименование Спасские ворота Кремля, был вывезен из столицы около 1920 года среди других чтимых приходских икон и, возможно, находится теперь в запасниках Музея атеизма в Ленинграде. Поэтому одной из первоочередных задач является полное обследование коллекции данной организации и скорейшее изъятие оттуда всех церковных святынь и вообще всего церковного имущества; правда, не знаю, останется ли после такого обследования что-либо от этой коллекции да и от самого музея?
Надеюсь, что с Божией помощью все эти грядущие благие начинания осуществятся совместными нашими усилиями — в мире, взаимопонимании и согласии — при обоюдном осознании ответственности друг перед другом и, главное, перед бесценным духовным наследием нашей отечественной религиозной культуры.
Читайте также:
К проблеме будущего возвращения РПЦ ее законных святынь и общинно-церковного имущества
