Александра Никифорова
Протоиерей Валентин Уляхин: Клиническая смерть научила меня жить
Протоиерей Валентин Уляхин родился в 1950 г. в Москве. В 1972 г. окончил экономический факультет МГИМО. 35 лет проработал в Институте востоковедения РАН, где в 1978 г. защитил кандидатскую диссертацию, а в 2003 г. докторскую. В 1996 г. был рукоположен в сан священника. Клирик храма святителя Николая в Кузнецкой слободе, также служит в храме Живоначальной Троицы в Вишняках. Доцент кафедры Священного Писания Ветхого и Нового Заветов ПСТГУ.
Протоиерей Валентин Уляхин
Бирманский – это не германский!
– Вы знаете редкие языки, в том числе бирманский. Как так получилось?
– Поступивших в 1967 году в МГИМО собрали в актовом зале, чтобы объявить номера групп и языки: албанский, корейский… Люди хватались за голову: катастрофа – корейский язык изучать! Тогда не знали еще, что Южная Корея станет экономическим драконом, одним из лидеров развития Восточной Азии! Уже в 80-90-е мы поняли, что те, кто выбрал корейский, не прогадали. Затем смутно донеслось: германский язык. Мы воодушевились: германский! Оказалось – бирманский. Мы даже не представляли, что такой язык можно освоить!
– Поступивших в 1967 году в МГИМО собрали в актовом зале, чтобы объявить номера групп и языки: албанский, корейский… Люди хватались за голову: катастрофа – корейский язык изучать! Тогда не знали еще, что Южная Корея станет экономическим драконом, одним из лидеров развития Восточной Азии! Уже в 80-90-е мы поняли, что те, кто выбрал корейский, не прогадали. Затем смутно донеслось: германский язык. Мы воодушевились: германский! Оказалось – бирманский. Мы даже не представляли, что такой язык можно освоить!
Мьянма, ранее Бирма – государство в Юго-Восточной Азии, в западной части полуострова Индокитай. Население – ок. 55 167 330 (на 2013 г.). Религия – буддизм. Официальный язык – бирманский, относится к сино-тибетской семье, на нем говорят 42 миллиона человек. Древнейший текст, надпись Мьязеди, датируется 1113 г. До 1948 г. колония Великобритании.
Дело в том, что в советские годы распространение социализма по всему миру считалось главной стратегической задачей. И при Хрущеве отношения с Бирмой, которая до Второй мировой войны была провинцией Индии, активизировались (с тех пор в Конституциях Индии и Бирмы есть положение о том, что эти страны строят социализм).
Преподавание языков в МГИМО было приоритетным, преподавателей нам выписывали прямо из Бирмы; помимо бирманского я изучал немецкий, французский, английский. Однако, работая переводчиком на советской торгово-промышленной выставке в 1972 году, я понял, что говорить с бирманцами по делу, заключать договоры, обсуждать условия соглашений на бирманском гораздо эффективнее, чем на английском. Бирманцам легче было пойти на уступки, когда они слышали свою речь, нежели при переговорах на языке бывшей колониальной администрации.
Преподавание языков в МГИМО было приоритетным, преподавателей нам выписывали прямо из Бирмы; помимо бирманского я изучал немецкий, французский, английский. Однако, работая переводчиком на советской торгово-промышленной выставке в 1972 году, я понял, что говорить с бирманцами по делу, заключать договоры, обсуждать условия соглашений на бирманском гораздо эффективнее, чем на английском. Бирманцам легче было пойти на уступки, когда они слышали свою речь, нежели при переговорах на языке бывшей колониальной администрации.
Бирма
– Что вас поразило в бирманцах и их культуре?
– Я был удивлен близостью восприятия действительности буддистами бирманцами и русскими православными: у них тоже есть установка на любовь к их богу, Будде, и к ближним. Меня поразило, что культ предков доминирует в исторической памяти, и в ХХI веке знание пращуров – свято для бирманцев. А еще – честность и открытость.
– Честность и Восток – вещи совместимые?
– Когда речь идет о реноме бирманцев, то в отношениях с иностранцами проявляются только их лучшие качества.
Однажды к нам пришел пожилой бирманец, преподаватель Янгонского университета, и сказал, что хотел бы бесплатно со мной заниматься языком. Я, конечно, согласился. На первом занятии он принес мне тарелочку и говорит: «Угощайтесь! У нас обычай, мы должны угостить своего ученика». Это было куриное блюдо с соусом карри и рисом. Мы стали заниматься, и за несколько месяцев я сумел поднять уровень языка. Он же подарил мне первый и единственный существующий англо-бирманский и бирмано-английский словарь, составленный в конце XIX века миссионером Джатсоном, переводчиком Священного Писания на бирманский язык.
Бирма – конгломерат всевозможных культур: там живут индусы, китайцы, индонезийцы, мне пришлось изучить также хинди и санскрит, чтобы быть ближе к традициям и культуре жителей Бирмы, оперировать терминами из этих языков. И люди всегда отвечали взаимностью и раскрывали свою душу.
– Я был удивлен близостью восприятия действительности буддистами бирманцами и русскими православными: у них тоже есть установка на любовь к их богу, Будде, и к ближним. Меня поразило, что культ предков доминирует в исторической памяти, и в ХХI веке знание пращуров – свято для бирманцев. А еще – честность и открытость.
– Честность и Восток – вещи совместимые?
– Когда речь идет о реноме бирманцев, то в отношениях с иностранцами проявляются только их лучшие качества.
Однажды к нам пришел пожилой бирманец, преподаватель Янгонского университета, и сказал, что хотел бы бесплатно со мной заниматься языком. Я, конечно, согласился. На первом занятии он принес мне тарелочку и говорит: «Угощайтесь! У нас обычай, мы должны угостить своего ученика». Это было куриное блюдо с соусом карри и рисом. Мы стали заниматься, и за несколько месяцев я сумел поднять уровень языка. Он же подарил мне первый и единственный существующий англо-бирманский и бирмано-английский словарь, составленный в конце XIX века миссионером Джатсоном, переводчиком Священного Писания на бирманский язык.
