Но это в идеале. То есть — мы должны искать именно этого. А на деле, если каждый из нас внимательно всмотрится в свои мотивы, то увидит, как минимум, не только это стремление.
Мы существа сложные и очень уязвимые. У нас много потребностей, и подлинных, и надуманных, но и те, и другие часто остаются неудовлетворенными. Мы получаем травмы, мы подвержены дискомфортным, подчас тяжелым душевным состояниям, мы беззащитны перед греховными страстями, особенно когда не знаем еще, что это именно они — греховные страсти. Столь же беззащитны мы и перед телесными болезнями, особенно если не понимаем их смысла. В нашу жизнь врываются беды, и подчас очень тяжелые. Мы с неизбежностью теряем дорогих нам людей. Наконец, у нас есть простые насущные нужды, заботы, и первая из них — забота о тех самых дорогих людях; и не просто забота, а вечная тревога и страх за них.
И когда наш взгляд впервые останавливается на луковках с крестами, когда мы решаемся, наконец, не просто зайти и выйти, а попробовать остаться — за нашим решением зачастую стоит непростая, смешанная мотивация.
Однако же мы остаемся. Что же дальше? Для того чтобы наша жизнь в Церкви состоялась и принесла добрый духовный плод, нам просто необходимо будет разобраться в том, чего именно мы ищем. Ведь если человек ищет не того, он зайдет в тупик. Иногда этот тупик выглядит до смешного примитивно: «Вот уж год как хожу, все службы стою, и причащаюсь, а язва никак не зарубцовывается… Зря, наверное, насоветовали».
Иногда бывает сложнее. И главная сложность в том, что ищем-то мы — того, что нам действительно нужно; того, чего прежняя, до воцерковления, жизнь нам не дала. И прежде всего, может быть, помощи в наших бедах. Любой священник выслушал об этих бедах столько, что мог бы целую скорбную книгу написать: «Муж пьет», «У мамы онкология», «У дочери не складывается личная жизнь», «Сын начал употреблять наркотики», «У жены проблемы, никак не можем родить», «Друг без всякой вины оказался в тюрьме», «Квартирные аферисты оставили нас без крыши над головой»… Сознательно или бессознательно человек надеется: уж теперь-то, когда он стал усердным (как ему кажется) и благочестивым прихожанином, Господь непременно должен обратить Свой взор к нему, к его беде и помочь. Человек заказывает молебны, ставит свечи, старается заслужить Божию помощь соблюдением всех постов, читает в православном Интернете святочные истории о чудесных избавлениях. Но его собственная ситуация почему-то не улучшается, не облегчается, напротив… И тогда понемногу подступает отчаяние.
Но не каждое наше несчастье столь очевидно: бывает и иначе. Уставшему от одиночества человеку нужно внимание, понимание его душевных проблем, тепло и участие. Но он этого не находит — по разным причинам. Когда-то по вине окружающих, когда-то по его собственной неосознаваемой вине (эгоизм, неспособность ценить то, что уже дали, нежелание самому сделать что-то для других), а когда-то по объективным, как говорится, причинам: не всегда у наших священников хватает сил и времени на индивидуальное внимание к каждому прихожанину. Одиночество становится еще более горьким от чувства обманутой надежды: человек впадает в уныние… и хорошо, если не уйдет из храма. Впрочем, что интересно: в большинстве подобных случаев люди горюют, но не уходят — что-то, все же, держит. Но одного только этого «чего-то» явно недостаточно для полноценной, то есть радостной, церковной жизни.
Бывает так, что человек ищет… сказки. То есть чего-то необычного, яркого, красивого, извлекающего из серых будней: «Я хоть и не очень верующая, а на Пасху хожу, и куличи ношу освящать… Ну, чтоб что-то такое было в жизни». И эта потребность по-человечески понятна! Но, ища сказки, нельзя прийти к Истине. Истина — это совсем не сказка. Человек, который ищет лишь «что-то такое», навсегда останется «не очень верующим».
Нередко человек ищет в Церкви, а вернее, у Церкви поддержки собственным убеждениям, и не столько тем, которые относятся к внутренней жизни, к духовной области, сколько общественным, гражданским, политическим. Здесь — до боли знакомое интеллигентское: «Почему Церковь молчит? Почему она не протестует? Как мы в нее пойдем, если она не поддерживает нас в нашей борьбе?!». И это совсем уж тупик. Можно даже сказать, что такому «пассионарию» Церковь вовсе и не нужна… Но на самом деле она нужна всем, и все, каждый по-своему, это чувствуют. Но чтобы ее обрести, нужно понимать, что она такое и чего, а верней, Кого в ней следует искать. Поняв это, мы поймем и другое: то, что все наши проблемы суть разнообразные следствия одной большой проблемы — отсутствия единения со Христом. И будем искать в Церкви — только этого. И все остальное приложится нам (Мф. 6, 34).
