Вступление от автора. Каждый месяц я пишу редакторскую колонку для журнала “Фома”. Месяц на месяц не приходится, и иногда всё затмевают значительные события (а время идёт, и как-то они ещё аукнутся…), а иногда удаётся обратиться к вещам, как представляется, более глубинным, непреходящим. Но и в том и в другом случае всегда остаётся чувство неудовлетворения: хотелось бы сказать больше, но колонка есть колонка.
А когда я перечитываю эти маленькие тексты, возникает ещё и желание к ним вернуться, потому что тем временем ситуация либо изменилась, либо углубилась, либо получила какое-то вовсе неожиданное развитие. Да и по поводу менее склонных к изменению предметов хочется с течением времени сказать что-то ещё — наверное, они не только непреходящи, но и неисчерпаемы.
И наконец — кто сказал, что человек не меняется? Вот и я меняюсь, обретаю, может быть, иной угол зрения…
По всему по этому я осмелился предложить читателям “Альфы и Омеги”, так сказать, расширенные варианты своих редакторских колонок.
О нашей зависимости1
Если посмотреть на информационное (и в целом на интеллектуальное) пространство, которое мы создали за прошедшие двадцать лет и назвали “православной средой”, становится очевидно, что в центре внимания там оказывается вопрос о том, как вести себя в церкви. Ответы на этот вопрос можно найти во множестве красивых книг, где будет подробно написано, как креститься, как ставить свечку, как обращаться к священнику и так далее. Получается, что, говоря о церковной жизни, мы часто сосредотачиваемся на заведомо внешних её аспектах. Конечно, они важны, но как нечто вспомогательное, как то, что прилагается к главному. Иначе получается так. Первое время человек испуганно оглядывается в храме по сторонам, а когда вскоре начинает правильно ставить свечки и ловко заменять спасибо на спаси Господи, он проникается уверенностью: “Это и есть Православие, и теперь уж я точно православный”. И если на этом этапе процесс воцерковления останавливается и начинает каменеть, возникает то, что в Евангелии названо словом фарисейство. Это слово для нас звучит страшным предостережением: берегитесь закваски фарисейской, настойчиво предупреждает Спаситель (Мф 16:6,11; Мк 8:15; Лк 12:1). В наше время это понятие традиционно ассоциируется с лицемерием и действиями “напоказ”. Но фарисеи Евангельской поры — это прежде всего именно те, кто поставил во главу угла буквальное и точное исполнение требований закона своей веры. А собственно веру как живое отношение с Богом они под законом похоронили. И разве редкость для нас фарисейское исповедание веры?
А ведь когда-то было не так. Да, это были бурные и непростые для Церкви времена христологических споров, когда Соборы с великим тщанием и в великих трудах определяли суть Православия, а те, кто не мог эту суть вместить, уклонялись в ереси. Но в отношениях христиан друг к другу постоянно звучал острый вопрос: како веруеши?
Замечательный эпизод, с этим связанный, содержится в Патерике. Некий монах отправился искать наставлений славного аскета-отшельника. Нашёл с трудом. А авва незамедлительно задал этот самый вопрос. Монах с охотой стал рассказывать про строгий и благочестивый устав монастыря, в котором жил, но старец говорил, что это всё не то, а затем спросил растерявшегося гостя: «Веруете ли вы так, что если скажете горе “иди сюда…”»2… И тут со страшным грохотом к собеседникам стал двигаться близстоящий холм. Старец только досадливо махнул рукой: “да я не тебе”, — и холм послушно отодвинулся на место.
Только давайте не будем экспериментировать, потому что способность двигать горы — это не симптом, а результат.
В центре христианства находится Христос и личная связь с Ним. И если погружение в правила поведения заменяет человеку Христа, то это совсем не то, что мы называем православной верой; точно так же как нельзя назвать отношения с человеком, с которым есть общая квартира и совместное хозяйство, но нет личной духовной связи, — любовью, семьёй. Вообще аналогия с любовью людей друг к другу здесь более чем уместна: ведь Бог есть любовь (1 Ин 4:8,16). Когда мы любим, то всецело зависим от объекта своей любви — мы же хотим постоянно ощущать его присутствие. Так же человек может хотеть присутствия рядом Бога и таким образом полностью зависеть от Него. В наше время, когда тотальная независимость от всего на свете провозглашается главной человеческой ценностью, это может прозвучать странно и непривычно. И всё-таки я убеждён, что зависимость от Бога человеку… необходима.