Бирма – конгломерат всевозможных культур: там живут индусы, китайцы, индонезийцы, мне пришлось изучить также хинди и санскрит, чтобы быть ближе к традициям и культуре жителей Бирмы, оперировать терминами из этих языков. И люди всегда отвечали взаимностью и раскрывали свою душу.
На словах они могли быть атеистами
Валентин Уляхин в молодости
– Расскажите о вашем поступлении в МГИМО, это же всегда было непросто.
– В 1967 году я заканчивал двадцатую спецшколу во Вспольном переулке. У нас был прекрасный директор Антон Петрович Потехин, убежденный коммунист, требовательный, дисциплинированный, честный и самопожертвенный человек, как и большинство людей его поколения. На словах они могли быть атеистами, но жили по заповедям, которые изучали в молодости. Поэтому Бог познавался в те годы не в словах, а в отношении людей друг к другу.
Потехин устремлял нас к тому, что наше будущее – это Институт международных отношений. Антон Петрович преподавал историю России и видел единственную возможность улучшения жизни в том, чтобы достойные люди заняли соответствующие посты. Он считал, что люди, окончившие МГИМО, имеют возможность влиять на жизнь общества, преобразовывать ее к лучшему. Он очень верил в нас. И из нашего класса в МГИМО поступило около десяти человек, хотя никто из родителей не был связан с правящей элитой, цековской или кремлевской.
Незадолго до вступительных экзаменов мы с матерью пришли в ближайший действующий храм – Воскресения Словущего. Там находилась прекрасная икона «Взыскание погибших» (после пожара 1980 года остался ее список). И вот возле этого образа по совету матери я спросил благословения у бывшего там священнослужителя на поступление в МГИМО.
И он, прежде расспросив меня, ответил: «Я тебя обеими руками благословляю». Так светская и духовная воли сошлись, я решил поступать и не ошибся. Я проработал в востоковедении 35 лет, занимался экономикой Восточной и Южной Азии в Министерстве внешней торговли и Институте востоковедения, защитил кандидатскую, докторскую, написал около 200 авторских листов. А в 2010 году выбрал всецелое церковное служение, которое совмещал с научным уже с 1994 года.
– Будучи пастырем и экономистом, каким вы видите путь развития России?
– Промысл Божий ведет нас путем, который не вмещается в прокрустово ложе разума. Христианство сочетает несочетаемое. Если человек принимает христианство, это усиливает иррациональную составляющую в его жизни. Но даже когда нам кажется что-то нереальным и невозможным, Господь все устраивает к нашему спасению. Праведный Иоанн Кронштадтский говорил: «Познай самого себя», цитируя Сократа.
– В 1967 году я заканчивал двадцатую спецшколу во Вспольном переулке. У нас был прекрасный директор Антон Петрович Потехин, убежденный коммунист, требовательный, дисциплинированный, честный и самопожертвенный человек, как и большинство людей его поколения. На словах они могли быть атеистами, но жили по заповедям, которые изучали в молодости. Поэтому Бог познавался в те годы не в словах, а в отношении людей друг к другу.
Потехин устремлял нас к тому, что наше будущее – это Институт международных отношений. Антон Петрович преподавал историю России и видел единственную возможность улучшения жизни в том, чтобы достойные люди заняли соответствующие посты. Он считал, что люди, окончившие МГИМО, имеют возможность влиять на жизнь общества, преобразовывать ее к лучшему. Он очень верил в нас. И из нашего класса в МГИМО поступило около десяти человек, хотя никто из родителей не был связан с правящей элитой, цековской или кремлевской.
Незадолго до вступительных экзаменов мы с матерью пришли в ближайший действующий храм – Воскресения Словущего. Там находилась прекрасная икона «Взыскание погибших» (после пожара 1980 года остался ее список). И вот возле этого образа по совету матери я спросил благословения у бывшего там священнослужителя на поступление в МГИМО.
И он, прежде расспросив меня, ответил: «Я тебя обеими руками благословляю». Так светская и духовная воли сошлись, я решил поступать и не ошибся. Я проработал в востоковедении 35 лет, занимался экономикой Восточной и Южной Азии в Министерстве внешней торговли и Институте востоковедения, защитил кандидатскую, докторскую, написал около 200 авторских листов. А в 2010 году выбрал всецелое церковное служение, которое совмещал с научным уже с 1994 года.
– Будучи пастырем и экономистом, каким вы видите путь развития России?
– Промысл Божий ведет нас путем, который не вмещается в прокрустово ложе разума. Христианство сочетает несочетаемое. Если человек принимает христианство, это усиливает иррациональную составляющую в его жизни. Но даже когда нам кажется что-то нереальным и невозможным, Господь все устраивает к нашему спасению. Праведный Иоанн Кронштадтский говорил: «Познай самого себя», цитируя Сократа.
Мы изучаем все, что угодно, смотрим на разные страны, элиты, объективные и субъективные факторы, исследуем их, а Господь ведет нас к тому, чтобы мы глубже познали себя, увидели, что в нас хорошо, а что не очень. Когда мы станем меньше грешить, нам откроется многое о многом.
Диплом с отличием Уляхина
Что не простили царю Николаю
Зарайск
– Что вы помните из раннего детства?
– Я родился в 1950 году в Зарайске, недалеко от Коломны. Это место вошло в историю Московского княжества еще в XIV веке. Захватив Рязань, Батый наступал на Москву. По дороге он «пронюхал» (сегодня здесь стоит село Пронюхлово), что у рязанского князя Георгия есть жена-красавица Евпраксия, и решил взять ее себе в наложницы. Татары ворвались в ее терем, а она, взяв малютку, сына Иоанна, бросилась вместе с ним с крыши вниз, прямо на копья татар – «заразилась», по-славянcки «разбилась насмерть». В результате само место получило имя Заразск, потом Зарайск.
В первые полтора года я выжил благодаря моей бабушке Параскеве Васильевне: она выкормила меня молочком своей коровы. Бабушка родилась в 1893 году, училась в приходской школе, имела острый и пытливый ум. О многом из того, что она мне рассказывала в 50-е годы, я позднее узнал из спецхрана в 80-е. Бабушка обожала царя Николая II, но не могла смириться с одним его деянием – амнистией, которую он объявил во время празднования 300-летия дома Романовых в 1913 году.