Нашим собеседникам мы задали вопрос: чего вы искали, когда пришли в Церковь, и как это изменилось с годами?
Олег Грушин, выпускник Саратовской православной духовной семинарии, помощник эконома Саратовской епархии
Я пришел в Церковь в детстве, потому что бабушка моя была глубоко верующим человеком, и мама тоже. Но осознание того, чего я ищу здесь, в Церкви, пришло позже — годам к двенадцати-тринадцати, когда я стал подходить ко всему уже гораздо более осмысленно, чем в раннем детстве. Я понял, что ищу в Церкви истину — ту истину, которую не могу найти во всем остальном мире. В мире когда-то, может быть, все в порядке, все хорошо. Но тебя не оставляет чувство, что всё это — не то. У мира нет ответов на главные вопросы: зачем мы живем, для чего существуем? Ответ открылся мне в Церкви, в ее учении. И я стал искать более глубокого познания. Постепенно вникал в богослужение, читая святых отцов. Они раскрывают, разъясняют нам Христову истину; читая их, я понимал, что именно этого мне не хватало раньше, и вот, теперь я это нашел. Передо мною раскрывалось то, о чем я даже и не подозревал в детстве, хотя и ходил в храм.
Кроме того, я искал личных примеров, которым можно было бы следовать. И главный пример нашел — в Спасителе. А затем — в учителях Церкви, во многих ее пастырях. Замечательным примером для меня стал тогда наместник Тихвинского Керенского мужского монастыря, будущий епископ Сердобский и Спасский Митрофан.
Что менялось для меня с годами, с опытом? Сначала я поступил в семинарию, потом получил повестку в армию — пришлось сделать в учебе перерыв. Но армия по-своему помогает приблизиться к Богу. Можно сказать, что она оставляет тебя с Богом наедине. До призыва вокруг меня всегда было много верующих людей: родные, прихожане, священники, друзья-семинаристы. Была среда, которая поддерживала. А в армии я оказался в одиночестве. Там со мной был только Бог.
Но я уже ничего не искал — ни в армии, ни после. Я задолго до этого все уже нашел, и теперь мне нужно только углубляться в это найденное, только как-то возрастать в нем. В Церкви у человека меняется отношение к людям, он учится видеть окружающих другими глазами, жалеть тех, кто на него нападает или чем-то его обижает, молиться за них. Появляется понимание того, что есть грех, — не просто знание «Вот это нельзя, это грех», а именно понимание. Ты понимаешь, что идеальным тебе не стать, но при этом видишь, с чем тебе нужно бороться и к чему стремиться — к недостижимому идеалу, ко Христу. Но это, наверное, такой процесс, который будет идти всю жизнь.
Александр Поляков, физик, учитель школы № 9 (Саратов), прихожанин храма во имя святых равноапостольных Мефодия и Кирилла (СГУ)
Что я искал в Церкви раньше? В буквальном смысле — жену и ребенка, воцерковившихся раньше меня. Приходил в храм от случая к случаю минут за десять-пятнадцать до конца службы, стоял, слушал проповедь батюшки. Не более того. Правда, после каждого такого посещения оставалось чувство, что я себя лишаю чего-то очень важного. Но суета, мирские заботы, круговорот дел быстро очищали мой разум от дум о вечном, возвращая в беспокойный мир.
Часто слышал, что к Богу человека приводит какая-либо критическая жизненная ситуация: болезнь, смерть близких, бедность. У меня, однако, все в жизни складывалось наилучшим образом — и в семье, и в профессиональной деятельности. Но даже редкие походы в храм показали мне огромную разницу между тем, что окружало меня в ежедневной суете, и той жизнью, которой живет приход. Я начал понимать, что многое, ценимое мною, на самом-то деле большой цены не имеет. Долгих девять лет прошло со дня моего крещения до первой рождественской службы, которую я отстоял полностью. Именно отстоял, принеся в жертву свои ноги… Очень многое изменилось для меня с той поры. В первую очередь, пришло понимание того, что происходит во время Евхаристии, — через чтение духовной литературы, благодаря лекторию, который ведет наш настоятель отец Кирилл Краснощеков, общению с членами нашей общины и, что особенно важно, через собственный опыт и личные переживания. А вместе с этим пониманием пришла и осознанная необходимость пребывания в Церкви. Сейчас каждый день, каждое событие приносит все более полное осязание духовной составляющей моей жизни. К счастью, оказалось, что и без суеты жизнь прекрасна и полна.
