Вся ли культура религиозна?
Что такое культура этимологически? Слово «культура» латинское, оно восходит к корню, который означает «возделывание». Несколько упрощая, можно сказать, что есть явления природные, невозделанные, естественные, и есть культурные явления. Это — то, что появилось в результате обработки человеком.
Поскольку возделывание у древних римлян было связано с почитанием местных божеств или божества, ещё одно из значений этого корня — культ. То есть религиозный аспект в культуре присутствовал изначально. Но, конечно, все культурные явления только к религии сводить нельзя. Особенно это касается культуры XVII-XVIII веков, эпохи Просвещения.
Но что, с моей точки зрения, важно — всякое культурное явление содержит в себе некий религиозный аспект. То есть духовно нейтральных явлений культуры нет, даже если сам их творец этого не осознает. Это относится к любым проявлениям культуры, в том числе, современной, — и к литературе, и к кино, и к театру, к музыке.
Те скандалы, которые сейчас время от времени возникают вокруг культуры, появляются именно по этой причине. Именно потому, что инициаторы того или иного культурного или даже антикультурного действия либо сознательно идут на конфликт с религиозными людьми, либо попросту не осознают, что их действия несут в себе некоторый религиозный заряд.
Поэтому, конечно, вся культура к религии не сводится, но всё в культуре имеет какую-то религиозную подоснову.
О православных попытках «приватизировать» Пушкина
С моей точки зрения, здесь всё очень просто, если учесть одно важное обстоятельство: «религиозное» вовсе не тождественно «православному» или «церковному». Это, вообще говоря, разные вещи. В философии это известно давным-давно, хотя в массовом сознании до сих пор происходит терминологическая путаница.
Можно говорить о религиозности Пушкина, и можно говорить о православии Пушкина — одно не заменяется другим. Конечно, они между собой связаны, и, в первую очередь, были связаны для самого Александра Сергеевича. Весь вопрос здесь заключается в определении понятия «религиозное». А это не так просто.
Скажем, в немецком религиоведении в ХХ веке возникло целое огромное направление, которое только и занималось — определением этого концепта. Почему здесь возникает сложность? То, что было религиозным для человека Средневековья, для нас уже таковым не является, и наоборот.
«Религиозность» — вы уверены, что знаете, что это?
Я приведу пример, который меня в свое время совершенно поразил. Несколько лет назад к нам приезжали немецкие коллеги, и мы вместе с богословским факультетом Гумбольдт-университета проводили очередную конференцию, посвященную понятию «секуляризация», «секулярное». Тогда они рассказали об опросе, который был проведен в Германии.
Человеку, респонденту (как правило, это были студенты) предлагали сконструировать понятие «религиозное», давая для этого четырнадцать ключевых слов. И оказалось, что в реконструированном понятии «религиозное» современных немецких студентов «Бог» оказывается на девятом месте из четырнадцати. То есть для них религиозность определяется уже совсем другими параметрами. Эмпатией, отзывчивостью — тем, что в классической психологии всегда относилось к сфере эмоций, и, в общем, никогда не относилось к религиозной сфере.
То же самое происходит и с термином «духовность». Уже сейчас появляются работы, где, скажем, американским студентам предлагали очертить это понятие с их точки зрения. Мы бы ожидали, что там будут присутствовать какие-то христианские категории, а их нет. Есть категории психологические, эмоциональные. Например, оказывается, что для некоторых современных молодых людей религиозными становятся их отношения с любимой девушкой.
протоиерей Георгий Ореханов
Здесь происходит очень большой сдвиг, и его надо учитывать, когда мы изучаем, например, религиозность современной Европы. Дело в том, что в современной Европе авторитет церкви — католической и протестантской — резко падает. Скажем, евангелическая церковь Германии ежегодно теряет один процент своих членов. Это некоторая катастрофа.