– Я родился в 1950 году в Зарайске, недалеко от Коломны. Это место вошло в историю Московского княжества еще в XIV веке. Захватив Рязань, Батый наступал на Москву. По дороге он «пронюхал» (сегодня здесь стоит село Пронюхлово), что у рязанского князя Георгия есть жена-красавица Евпраксия, и решил взять ее себе в наложницы. Татары ворвались в ее терем, а она, взяв малютку, сына Иоанна, бросилась вместе с ним с крыши вниз, прямо на копья татар – «заразилась», по-славянcки «разбилась насмерть». В результате само место получило имя Заразск, потом Зарайск.
В первые полтора года я выжил благодаря моей бабушке Параскеве Васильевне: она выкормила меня молочком своей коровы. Бабушка родилась в 1893 году, училась в приходской школе, имела острый и пытливый ум. О многом из того, что она мне рассказывала в 50-е годы, я позднее узнал из спецхрана в 80-е. Бабушка обожала царя Николая II, но не могла смириться с одним его деянием – амнистией, которую он объявил во время празднования 300-летия дома Романовых в 1913 году.
Родители с бабушкой
Под эту амнистию попали социал-демократы, отбывавшие наказание в острогах. Из мест заточения они перебрались в комфортные и благоприятные для их деятельности места – Францию, Швейцарию, Германию – и там спокойно готовили переворот 1917 года. И бабушка возмущалась: для чего царь Николай Александрович отпустил на свободу своих врагов, которые всё сделали для того, чтобы разрушить империю и уничтожить его! Ведь когда он сам оказался в их руках, они не пожалели ни его, ни его семью.
Отец Валентин Уляхин
– Что еще говорила бабушка, о чем, быть может, сожалела?
– Второе, о чем говорила бабушка, как и многие люди ее поколения: в начале 1914 года царь необдуманно отправил большинство гвардейских полков, преданных ему и монархии (одного батальона Семеновского полка было достаточно, чтобы подавить восстание в Москве в декабре 1905 года!), в пекло – в болота Восточной Пруссии. Битва под Августовым и другие сражения загубили всю старую гвардию. В результате пришлось набирать новую. Из кого? Из крестьян, рабочих, студентов. А они ненавидели царя. И, конечно, предали его, когда появилась такая возможность в феврале 17-го года.
Бабушка была ровесницей ХХ века, она скорбела о потерянном укладе жизни, о тех страданиях, которые навалились на каждую семью. Она хранила подшивку журнала «Воскресный день» за 1892–1897 годы, с любовью рассматривала портреты августейшего семейства, рассказывала о царе и говорила, что при нем жить было «покойно». Она всегда сравнивала суету сует и томление духа жизни середины XX века с добродетельным укладом начала столетия.
Революция многое перемешала в судьбах русских людей. Мой дедушка по отцу был плотником, строил мельницы и жил зажиточно. В 1915 году его призвали в армию, он попал на Кавказский фронт, участвовал в боях за Эрзерум. В армию тогда выбирали парней богатырского сложения. Дедушка рассказывал, что крестьянские дети насаживали на штык турок и перебрасывали через плечо, как снопы сена! Но началась революция, фронт развалился. Дедушка оказался в Краснодаре. Краснодар переходил из рук в руки, и семья отца чуть было не погибла. Начался красный террор, и дедушка своими руками сжег в печи стопки ассигнаций, накопленные годами напряженного, самоотверженного труда! Когда красные находили деньги, они не церемонились и расстреливали... И бабушка вспоминала, как дедушка в слезах прощался со своим богатством.
– Второе, о чем говорила бабушка, как и многие люди ее поколения: в начале 1914 года царь необдуманно отправил большинство гвардейских полков, преданных ему и монархии (одного батальона Семеновского полка было достаточно, чтобы подавить восстание в Москве в декабре 1905 года!), в пекло – в болота Восточной Пруссии. Битва под Августовым и другие сражения загубили всю старую гвардию. В результате пришлось набирать новую. Из кого? Из крестьян, рабочих, студентов. А они ненавидели царя. И, конечно, предали его, когда появилась такая возможность в феврале 17-го года.
Бабушка была ровесницей ХХ века, она скорбела о потерянном укладе жизни, о тех страданиях, которые навалились на каждую семью. Она хранила подшивку журнала «Воскресный день» за 1892–1897 годы, с любовью рассматривала портреты августейшего семейства, рассказывала о царе и говорила, что при нем жить было «покойно». Она всегда сравнивала суету сует и томление духа жизни середины XX века с добродетельным укладом начала столетия.
Революция многое перемешала в судьбах русских людей. Мой дедушка по отцу был плотником, строил мельницы и жил зажиточно. В 1915 году его призвали в армию, он попал на Кавказский фронт, участвовал в боях за Эрзерум. В армию тогда выбирали парней богатырского сложения. Дедушка рассказывал, что крестьянские дети насаживали на штык турок и перебрасывали через плечо, как снопы сена! Но началась революция, фронт развалился. Дедушка оказался в Краснодаре. Краснодар переходил из рук в руки, и семья отца чуть было не погибла. Начался красный террор, и дедушка своими руками сжег в печи стопки ассигнаций, накопленные годами напряженного, самоотверженного труда! Когда красные находили деньги, они не церемонились и расстреливали... И бабушка вспоминала, как дедушка в слезах прощался со своим богатством.
Бабушка
Бабушка по матери, Параскева, мечтала уйти в монастырь в городе Голутвин. В те годы отец строил в обители дом для дочери, желавшей принять иноческий образ, обеспечивал ей содержание и пропитание. Но началась революция, бабушка простилась со своей мечтой, и в начале 20-х годов вышла замуж. Ее муж был сторонником большевиков. С 14 лет подмастерьем в Москве он зарабатывал себе на жизнь. И как большинство рабочих, поддержал революцию, воевал на стороне большевиков в качестве красного партизана. После победы революции дедушку оставили работать в кремлевских автомастерских, и здесь впервые он почувствовал, что его влечет другое – земля.