Юлия Земскова, домохозяйка, мама двоих детей, прихожанка храма во имя святого равноапостольного князя Владимира (Саратов)
Кратко могу о себе сказать так: сначала искала спасения своей земной жизни, а потом стала искать спасения для жизни вечной.
Мне было 23 года, а моему старшему, тогда еще единственному ребенку два, когда выяснилось, что я очень серьезно больна. Люди с моим диагнозом умирали — если не на моих глазах, то в соседних с моей палатах точно. Это стало очень тяжелым испытанием для всей нашей семьи. Маме одна знакомая посоветовала: сходите в церковь, исповедуйтесь, причаститесь и, главное, выучите наизусть «Отче наш». Я по природе своей… не то чтобы скептик, скорее, человек дотошный — мне во всем нужен смысл. Делать что-то просто потому, что мне сказали «надо», я не могу. А настоящего смысла в исповеди, в Причащении я тогда не видела. Но, уступая просьбам мамы, пошла вместе с нею в Троицкий собор. Получилось как-то так, что мама вошла раньше меня, и я оказалась на пороге храма одна, без нее. Какая-то женщина мне сказала: «Ну что вы, надевайте платочек и проходите». Но платка у меня с собой не было. Совсем маленькая проблема, легко разрешимая. Но для меня это стало своего рода поводом: раз у меня нет платка, значит, в церковь идти я не могу! И я просто пулей оттуда вылетела, и первое, что сделала, — пошла в кафе и поела, поскольку перед Причастием, как нам с мамой сказали, завтракать нельзя.
Кто-то скажет: как нехорошо вы поступили! Но на самом деле это, может быть, промыслительно было: Господь меня уберег от несознательного участия в Таинстве, не дал мне причаститься «не рассуждая», как говорится в молитве Последования ко Святому Причащению.
Ну а мама тогда причастилась, и это, наверное, придало ей сил. Она для меня теперь — образец женщины-христианки, достойно принимающей скорби. Мы поехали с ней в Обнинск, в институт медицинской радиологии. Меня взяли в клинику. Дела мои были плохи, диагноз обнинских врачей не утешал. Я не хотела оставить своего сына сиротой. Я не была еще в тот момент по-настоящему верующим человеком, скорее допускала, что Бог есть, чем верила; и у меня возникла такая мысль: «Я вылечусь с чьей бы то ни было помощью — Бога или кого-то другого, чего-то другого, мне все равно, как это называется». Я выучила молитву «Отче наш». Я лежала на койке и думала. Вся моя жизнь, тогда еще короткая, прошла перед моими глазами. И я стала понимать, сколько боли причинила другим людям. Вот это и была встреча с Богом, вот так она и произошла у меня — там, в больничной палате. Вера пришла ко мне вместе с покаянием. Встреча с Ним — это ведь всегда суд. Но это и милость тоже. Вслед за покаянием пришла благодарность — за все, и за болезнь, и за пережитый страх смерти. Благодарность и абсолютное принятие всего, происходившего со мною. Я хорошо помню, как плохо мне было физически… И как одновременно с этим просто как фонтан из сердца ударила вдруг радость. Совсем недавно я боялась смотреть в зеркало, потому что была похожа на старуху. И вот — я вижу, что мое лицо светится совершенно детской радостью. Вот именно тогда меня, действительно, ноги сами понесли в церковь. В маленький такой храм в Обнинске. Был солнечный августовский день, клумба была вся в цветах. А возле этих осенних уже цветов стояла молодая женщина с маленькой девочкой на руках — девочку, судя по всему, только что крестили. И я восприняла эту встречу как добрый знак, я словно голос Божий услышала в тот миг: «У тебя будет еще дочь».
Нет, конечно, болезнь мгновенно не прошла. Нам пришлось бороться еще долгие годы. И к первому своему сознательному Причастию я шла непростым путем, мне понадобилось несколько лет, все эти годы я много читала. Сейчас я еще лучше вижу, насколько промыслительно все было в моей судьбе. Ведь страдание размягчает наши окаменелые сердца, оно смиряет нас, оно учит нас состраданию и прощению. Проходят обиды, спадают розовые очки, через которые смотрел на себя. В Церкви вообще спадают всякие очки — и розовые, и другие. Она помогает тебе видеть все — и мир, и себя, и ближних — ясными глазами. Она дает тебе силы все принять и через все пройти. Чтоб в конечном итоге обрести самое полное, абсолютное счастье — соединение с Ним.