Именно поэтому немецкие лютеране вынуждены прибегать к поистине головокружительным ухищрениям. Чтобы сохранить молодежь, они создают везде, где только можно, спортивные площадки, превращают свои храмы в концертные залы. Тогда каким-то образом молодую паству можно удержать. Еще надо учесть, что все члены евангелической церкви платят налог. То есть тут присутствует и финансовый фактор.
Но, с другой стороны, по результатам тех же современных опросов, в то время как авторитет Церкви падает, интерес к религиозному даже возрастает. То есть мы становимся свидетелями рождения нового понимания того, что же такое «религиозное».
И всё-таки о Пушкине
Поэтому, когда мы говорим о «религиозности» Пушкина, то должны очень четко настроить понятийный аппарат; обозначить, что мы под этим понимаем.
Например, в финале «Капитанской дочки», Маша Миронова встречает Екатерину Вторую и просит за своего любимого. Екатерина вспоминает, что это участник пугачевского мятежа, и занимает жесткую позицию: Петруша не может быть прощен, потому что по справедливости он должен быть наказан. И тут Маша произносит фразу, которая, с моей точки зрения, является, ключом вообще ко всей русской ментальности XIX века. Она говорит: «Я ищу не справедливости, а милосердия». И тогда Екатерина прощает Гринёва.
Вот этот диалог — религиозный или нет? С одной стороны, здесь ничего нет о Церкви и о христианстве, а с другой, мы же из повести знаем, что Маша Миронова — глубоко религиозный человек, и понимает, что милосердие выше закона. И вся русская культура XIX века до определенного момента это понимала. И с этой точки зрения «Капитанская дочка», — конечно, глубоко религиозное произведение, надо только это понять.
Варламов, Бахтин и универсальный рецепт религиозного романа
Есть такой замечательный человек Алексей Николаевич Варламов. Сейчас он ректор Литературного института, главный редактор большого журнала «Литературная учёба». Кроме того, он — автор нескольких очень интересных книг, в частности, написал биографию лжестарца Григория Распутина в «Жизни замечательных людей».
Алексей Варламов, фото Марии Темновой
Как-то в интервью Алексея Николаевича спросили, что нужно сделать, чтобы написать религиозный роман. И он дал такой парадоксальный ответ: «Следите за тем, чтобы в вашем романе было как можно меньше священников, кадил и тогда, может быть, у вас что-нибудь получится». Потому что нельзя религиозность подменять чем-то внешним, что является знаком религиозности, но, по сути, может не содержать в себе никакой духовной проблемы. Потому что религиозность — это всегда некий глубокий духовный вызов и те ответы, которые человек в связи с этим вызовом ищет.
Еще один интересный пример — Михаил Михайлович Бахтин. Он писал в советскую эпоху, у него была очень тяжелая жизнь, он был в ссылке. И когда он готовил одну из главных своих книг — «Проблемы поэтики Достоевского» — он не мог какие-то вещи называть своими именами, иначе бы его просто не напечатали. И очень интересно следить за тем, как Бахтин пытается религиозное содержание передать с помощью нейтральной философской терминологии.
Например, у него есть замечательное определение, что такое дух. «Дух», — пишет он, — «это последняя смысловая позиция личности». На самом деле, религиозность — это исследование последней смысловой позиции личности. И с этой точки зрения все явления культуры религиозны. Потому что они содержат в себе некоторое понимание того, что есть последняя смысловая позиция личности, они всегда имеют отношение к духу.
Специфика отечественной религиозности: вестернизация и православие
Если говорить вообще, отечественная религиозность имеет свою ярко выраженную специфику. В результате реформ императора Петра Великого Россия постепенно становилась европейским государством, в русской жизни во всех её аспектах появлялись традиционные европейские ценности.
С другой стороны, несмотря на все атаки, которые предпринимались, скажем, в эпоху императрицы Екатерины Второй, когда появились екатерининские вольнодумцы, православная духовность всегда оставалась в русской жизни. И сочетание этих двух факторов — как сейчас говорят, вестернизации и православия, дало довольно интересный результат уже в XIX веке.