В то время большевики раздавали землю, и дедушка уговорил бабушку уехать на родину, где он обрабатывал землю вплоть до начала коллективизации. Существовать в условиях коллективного хозяйства он не хотел, и семья переехала в Зарайск. Там дедушка устроился слесарем на мануфактуре «Красный Восток». В 1928 году был оклеветан его друг, член партии. И дедушка положил на стол свой партбилет, заявив, что партия не отвечает идеалам, в которые он верил. Слава Богу, его не расстреляли (еще десятилетие оставалось до страшного 1937 года).
– Как вы оцениваете события революции сегодня, спустя 100 лет?
В то время большевики раздавали землю, и дедушка уговорил бабушку уехать на родину, где он обрабатывал землю вплоть до начала коллективизации. Существовать в условиях коллективного хозяйства он не хотел, и семья переехала в Зарайск. Там дедушка устроился слесарем на мануфактуре «Красный Восток». В 1928 году был оклеветан его друг, член партии. И дедушка положил на стол свой партбилет, заявив, что партия не отвечает идеалам, в которые он верил. Слава Богу, его не расстреляли (еще десятилетие оставалось до страшного 1937 года).
– Как вы оцениваете события революции сегодня, спустя 100 лет?
– Революция – это проявление любви к человеку. Но любовь предусматривает обязательно и наказание: «Егоже любит Господь, наказывает». Господь дает возможность человеку переоценить свою жизнь, свое отношение к Богу и к ближним. Но вместе с испытаниями Он одновременно дает возможность и развития.
Разве мог мой отец, происходивший из крестьянской семьи, мечтать до революции стать инженером? Конечно, нет. Он родился в 1907 году в Тамбовской губернии еще при царском режиме, изучал Закон Божий в приходской школе, пел на клиросе. Его ожидала судьба в том слое, в котором он родился.
И вдруг, в середине 20-х, крестьянская молодежь получила небывалые возможности: для нее открылись двери университетов, институтов, рабфаков. По всей стране была развернута широкая сеть кружков, домов культуры, спортивных учреждений и даже балетных студий. Миллионы сверстников отца стали квалифицированными специалистами и смогли реализовать свои таланты. И никто не гнал молодежь в середине 20-х годов из Церкви. Молодежь сама ушла. Это была очень умная политика большевиков: они понимали, что основа режима – молодежь, и сделали ставку на нее. Было невероятно интересно жить!
Отец стал комсомольцем – «синеблузником». В 1925 году он поступил в Кубанский институт сельского хозяйства в Краснодаре, занимался тем, чем желал – пением, балетом, литературой. Как и другие выпускники приходских школ, знавшие прекрасно Закон Божий, он стал атеистом и вспомнил о Боге через 16 лет, когда прогремел 1941 год.
В окопах он вспомнил все молитвы, которые знал наизусть. Господь показал ему победу в самой страшной Великой Отечественной войне. После войны отец вернулся в Церковь и оставался в ней до конца.
И вдруг, в середине 20-х, крестьянская молодежь получила небывалые возможности: для нее открылись двери университетов, институтов, рабфаков. По всей стране была развернута широкая сеть кружков, домов культуры, спортивных учреждений и даже балетных студий. Миллионы сверстников отца стали квалифицированными специалистами и смогли реализовать свои таланты. И никто не гнал молодежь в середине 20-х годов из Церкви. Молодежь сама ушла. Это была очень умная политика большевиков: они понимали, что основа режима – молодежь, и сделали ставку на нее. Было невероятно интересно жить!
Отец стал комсомольцем – «синеблузником». В 1925 году он поступил в Кубанский институт сельского хозяйства в Краснодаре, занимался тем, чем желал – пением, балетом, литературой. Как и другие выпускники приходских школ, знавшие прекрасно Закон Божий, он стал атеистом и вспомнил о Боге через 16 лет, когда прогремел 1941 год.
В окопах он вспомнил все молитвы, которые знал наизусть. Господь показал ему победу в самой страшной Великой Отечественной войне. После войны отец вернулся в Церковь и оставался в ней до конца.
Отец всегда выключал фильмы о войне
У отца был младший брат-погодок, 1908 года рождения, его звали Евгений, человек очень трагичной судьбы. Он вместе с Поликарповым и Чкаловым испытывал самолеты, которые разрабатывались в КБ Поликарпова, принадлежал к элите Красной армии, был членом ВКП(б), обедал в ресторане «Метрополь», куда приезжал на своей «эмке». В 1941 году началась война, и мой отец, отправляясь на фронт, получил благословение у матери.
А Евгений, когда мать специально пришла к нему на завод Поликарпова накануне отправки в армию, чтобы благословить, убежал через другую проходную. И погиб через две недели после начала войны. Он служил в истребительном полку Степана Супруна, оснащенном скоростными высотными истребителями Миг-3. Эти модели на низких высотах обладали малой маневренностью и были прекрасной мишенью, поэтому очень быстро никого не осталось в живых из этого полка, но Евгения сбили свои.
Бабушка рассказывала, как после очередного боевого задания он приземлялся, и охранявшие аэродром зенитчики решили, что это немецкий самолет, и расстреляли его в воздухе. А вслед за этим были расстреляны сами.
А Евгений, когда мать специально пришла к нему на завод Поликарпова накануне отправки в армию, чтобы благословить, убежал через другую проходную. И погиб через две недели после начала войны. Он служил в истребительном полку Степана Супруна, оснащенном скоростными высотными истребителями Миг-3. Эти модели на низких высотах обладали малой маневренностью и были прекрасной мишенью, поэтому очень быстро никого не осталось в живых из этого полка, но Евгения сбили свои.
Бабушка рассказывала, как после очередного боевого задания он приземлялся, и охранявшие аэродром зенитчики решили, что это немецкий самолет, и расстреляли его в воздухе. А вслед за этим были расстреляны сами.
Отец в Берлине
Отец получил материнское благословение и прошел всю войну. Он командовал ротой автоматчиков на Ленинградском фронте. Эта рота была сформирована из уркаганов. В 1941–1942 годы заключенный мог написать заявление на имя коменданта лагеря о желании «ценой крови искупить вину перед советской отчизной», и разрешали. Уголовники редко обращались к автомату как к оружию, они ночами перелезали через ограждения, забирались в окопы и вырезали немцев ножами.