Инна Стромилова, журналист, сотрудница информационно-издательского отдела Саратовской епархии
Верила в Бога я с детства, а для чего нужна Церковь — попросту не знала. Когда видела трансляции богослужений по телевизору, они не привлекали мое внимание: казалось, что происходит что-то грандиозное, но очень от меня далекое, неинтересное. И хотелось быстрее переключить канал, потому что это неинтересное в то же время беспокоило своей сакральной важностью. Почему не трогала красота и благолепие храма, облачений духовенства, церковное пение, наконец, ведь я всегда так любила музыку? Странно, но, видно, до времени сердце было обращено к другому.
А потом, как у многих и многих, случилась со мной болезнь, причину которой никто не мог установить, а я тем временем угасала. И тогда совершенно естественным показалось обратиться за помощью к Церкви — пойти на казавшееся таким неинтересным богослужение. Помню первые свои службы: было очень плохо, тяжело и так безнадежно долго… Но надо так надо, если хочешь снова почувствовать себя здоровым человеком. Мне очень повезло, что среди наших знакомых были люди уже воцерковленные, которые подсказывали, как подготовиться к исповеди и Причащению, объясняли какие-то базовые вещи.
И все равно первое время я ходила в храм, как в больницу, хотя при этом где-то в глубине души не ждала полного исцеления, а просто надеялась через участие в богослужениях и приобщение к Таинствам поддержать свои силы. И это действительно удавалось: не знаю, что бы иначе со мной было. А исцеление? Я уже понимала, что болезнь дана мне для того, чтобы развернуть движение моей жизни в другом направлении. Необходимость этих изменений назрела, но мне бы, наверное, не хватило решимости, а Господь помог.
А потом случилось то, что иначе как чудом не назовешь. Мне выдалась возможность бесплатно поехать на Святую Землю. И хотя поездка была вовсе не паломнической, мне все равно удалось попасть в Храм Гроба Господня. Наверное, там и произошла моя по-настоящему первая сердечная встреча со Христом — удивительная, радостная, мучительная, самая реальная и в то же время внереальная, то есть совершенно изымающая из времени и пространства. Домой я вернулась, не представляя, что можно жить без Христа и Его Церкви. Никто ни в чем меня не убеждал и не зомбировал, как показалось части моих друзей и знакомых. Нет, просто я обрела смысл. И он открылся мне не вербально — всему моему существу.
С того момента я искала в Церкви уже не чуда исцеления, а пути ко Христу. Наверное, так я не формулировала тогда, вообще не задавала себе вопрос: «Что я ищу, когда прихожу в храм?». Я просто знала, что хочу жить церковной жизнью, хочу понять, чему Церковь учит, чему учит Христос, понять, как идти к Нему и как быть с Ним. И тогда у меня не было недоумений, мучительных сомнений. Все просто и ясно: мне нужен воздух — и я дышу.
В Церкви я уже 12 лет. Много что пережито за эти годы, много передумано: можно ли, например, не дышать, но при этом насыщаться кислородом или его заменой? В чем разница между этим кислородом и собственно воздухом? Когда я дышу, а когда лишь делаю вид и признаюсь ли себе в этом? Это мучает и сейчас, а иногда не мучает, потому что устаешь размышлять, сомневаться, устаешь трудиться, хотя понимаешь, что настоящего труда ты еще даже и не начинал. Потом приходишь в ужас: раз те духовные потуги нельзя считать трудом, то как же тогда подъять настоящий — это выше сил. А может, дело не в силах, а в недостатке любви к Богу?
Порой хочется вовсе не помнить об этих вопросах, но очередной поворот жизни наталкивает тебя на самое острие одного из них, и ты уже не можешь сделать вид, что его для тебя не существует. Тогда ты перестаешь жить по инерции и должен вновь и вновь возвращаться к исходной точке, где все просто и ясно.
Неизвестно, что со мной будет дальше, насколько я удалюсь или приближусь ко Христу, научусь ли я по-настоящему искать Его в Церкви, и во всей жизни, и в каждом человеке, но очень хочется надеяться, что никогда не пропадет чувство необходимости этого поиска и желание дышать, когда нужен воздух.