Вот мы начали с Пушкина, а ведь точно так же можно говорить практически о любом русском писателе XIX столетия и искать в его творчестве сочетание очень разнородных факторов, влияний.
То же самое можно сказать и о конкретных культурных явлениях. Например, о русском старообрядчестве.
С одной стороны, старообрядцы позиционируют себя как хранители древней традиции, хранители очень верные и мужественные, потому что благодаря им до нас дошли и многие духовные сочинения, иконы, певческая традиция.
А с другой стороны, процесс вестернизации оказал на старообрядцев очень серьезное влияние. И не случайно в начале ХХ века старообрядческие по своим корням купцы занимаются бизнесом, в том числе банковским, путешествуют по Европе, строят особняки и даже храмы в стиле модерн.
Протоиерей Георгий Ореханов
Что касается возрождения религиозности в последние двадцать-двадцать пять лет, то, с одной стороны, очевидно, что это возрождение происходит. Мне очень странно читать отзывы, где этот факт отрицается. Потому что достаточно просто поездить по России, чтобы посмотреть, какое огромное значение для людей имеет восстановление храмов, монастырей, возможность просто на Пасху прийти на службу, а сейчас уже и причащаться на Пасху.
И в то же время, мы, конечно, понимаем, и об этом всё время говорят наши Патриархи, что возрождение стен и домов — это еще не есть возрождение духовной жизни. Здесь проблем гораздо больше.
Потому что волна современной вестернизации и этот секулярный мир, который уже перестал даже быть секулярным, а называется постсекулярным, нас заливают, захватывают. И задача Церкви заключается не только в том, чтобы воспитать христианскую молодежь, но чтобы и научить её противодействовать этому мощному влиянию.
Современная российская религиозность: применимы ли к нам западные методики изучения?
Во-первых, я не считаю, что западные исследования к нам неприменимы. Потому что исследование состоит из методологии и выводов. А методология, с моей точки зрения, универсальна. Не бывает западной математики и восточной. Точно так же мне трудно представить западное и восточное религиоведение. Научные методы везде одни и те же.
А вот как мы будем делать выводы — это уже другой вопрос. Естественно, эту методологию надо настраивать так, чтобы она отражала реалии нашей жизни. Я думаю, что это вполне разрешимая задача; уже появляются статьи на эту тему, даже монографии…
Например, покойная Юлия Юрьевна Синелина сотрудничала со службой «Среда». Она написала очень интересную монографию, посвященную проблеме секулярного на русской почве. В Ярославле сейчас подготовлена большая диссертация, посвященная социальной и культурной деятельности Церкви в последние двадцать пять лет именно с точки зрения культурологических категорий.
Юлия Юрьевна Синелина, фото — strannick.forumgrad.com
Особенности, которые отличают нас от европейских государств, состоят в том, что наше государство — по своим корням православное, а Европа — государства католические или протестантские, это немножко другое. Но, конечно, пользоваться европейскими методами исследований мы должны. Более того, за последние двадцать лет в самой Европе вышло несколько очень интересных статей, посвященных нашей религиозности. И статьи очень убедительные и вполне адекватно отражающие нашу жизнь.
Если говорить о европейской специфике, то нужно понимать, что сейчас там католических государств нет (кроме, разве что Ватикана), но есть традиционно католические государства, в жизни которых сохранились свои исторически сложившиеся особенности.
Например, в Италии и Испании есть традиция преподавать религиозные предметы в школе. Там отработаны способы взаимодействия власти с католической Церковью, существуют специальные договоры; католическая церковь активно участвует в социальной работе. Это всё, конечно, невозможно автоматически перенести на нашу почву.
Или, например, традиции работы с молодежью в католических государствах. Это тоже невероятно интересно, но мы не можем взять это и просто пересадить. Мы должны это изучать, сопоставлять и делать соответствующие выводы.
Вопрос от студентов: «Можно ли нам читать католиков?»
Здесь, с моей точки зрения, надо развести два вопроса. Полезно ли мне читать католических авторов? С духовной точки зрения тебе это, может быть, и неполезно, поэтому не читай. Если я духовник, я могу так сказать своему подопечному.