Незавидной была в 1942 году и участь немецких военнопленных. Город был осажден. Население голодало. Пленных расстреливали. Некоторые солдаты по собственному произволу участвовали в подобных экзекуциях. Но, как говорил отец, обычно погибали в ближайших боях – Господь наказывал тех, кто подымал руку на пленного. Уже в конце войны отец стал офицером и разрабатывал одно из оперативных направлений в штабе Чуйкова. Однажды с ним произошел такой случай: нужно было доставить приказ на передовую линию фронта. Когда их «виллис» ехал по мосту, разорвалась мина, мост рухнул, «виллис» упал в воду, все погибли, выжил только отец, сумевший переплыть через реку и доставить приказ на линию фонта, за что получил орден Красной звезды.
Незавидной была в 1942 году и участь немецких военнопленных. Город был осажден. Население голодало. Пленных расстреливали. Некоторые солдаты по собственному произволу участвовали в подобных экзекуциях. Но, как говорил отец, обычно погибали в ближайших боях – Господь наказывал тех, кто подымал руку на пленного. Уже в конце войны отец стал офицером и разрабатывал одно из оперативных направлений в штабе Чуйкова. Однажды с ним произошел такой случай: нужно было доставить приказ на передовую линию фронта. Когда их «виллис» ехал по мосту, разорвалась мина, мост рухнул, «виллис» упал в воду, все погибли, выжил только отец, сумевший переплыть через реку и доставить приказ на линию фонта, за что получил орден Красной звезды.
– Отец охотно рассказывал о войне?
– Когда я пытался поговорить с отцом о войне, он категорически отказывался: «Терпеть не могу войну!» И когда в 50-е годы у нас появился первый телевизор «Темп-2» и я включал фильмы о войне, отец их выключал. День Победы в моем детстве еще не отмечали, только в 60-е он стал праздником. Конечно, отец вспоминал погибших товарищей, его любимой песней была «На безымянной высоте».
Он всегда повторял, что по молитвам матери Господь его хранил: войну он прошел без травм и потрясений. Больше всего он пострадал до начала боевых операций на курсах командного состава «Выстрел» (это было направление Второй ударной армии под руководством любимца Сталина Власова). На этих курсах политика командования была вредительской: солдат заставляли ночами напролет стоять в болотах по пояс в холодной воде весной, терпеть голод, крысы объедали кромки их ушей, носа, губ – там он заработал ревматизм. А боевые осколки его, слава Богу, не задели!
После войны отец оставался в Германии, участвовал в репарационных демонтажах и отправках оборудования в Советский Союз.
– Когда я пытался поговорить с отцом о войне, он категорически отказывался: «Терпеть не могу войну!» И когда в 50-е годы у нас появился первый телевизор «Темп-2» и я включал фильмы о войне, отец их выключал. День Победы в моем детстве еще не отмечали, только в 60-е он стал праздником. Конечно, отец вспоминал погибших товарищей, его любимой песней была «На безымянной высоте».
Он всегда повторял, что по молитвам матери Господь его хранил: войну он прошел без травм и потрясений. Больше всего он пострадал до начала боевых операций на курсах командного состава «Выстрел» (это было направление Второй ударной армии под руководством любимца Сталина Власова). На этих курсах политика командования была вредительской: солдат заставляли ночами напролет стоять в болотах по пояс в холодной воде весной, терпеть голод, крысы объедали кромки их ушей, носа, губ – там он заработал ревматизм. А боевые осколки его, слава Богу, не задели!
После войны отец оставался в Германии, участвовал в репарационных демонтажах и отправках оборудования в Советский Союз.
Протоиерей Валентин Уляхин
– Как немцы после войны относились к русским?
– У немцев существовал в послевоенные годы совершенно необъяснимый культ победителя: они преклонялись перед победителями-русскими, потому что сами мечтали победить, стремились к торжеству Третьего рейха. Нигде (а отец побывал в Австрии, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Польше) так прекрасно не относились к русским, как в Германии.
– Немецкий народ осознавал, что русские освободили их от фашизма?
– Они еще не осознали тот страшный грех, который совершил немецкий народ под предводительством Гитлера и нацистов. О Нюрнбергском процессе знали больше в Советском Союзе. Немцы тогда просто старались выжить. Более того, среди пленных немцев, которые работали в Москве, строили генеральские дома на Соколе, продолжали действовать партячейки Национал-социалистической рабочей партии Германии. Они не просто продолжали верить Гитлеру, они любили его.
– Как был воспринят разрыв с союзниками?
– Все ожидали, что союзнические отношения с Америкой продолжатся и после войны. Ведь и отношения с оккупационной американской администрацией были прекрасными. Когда железный занавес опустился, это было трагедией для тех, кто рассчитывал на лучшее. Было очень неожиданно.
– Политический просчет или умысел?
– Воля Сталина. Никто не ожидал.
– У немцев существовал в послевоенные годы совершенно необъяснимый культ победителя: они преклонялись перед победителями-русскими, потому что сами мечтали победить, стремились к торжеству Третьего рейха. Нигде (а отец побывал в Австрии, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Польше) так прекрасно не относились к русским, как в Германии.
– Немецкий народ осознавал, что русские освободили их от фашизма?
– Они еще не осознали тот страшный грех, который совершил немецкий народ под предводительством Гитлера и нацистов. О Нюрнбергском процессе знали больше в Советском Союзе. Немцы тогда просто старались выжить. Более того, среди пленных немцев, которые работали в Москве, строили генеральские дома на Соколе, продолжали действовать партячейки Национал-социалистической рабочей партии Германии. Они не просто продолжали верить Гитлеру, они любили его.
– Как был воспринят разрыв с союзниками?
– Все ожидали, что союзнические отношения с Америкой продолжатся и после войны. Ведь и отношения с оккупационной американской администрацией были прекрасными. Когда железный занавес опустился, это было трагедией для тех, кто рассчитывал на лучшее. Было очень неожиданно.
– Политический просчет или умысел?
– Воля Сталина. Никто не ожидал.
Краски старой Москвы
– Расскажите, как вы жили после войны.
– После войны мы жили в 10 минутах от Кремля, на улице Алексея Толстого, нынешней Спиридоньевке. Москва моего детства была большой деревней. До конца 50-х годов 80% жилищного фонда составляли оштукатуренные двух-трехэтажные деревянные дома. Были, конечно, и каменные, большие доходные дома, редкие советские постройки, но они возвышались как свечки – в начале да в конце улицы. В 50-60-е годы я исходил и облазил все московские заборы и крыши до Арбата.