Но сначала о том, а как же наша драгоценная независимость? А очень просто, никуда она не денется, потому что тот, кто всецело зависит от Бога, независим в самой высокой степени именно от того, что вызывает страх: от бедности (проживём!), от всякого рода произвола (души не отнять!); да и болезни не вызывают ужаса, особенно гнетущего тогда, когда их нет (Господь знает, что делает!).
Остаётся “зависимость” от любви, но ведь любовь человеческая — это так или иначе составная часть любви Христовой, и горе тому, кто стремится от неё освободиться. Недаром великая русская литература определила тех, кто не хочет зависимости от любви, а предпочитает, как Евгений Онегин, свою постылую свободу, как лишних людей.
Но в главном смысле зависимость от Бога необходима потому, что процесс возрастания человека в вере во многом напоминает путь взросления ребёнка. В ставшей привычной и внешне очень простой Евангельской фразе: не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф 18:3) нередко видят призыв быть беспечным, наивным и т. д. “Мы будем петь и смеяться, как дети!”. Конечно, на самом деле здесь речь идёт об ином. Когда я смотрю на собственную крохотную дочку, то чётко понимаю, что она абсолютно зависима от мамы с папой. Без нас сейчас её существование невозможно. И она это на каком-то своём уровне тоже понимает — тянет ручки, кричит слова, похожие на “мама” и “папа”… Принятие и понимание такой зависимости — одно из возможных толкований Евангельской фразы о детях. Человек должен осознать свою зависимость от Бога как совершенную необходимость Его присутствия в своей жизни. Когда Бог, испытывая ветхозаветного праведника Иова, отнимает у него детей и богатство, Иов оказывается буквально душевно парализован и вопиёт: “Господи, где Ты?”. Но кричит он не оттого, что жить стало тяжело, а потому что связь с Богом кажется ему утраченной. И для него это — катастрофа.
В христианском мироощущении это называется богооставленностью. Но если праведника Иова Бог намеренно попустил к испытанию, то мы, обыкновенные люди, часто приводим себя в это состояние сами. Потому что в моменты богооставленности не Бог на самом деле оставляет человека, а сам человек оказывается просто не готов находиться рядом с Ним. Причина этому — человеческий грех. Если вновь обратиться к аналогии с человеческой любовью, то она даёт возможность быть рядом с любимым. Но возникает ситуация, когда ты всё время делаешь ему гадости, а он тебе говорит: “А я всё равно тебя люблю”. И становится больно, стыдно, физически невыносимо находиться рядом с ним — хочется провалиться сквозь землю. Именно к этому ведёт нас грех. А ведь Бог всегда именно так любит человека — вопреки. И именно так человек погружает себя в состояние богооставленности.
Каждый человек, который идёт своим путём в вере, рано или поздно это состояние переживает. В каком-то смысле это неизбежно. И здесь снова можно вспомнить аналогию с ребёнком. Когда ребёнок только учится ходить, родители его поддерживают. Но придёт время, когда родители перестанут это делать, чтобы ребёнок пошёл сам. Тот сразу станет падать, но зато начнёт учиться вставать самостоятельно. Так же происходит и с тем, кто только-только обрёл веру. Такому человеку даётся то, что в богословских терминах называется предваряющей благодатью. Это настолько явственное ощущение присутствия Бога рядом, что и вправду начинаешь чувствовать, что тебя Кто-то ведёт. Но потом это состояние проходит: от погружения в богооставленность не застрахованы даже праведники, и чего уж тогда говорить о неофитах, испытывающих сумбурное состояние, в котором перемешались дерзость и робость. Но и здесь человеку дано утвердить свою веру через падения и сомнения, дано научиться вставать без помощи. И как ребёнок овладевает этим навыком, так и человек может вернуться к тому чувству, которое когда-то испытал от первой встречи со Христом.
Только так возникает то, что называется православной верой. И для этого действительно нужно стать ребёнком.
1На наш взгляд, начало положено интересное ещё и потому, что в предыдущем номере “Альфы и Омеги” в статье С. Кьеркегора говорится: “зависимость от Бога — это единственная независимость”. — Ред.
2Мк 11:23: Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет; ср. 1 Кор 13:2: если <…> могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.