Всё иначе, если вопрос стоит об изучении. Это процесс учебный и научный, и в нём принимает участие человек, сознательно желающий что-то изучать. А изучать что-то можно только стандартными способами, которые одинаковы и на Западе, и на Востоке, и на Северном полюсе.
Поэтому если ты сознательно пришел учиться, тебе придется с этим опытом знакомиться — и с философией XIX века, и Ницше придется почитать, и даже Фрейда. Без этого твой научный багаж будет очень несовершенным. Я уже не говорю, скажем, о католической философии и богословии ХХ века. Для решения чисто профессиональных задач это изучение совершенно необходимо.
И если человек при чтении этих текстов сталкивается с какими-то трудностями, наша задача как преподавателей заключается в том, чтобы объяснить ему всю их специфику, показать разницу в позициях, разницу в подходах. Но это уже чисто профессиональная задача, педагогическая, естественно, её нужно решать.
Вообще, нужно осознавать, что православные университеты и духовные академии — это не училище низшего уровня, и задачи здесь совсем другие. Прежде всего, это — подготовка высококвалифицированных людей. Некоторые из них станут священниками, другие не станут.
Скажем, у нас в университете на богословском факультете большинство ребят со временем принимает сан, причем вечерники — чуть раньше, дневники — чуть позже. Потому что у вечерников, как правило, уже есть своя семья, а дневникам, чтобы рукоположиться, надо еще найти невесту. Но я не знаю ни одного случая (а я преподаю в университете уже двадцать лет — с 95-го года), чтобы человек пришел и сказал: «Зачем Вы меня заставляли Канта читать? Мне это совершенно не нужно, и мешает жить как священнику».
Зато я знаю очень много случаев, когда люди приходили и говорили: «Спасибо Вам большое за то, что Вы заставляли нас изучать философию, историю, иностранные языки. Теперь диапазон наших действий гораздо шире и богаче, и слово наше гораздо действеннее для людей».
«Православная культура повседневности» — это как?
Этого курса ещё нет, пока он только заявлен в программе. Но имелись в виду очень простые вещи. Каков был православный уклад дворянской семьи и крестьянской семьи? Как проходили праздники, как люди ходили в церковь, как они праздновали Пасху? Как общались со священником, какова была духовническая практика, как совершались таинства? Это всё тоже очень интересно, потому что здесь есть некоторые отличия, которые вдруг оказываются для нас весьма актуальны.
Например, мы все сейчас обсуждали «Документ об участии верных в Евхаристии». Но для того, чтобы он появился, нужно было осознать практику XIX века, когда такое участие носило, можно сказать, эпизодический характер; то есть миряне причащались раз в год или четыре раза в год. И вот спрашивается: а почему это так? Как это передавалось, как Церковь наставляла людей именно так жить?
И надо сказать, что этот момент, сейчас гораздо больше разработан с точки зрения религиозного быта крестьян. На эту тему написано уже много работ, есть даже целые школы. Например, этим много занималась замечательная исследовательница Мария Михайловна Громыко.
Мне кажется, разобраться в бытовой культуре православия даже одного только XIX века было бы очень интересно, это обогатило бы наши представления об этом периоде. Но пока, к сожалению, этот предмет читать просто некому. Может быть, он появится в программе позже.
О религиозности революционеров-демократов
Это одна из любимых наших тем, и, в том числе, и моих. Я с сентября как раз буду сам читать, правда, в рамках другой программы, курс «Религиозные аспекты русской культуры XIX века». Но это фактически будет маргинальная религиозность.
Что я понимаю под маргинальной религиозностью? В контексте данного курса это всё, что не является православием.
То есть сектантство, старообрядчество, инославие на русской почве; ещё это русские католики, это мистицизм и масонство, потому что это тоже на самом деле религиозность. И пафос русской интеллигенции, по своим корням тоже религиозный.