– После войны мы жили в 10 минутах от Кремля, на улице Алексея Толстого, нынешней Спиридоньевке. Москва моего детства была большой деревней. До конца 50-х годов 80% жилищного фонда составляли оштукатуренные двух-трехэтажные деревянные дома. Были, конечно, и каменные, большие доходные дома, редкие советские постройки, но они возвышались как свечки – в начале да в конце улицы. В 50-60-е годы я исходил и облазил все московские заборы и крыши до Арбата.
ул.Алексея Толстого
Мы жили в здании бывшей польской гимназии – это двухэтажный дом с 4-5-метровыми потолками. Раз в году ездили на Арбат, где в одном из переулков находился дровяной склад. Оттуда мы привозили дрова, чтобы топить наши большие комнаты, разгружали и складывали их в сарайчике во дворе. У каждой комнаты коммуналки был свой сарайчик. А уже в начале 60-х провели газ, и мы стали топить газом.
Иногда мать покупала сто граммов колбасы: один бутерброд – отцу, один – мне, один – себе. Как раньше говорили: «Пасха – на столе колбаска». А в другие дни колбаски не было.
В нашей коммуналке было пять или шесть семей, общая кухня, один туалет, три раковины с водой, три плиты газовых. Иногда приходилось выстраиваться в очередь, чтобы воспользоваться плитой или другими благами цивилизации. Но жили дружно: никто не выражал нетерпения. У нас не было никаких конфронтаций, антагонизмов, пертурбаций или катаклизмов. И было счастье. А счастье – оно отнюдь не в комфорте, не в деньгах, а в духе совместного общежития, когда люди делят иногда и последний кусок хлеба, живут дружной семьей, и это восполняет многое из того, что отсутствует по разным объективным причинам. А кроме того, за плечами у людей был страшный опыт войны, с неба сыпались бомбы, и Москва горела.
Люди в 50-е годы были все равны. Были, конечно, и более равные среди всех. Так, у нас во дворе находилась мастерская скульптора Томского. Когда мы лазили по крышам, то через стеклянные окна видели фигуры советских вождей, которые он ваял. А раз заметили одни ноги в сапогах: они остались от статуи Сталина, которую архитектор своими руками покрошил. Томский был «более равным», чем другие. У него был трофейный «Опель-Адмирал» и домик при мастерской, где он жил.
Люди в 50-е годы были все равны. Были, конечно, и более равные среди всех. Так, у нас во дворе находилась мастерская скульптора Томского. Когда мы лазили по крышам, то через стеклянные окна видели фигуры советских вождей, которые он ваял. А раз заметили одни ноги в сапогах: они остались от статуи Сталина, которую архитектор своими руками покрошил. Томский был «более равным», чем другие. У него был трофейный «Опель-Адмирал» и домик при мастерской, где он жил.
Учитель
– В вашей жизни были учителя, которые оставили серьезный след?
– 35 лет мне посчастливилось работать в Институте востоковедения в Москве под началом профессора Алексея Ивановича Левковского. Ученый-востоковед, незаурядная личность, герой своего времени. Дееспособной у него была одна рука и прекрасная, светлая голова. Все остальные члены еще в детстве искорежил полиомиелит. Мать рано умерла, отец был репрессирован и расстрелян. Его самого, как сына врага народа, с трудом принимало окружение, и он крайне бедствовал. Но сумел с отличием окончить два факультета университета – экономический и исторический, стал выдающимся ученым.
– 35 лет мне посчастливилось работать в Институте востоковедения в Москве под началом профессора Алексея Ивановича Левковского. Ученый-востоковед, незаурядная личность, герой своего времени. Дееспособной у него была одна рука и прекрасная, светлая голова. Все остальные члены еще в детстве искорежил полиомиелит. Мать рано умерла, отец был репрессирован и расстрелян. Его самого, как сына врага народа, с трудом принимало окружение, и он крайне бедствовал. Но сумел с отличием окончить два факультета университета – экономический и исторический, стал выдающимся ученым.
Представьте себе: Алексей Иванович шел по коридорам института, опираясь на палочку, извиваясь, и с колоссальным напряжением, но самостоятельно. У него работала только правая рука, а левая была малюсенькая, он всегда держал ее в кармане пиджака и говорил, что рука у него, как у кайзера Вильгельма. Иногда ему трудно было удержаться, и он падал. Но когда его старались поднять, он говорил: «Отойдите, я сам», и поднимался, хотя ему это было очень тяжело. Человек несгибаемой воли, он оставил неизгладимый след и в востоковедении, и в судьбе тех, кто его окружал, и в моей личной судьбе. Способностям мобилизации воли я учился именно у него: умению превозмогать, опираться на собственные силы, невзирая ни на что стремиться жить за свой счет, довольствоваться тем, что имеешь, и достигать цели во что бы то ни стало.
– А что помогало ему не озлобиться?
– Христианство. Он ходил в храм и причащался.
– А что помогало ему не озлобиться?
– Христианство. Он ходил в храм и причащался.
Я стал читать молитву и выбрался на берег
– Как пришли к вере вы?
– В 1972 году после защиты диплома я отправился под Сочи, на турбазу Министерства обороны «Красная поляна». И как-то раз решил пойти в горы один на свой страх и риск. На обратном пути я вышел к горной речушке с очень быстрым течением и решил перейти ее вброд, но не удержался – меня понесло, прижало к стволу дерева, который торчал с берега, стало трудно дышать, и в одно мгновение передо мной промелькнула вся моя жизнь. Я знал тогда только одну молитву, которой научила меня бабушка: «Да воскреснет Бог», и стал ее читать. И, видимо, сам Господь надоумил, я подтянулся на руках, оседлал бревно и выбрался на берег. Понял: Господь есть. Это была моя первая встреча с Богом.