Евгений Лебедев, физик, учитель Свято-Покровской православной гимназии (Саратов)
К осознанию того, что есть Господь, я пришел только в зрелом возрасте, когда в нашей стране все начало разрушаться. И этот переход от атеизма к вере прошел достаточно для меня спокойно. В то время огорчало только одно: то, что никто из близких родственников никогда не вел со мной разговоров на эту тему. Она всегда была запретной. А примерно 10 лет назад, когда стал заниматься историческими поисками, стало понятно, почему все так старательно обходили эту тему стороной. Слишком много пришлось пережить родным в страшные годы гонений на Церковь, и они все время боялись повторения этих событий.
Я искал истину. К счастью, на физическом факультете нашего классического университета, который окончил, учили думать и размышлять.
С детства у меня была мечта узнать все о своих предках. Но эту мечту я сумел осуществить только недавно. Посещая архивы и общаясь таким образом со своими родственниками — репрессированными священниками, я все больше укреплялся в своей вере.
Исторические документы имеют большую силу убеждения, ведь они говорят о реальных событиях, происходивших с конкретными людьми и всей страной. Именно тогда я пришел к осознанию, что в Российской империи были созданы все условия для того, чтобы любой человек сумел достигнуть Царствия Небесного. И особенно много для этого было сделано последним императором — Николаем Александровичем Романовым.
В начале пути кажется, что дорога к Богу легка и широка, но когда идешь по ней, каждый шаг дается с большими усилиями. В душе понимаешь, как много нам, живущим в современной России, дал Господь и как мало мы делаем, чтобы Он был нами доволен. Очень благодарен Господу за то, что Он дал мне возможность послужить Ему, и хотелось бы сделать как можно больше полезного для людей, которые, как и я, ищут сведения о своих пострадавших за веру родственниках, и для учеников православной гимназии, где в настоящий момент я преподаю физику.
И еще благодарен Господу за то, что Он привел меня к моему духовнику и наставнику в исторических поисках — иерею Кириллу Краснощекову, сумевшему совершить то, что называется чудом. Им создана дружная православная община и построен красавец храм в центре университетского городка. Не перестаю восхищаться и той колоссальной работой, которую сумел проделать за такое короткое время в митрополии наш Владыка Лонгин. Все это укрепляет меня, грешного и немощного, в молитве и дает маленькую надежду, что и мне удастся с их помощью продолжить свой нелегкий путь ко Господу.
Галина Крайнова, композитор, художник, учитель воскресной школы храма во имя святого равноапостольного князя Владимира (Саратов)
Когда я пришла в Церковь, я искала только одного — утешения в моей огромной, непосильной для меня потере — в смерти моей мамы. Мне самой было уже сорок, у меня была семья, сын, но я чувствовала себя осиротевшим ребенком. Я искала способ в каком-то, может быть, духовном плане вернуть маму себе. И не только в Православной Церкви я надеялась это найти, к сожалению, я занималась какими-то восточными медитациями… А первые шаги в Церкви оказались совсем не легкими. Даже просто купить в храмовой лавке Новый Завет и начать его читать я почему-то не могла решиться — помню, как стояла после вечерней службы возле Троицкого собора и пропускала троллейбус за троллейбусом. Почему-то мне казалось, что уже поздно и, если я сейчас вернусь в храм, меня как-то бесцеремонно выпроводят. И все-таки я вернулась. Лавка работала, никто меня не выгнал, мне спокойно продали Новый Завет, и вот тогда я стала читать Евангелие — дома, в транспорте, на работе… Коллеги удивлялись: что это такое ты читаешь все время? А для меня многое стало меняться. И я сама стала меняться, я даже не ожидала, что Евангелие, храм, богослужение смогут так меня изменить. Я перестала раздражаться и нервничать, перестала осуждать. Я поняла, что многие из прихожан, из тех же церковных бабушек — гораздо лучше меня самой, я им, может быть, и в подметки не гожусь. Раньше мне казалось: вот, я, такая замечательная, стою на службе, а вокруг меня все мельтешат, мешают… Теперь мне никто в храме не мешает, я ничего не вижу и не слышу, кроме богослужения.
Чего же я ищу в Церкви теперь? Радости. Ищу и нахожу. Многим кажется, что в церковь нужно идти — только когда плохо, больно, когда беда. А я стремлюсь в наш храм — всегда; конечно, я бываю в нем каждое воскресенье, каждый праздник — но особенно тогда, когда мне хорошо. Ведь приходить к Богу не с недостатком, а с избытком означает благодарить.