Хотя сама интеллигенция от этого отрекалась уже к концу XIX века. Конечно, здесь маргинальность понимается в узком смысле, потому что русские немцы-лютеране, например, религиозными маргиналами не были.
По сути, в число движимых религиозным запалом попадают у нас очень многие деятели XIX века — Добролюбов, Писарев, Чернышевский… Во-первых, часто они происходили из религиозных семей. И, конечно, их творчество в определенном смысле глубоко религиозно, как и творчество Герцена. Но только вернемся к тому, с чего начали: это другая религиозность, не христианская, не православная.
Вообще, вот если говорить о методологической базе, с чего мы начинаем? Мы подробно обсуждаем понятие «концепт». Это понятие возникает в недрах лингвистики и семиотики, им много занималась школа Ю. М. Лотмана. Концепт — это то, с помощью чего можно описывать ментальность человека.
Всем, кто этим интересуется, я очень советую прочитать книгу академика Юрия Степанова «Концепты русской культуры». Это словарь концептов, то есть подробнейший рассказ о тех понятиях, которые являются ключевыми при описании любой культуры. И некоторые из этих концептов имеют религиозный характер. Поэтому во вводных занятиях мы просто будем объяснять, что есть религиозные концепты.
И, с моей точки зрения, любое религиозное явление культуры, в том числе, и маргинальное, можно описать с помощью некоторого набора концептов — тех ключевых идей и понятий, которыми представители этого направления активно пользуются. В результате многие направления мысли и общественные движения, традиционно не соотносимые с религией, оказываются религиозными по сути.
С XX веком ситуация несколько сложнее. За восемьдесят прошедших лет у нас появились люди, которые совершенно сознательно отталкиваются от любой религиозности. Немецкие коллеги научили нас различать два понятия: «секуляризация» и «секуляризм». ХХ век — это то, что можно назвать воинствующим секуляризмом. В нем уже трудно найти какую-то религиозность именно на концептуальном уровне.
Но поразительно, что сам запал этот — борьба с Церковью и желание всё разрушить — несет в себе какие-то бесовские черты, и, с этой точки зрения, он тоже становится религиозным. Хотя сами люди, конечно, этой терминологией никогда не пользуются, никак себя не ассоциируют ни с Церковью, ни с христианством, ни с чем бы то ни было.
Изучение религиозной культуры полезно… для продвижения бизнеса
Сначала расскажу небольшую историю. В Берлине в Гумбольдт-университете есть такое учреждение, которое называется Институт славистики. До недавнего времени в рейтинге университета этот институт занимал двадцать шестое место. А с недавних пор он занимает пятое. А так как у меня там работает очень хороший знакомый, я у него спрашиваю: «Ты можешь объяснить, как это произошло?». И выяснилось, что всё очень просто.
Они все лингвисты, то есть, казалось бы, к бизнесу никакого отношения иметь не могут. А получилось совсем наоборот. К ним пришёл представитель какой-то компании, там, «Фольксваген». И говорит: «Я хочу продвигать свою продукцию в России, вот в Калужской области мы строим завод. Нужно перевести всю нашу документацию на английский язык с немецкого». Перевели.
Немцы привозят сюда английскую документацию и не учитывают того обстоятельства, что английский язык русские люди знают хуже европейцев. Наши люди предпочитают английские тексты не читать, им нужны русские.
Представитель фирмы снова приходит к лингвистам и говорит: «А давайте на русский язык переведем теперь». Перевели. Результаты улучшились, но оказалось, что есть какие-то специфические категории русской культуры, русской ментальности, которые переведены плохо.
Тогда представитель приходит в третий раз и говорит: «Скажите, а у вас есть специалисты, которые вообще хорошо знакомы с особенностями русской культуры? То есть не просто могут переводить, а занимаются так называемой межкультурной коммуникацией?».