– В 1972 году после защиты диплома я отправился под Сочи, на турбазу Министерства обороны «Красная поляна». И как-то раз решил пойти в горы один на свой страх и риск. На обратном пути я вышел к горной речушке с очень быстрым течением и решил перейти ее вброд, но не удержался – меня понесло, прижало к стволу дерева, который торчал с берега, стало трудно дышать, и в одно мгновение передо мной промелькнула вся моя жизнь. Я знал тогда только одну молитву, которой научила меня бабушка: «Да воскреснет Бог», и стал ее читать. И, видимо, сам Господь надоумил, я подтянулся на руках, оседлал бревно и выбрался на берег. Понял: Господь есть. Это была моя первая встреча с Богом.
– А когда стали ходить в храм?
– В возрасте 25 лет в Зарайске я познакомился с моей духовной учительницей Пелагеей Дмитриевной Костюхиной. В 30-е годы прошлого века она была старостой Рождественского храма в селе Пронюхлово. Ее все время пытались отправить к «белым медведям», так называли ГУЛАГ, но спасло то, что она взяла на воспитание детей умершей сестры. Затем, в 1938 году, ей сказали, что, несмотря на детей, ее арестуют, если она не отдаст ключи от храма. Рабочие разбили двери, храм подвергли поруганию, иконы уничтожили. Храмовое распятие попало в руки ворошиловским стрелкам. Они поставили его в поле и расстреливали из мелкокалиберных ружей. Я видел это распятие, оно хранилось в одном из домов верующих.
– В возрасте 25 лет в Зарайске я познакомился с моей духовной учительницей Пелагеей Дмитриевной Костюхиной. В 30-е годы прошлого века она была старостой Рождественского храма в селе Пронюхлово. Ее все время пытались отправить к «белым медведям», так называли ГУЛАГ, но спасло то, что она взяла на воспитание детей умершей сестры. Затем, в 1938 году, ей сказали, что, несмотря на детей, ее арестуют, если она не отдаст ключи от храма. Рабочие разбили двери, храм подвергли поруганию, иконы уничтожили. Храмовое распятие попало в руки ворошиловским стрелкам. Они поставили его в поле и расстреливали из мелкокалиберных ружей. Я видел это распятие, оно хранилось в одном из домов верующих.
В 1975 году скончалась бабушка, и мы позвали Пелагею, которой уже было около 90 лет, читать Неусыпаемую Псалтирь. Ветхая летами, она прекрасно выглядела, пешком ходила в единственную действующую в Зарайске Благовещенскую церковь из своего села за 7 км. После мы ее отблагодарили, а она передала нам Евангелие, Библию, молитвослов. Пелагея часто писала нам письма и присовокупляла к ним молитвы. Эти молитвы я старался выучивать наизусть.
После знакомства с Пелагеей мы с матерью каждое воскресенье ходили в храм. А в 1977 году решили посетить монастыри. В то время действующих было около десяти: Троице-Сергиева лавра, Пюхтицы, Псково-Печерский, Троицкий в Риге, Пустынька в Елгаве, Свято-Духов монастырь в Вильнюсе, Жировицы, Почаев, Никольский в Мукачеве, Покровский и Флора и Лавра в Киеве, недалеко Золотоноша и в Одессе. В течение отпуска можно было посетить их все. Дорога стоила дешево, а палатку можно было ставить в любом месте. Мы начали с Почаева. Там я впервые соприкоснулся с монастырским укладом жизни и недели две-три проработал послушником на кухне и просфорне. После мы поехали в Жировицы, затем в Псково-Печерский монастырь, Пюхтицу, Ригу и Киев.
После знакомства с Пелагеей мы с матерью каждое воскресенье ходили в храм. А в 1977 году решили посетить монастыри. В то время действующих было около десяти: Троице-Сергиева лавра, Пюхтицы, Псково-Печерский, Троицкий в Риге, Пустынька в Елгаве, Свято-Духов монастырь в Вильнюсе, Жировицы, Почаев, Никольский в Мукачеве, Покровский и Флора и Лавра в Киеве, недалеко Золотоноша и в Одессе. В течение отпуска можно было посетить их все. Дорога стоила дешево, а палатку можно было ставить в любом месте. Мы начали с Почаева. Там я впервые соприкоснулся с монастырским укладом жизни и недели две-три проработал послушником на кухне и просфорне. После мы поехали в Жировицы, затем в Псково-Печерский монастырь, Пюхтицу, Ригу и Киев.
Пелагея Костюхина
– С каким отношением к христианству вы сталкивались тогда в своей жизни?
– За веру уже, как правило, не лишали очереди на квартиру, привилегий. Однажды я в конце 70-х годов пришел к Левковскому. Он открыто спросил меня: «Ну что, из монастыря приехал?» Но все же в Москве рекомендовал держаться одного храма, чтобы меньше было пересудов.
Был и такой случай. Вечное поминовение тогда принимали в Пюхтицах, оно стоило 100 рублей на человека. В 1982 году я получил вознаграждение за монографию и решил поехать и заказать вечное поминовение родителям. В Пюхтицах послушница, высокая девушка в очках, записала имена моих отца и матери и попросила адрес, чтобы направить весточку. Я ничесоже сумняшеся дал.
После отпуска я прихожу в институт, меня вызывают: «Дорогой, мы ошибочно выписали вам премию». А это была уже осень 1982 года, умер Брежнев. Новый генсек всегда начинал свою деятельность с постановления политбюро ЦК КПСС об усилении атеистической пропаганды – так было и при Андропове, и при Черненко, и, сейчас об этом забывают, но и при Горбачеве. Так я приехал из отпуска и остался без зарплаты. Меня спас Лев Толстой, академическое издание конца 20-х годов, которое я отнес букинисту.
– За веру уже, как правило, не лишали очереди на квартиру, привилегий. Однажды я в конце 70-х годов пришел к Левковскому. Он открыто спросил меня: «Ну что, из монастыря приехал?» Но все же в Москве рекомендовал держаться одного храма, чтобы меньше было пересудов.
Был и такой случай. Вечное поминовение тогда принимали в Пюхтицах, оно стоило 100 рублей на человека. В 1982 году я получил вознаграждение за монографию и решил поехать и заказать вечное поминовение родителям. В Пюхтицах послушница, высокая девушка в очках, записала имена моих отца и матери и попросила адрес, чтобы направить весточку. Я ничесоже сумняшеся дал.