И тогда Институт славистики вдруг понимает, что есть определенный запрос от бизнеса, и начинает вовсю заниматься межкультурной коммуникацией. И как только он готовит специалистов в этой области, сразу перескакивает в рейтинге с двадцать шестого места на пятое, потому что оказывается, что эти специалисты очень востребованы. Потому что не только для «Фольксвагена», а вообще всё надо переводить на русский язык со знанием особенностей русской жизни.
Оказывается, есть много специальных вещей, в которых нужно ориентироваться. Скажем, особенности нашего календаря: у нас выходные приходятся на другие, нежели в Европе, дни. Иногда они связаны с праздниками, которые немцам совершенно непонятны. И им надо объяснять, что такое, например, 1 мая, или даже Новый год.
Хотя все в Европе знают, что такое Новый год, но празднуют его не столь широко, как у нас. Поэтому человек, который разрабатывает документацию, должен понимать, что в период с первого по десятое января чем-либо серьёзным торговать в России не получится — все на каникулах.
Но гораздо интересней то, зачем здесь нужны религиозные аспекты культуры. Мы отчётливо понимаем, что людей, которым это будет нужно, — единицы. Но они есть, они уже обращаются к нам с вопросами.
Им интересна специфика нашего православного календаря, связи его с календарем государственным. Понимание того, каковы русские особенности пасхальных каникул, рождественских каникул, какие у нас есть традиции. Понятно, что в некоторых сферах бизнеса, скажем, наши рождественские традиции, могут быть использованы. То есть речь идет о конкретных знаниях, которые для иностранцев остаются очень специфическими, но кому-то они могут оказаться необходимыми.
Я привел самый простой пример, но бизнес — это не единственное. На дипломатической работе или при развитии культурных связей между странами представление о религиозной ситуации некоторым людям совершенно необходимо, без этого они работать в России не смогут.
Соотношение православных, мусульман и католиков в конкретных регионах. Степень популярности мусульманских праздников и особенности их празднования в России. Положение, скажем, лютеран — в каких городах они есть, в каких — нет, и так далее. Тут целый комплекс, который человек должен знать. И я, на самом деле, встречал очень хороших специалистов из Европы, которые в этих реалиях прекрасно ориентировались.
Выше я упоминал Ю. М. Лотмана, у него учились очень многие люди. Ну, то есть, они не могли учиться в Тарту, потому что это был закрытый военный город, и Лотмана там просто со всех сторон охраняли. Но в последние годы жизни они уже могли с ним общаться, и был очень большой запрос на его деятельность, а потом и на его книги именно с целью понимания того, что происходит в России.
Я думаю, если бы русская культура так серьезно изучалась в Европе и Соединенных Штатах Америки, не произошло бы тех трагических коллизий, которые имели место в связи с украинской ситуацией. Ведь когда мы сейчас видим и слышим выступления некоторых американских дипломатов, то понимаем: они совершенно не ориентируются ни в русской ситуации, ни в украинской. Для них это некоторая абстракция, некоторая задача, которую они привыкли решать стандартными методами, а здесь ситуация совсем нестандартная.
На кого рассчитана магистерская программа ПСТГУ?
С одной стороны, формально она рассчитана на людей, которые уже получили бакалаврское образование. В первую очередь, на гуманитариев — филологов, философов, религиоведов, богословов, культурологов, — чтобы была какая-то база. И потом, понятно, что на магистерскую программу без бакалавриата нельзя поступать.
Но с другой стороны, самое главное здесь — чтобы люди любили русскую культуру, или изучение русской культуры было связано с повышением их профессиональной квалификации. То есть это люди, которые будут использовать свои знания в профессиональной деятельности. Ну а здесь спектр очень широкий.
Аналога этой программы в московских университетах я не знаю. Потому что это не просто история Церкви. Например, в Московском государственном университете на историческом факультете есть кафедра истории Церкви. Но это другое, это уже некоторое специфическое знание. А попыток изучать именно русскую религиозность в высших учебных заведениях России мне неизвестно.
В Европе, конечно, такие попытки имеют место, но там это очень специфично. Как правило, получается просто религиоведение. Поэтому выходит, что у нас эксклюзив.