После отпуска я прихожу в институт, меня вызывают: «Дорогой, мы ошибочно выписали вам премию». А это была уже осень 1982 года, умер Брежнев. Новый генсек всегда начинал свою деятельность с постановления политбюро ЦК КПСС об усилении атеистической пропаганды – так было и при Андропове, и при Черненко, и, сейчас об этом забывают, но и при Горбачеве. Так я приехал из отпуска и остался без зарплаты. Меня спас Лев Толстой, академическое издание конца 20-х годов, которое я отнес букинисту.
«Мы святым пенсию не платим»
– Какие вы можете вспомнить встречи, особенно повлиявшие на вас?
– В 1978 году на святом источнике Гремячий в 12 км от Троице-Сергиевой лавры я встретил Владимира Николаевича Епанешникова, ставшего еще одним моим учителем веры и жизни. Это человек удивительной судьбы. До революции он закончил Институт инженеров путей сообщения им. Александра Третьего, строил мосты и железные дороги. После того, как его отца расстреляли на пороге собственного дома в 1918 году за то, что был мелким предпринимателем, Епанешников стал повсюду гоним.
В конце 20-х он работал в Архангельской области. Тогда руководство устроило «революцию на сплаве» – решило сплавлять лес по Двине, как по Волге, но не учло климатической разницы. Ранней осенью грянули морозы, и лес замерз где-то в Белом море. Весной кряжи забрали и увезли к себе англичане. Епанешникова, с самого начала выступавшего против «революции на сплаве», обвинили в саботаже, арестовали и посадили в камеру смертников.
– В 1978 году на святом источнике Гремячий в 12 км от Троице-Сергиевой лавры я встретил Владимира Николаевича Епанешникова, ставшего еще одним моим учителем веры и жизни. Это человек удивительной судьбы. До революции он закончил Институт инженеров путей сообщения им. Александра Третьего, строил мосты и железные дороги. После того, как его отца расстреляли на пороге собственного дома в 1918 году за то, что был мелким предпринимателем, Епанешников стал повсюду гоним.
В конце 20-х он работал в Архангельской области. Тогда руководство устроило «революцию на сплаве» – решило сплавлять лес по Двине, как по Волге, но не учло климатической разницы. Ранней осенью грянули морозы, и лес замерз где-то в Белом море. Весной кряжи забрали и увезли к себе англичане. Епанешникова, с самого начала выступавшего против «революции на сплаве», обвинили в саботаже, арестовали и посадили в камеру смертников.
Перед ним расстреляли священника, который за неимением бумаги писал проповеди на листовках, распространяемых среди населения англичанами. Ночью в подвале завели тракторный мотор (а его заводили перед казнями, чтобы не пугать жителей близлежащих домов). Пришли в камеру. Священник спросил у Епанешникова: «Куда меня ведут?» – «На расстрел». И тогда он произнес свое последнее покаяние перед Владимиром Николаевичем, который после вспоминал, как слезы священника попали ему на губы – никогда он не чувствовал такой горечи слез!
«Революция на сплаве» полностью себя дискредитировала, и Сталин распорядился наказать виновных. Епанешникова выпустили, назначили завкафедрой в Политехническом институте в Архангельске. Когда преподавателям запретили ходить в храм и собор Архангела Михаила взорвали, Епанешников уехал в Москву, там в 1935 году он женился на преподавательнице Института иностранных языков, однако она, после «проработки», с ним рассталась. А Владимир Николаевич поселился на Гремячем под Лаврой.
«Революция на сплаве» полностью себя дискредитировала, и Сталин распорядился наказать виновных. Епанешникова выпустили, назначили завкафедрой в Политехническом институте в Архангельске. Когда преподавателям запретили ходить в храм и собор Архангела Михаила взорвали, Епанешников уехал в Москву, там в 1935 году он женился на преподавательнице Института иностранных языков, однако она, после «проработки», с ним рассталась. А Владимир Николаевич поселился на Гремячем под Лаврой.
Гремячий входил в комплекс из около сорока источников на горе у села Взгляднево. Епанешников исследовал воду и показал, что она не уступает лучшим маркам немецких минеральных вод. Он не просто жил у источника, он проповедовал людям. Поэтому в 1958 году газета «Известия» напечатала о нем статью «Святоша на Торгоше» (на реке Торгоше находился еще один источник, у которого он беседовал с приходившими за водой), и когда он попытался оформить себе пенсию по возрасту, ему отказали, сказав: «Мы святым пенсию не платим, а вы даже не святой, а святоша». Так он угас, униженный, но до конца убежденный, что благословенная вода подмосковного Гремячего исцеляет все болезни.
Mortal cases и промысл Божий
– Вы согласны с тем, что Бога мы встречаем в кризисные моменты своей жизни?
– Да, Бога мы встречаем, как правило, в экстремальных обстоятельствах – в момент опасности, болезни, смерти. И если мы молимся, Бог нас спасет, протягивает руку помощи.
Лето 1956 года. Мне шесть лет. Я на каникулах у бабушки в Зарайске. Зарайский кремль. К одной его башне высотой с башни Московского кремля ведет доска от земли и до вершины. Я взбираюсь по этой доске наверх. Доска прогибается, и я чувствую, как она трещит. Я поднимаюсь до самого верха на руках и коленках и спускаюсь вниз. Слава Богу, что доска не лопнула подо мной!
В то же лето около дома бабушки в Зарайске мои сверстники нагибали ветку мощного дерева, ухватывались за эту ветку, ветка разгибалась – и они взлетали на воздух и возвращались вниз. Я тоже попытался: специально для меня нагнули ветку, я за нее схватился, ветка разогнулась – и я взлетел, но почему-то то меня понесло дальше и с большой высоты, метров не меньше десяти, катапультировало. Я упал. Удивительно, что не разбился, не повредился. Господь уберег.
Лето 1963 года. Я с родителями отдыхал в Абхазии, в Гаграх. Снимали комнату у армян. Мама занималась с армянскими детьми, помогала им в учебе. Но я как-то не нашел общего языка с детишками. Однажды я стоял за спинкой лавочки. И армянский подросток, неизвестно почему, с расстояния 5-6 метров вдруг бросил в меня с размаху нож. Нож вонзился в спинку лавочки на уровне моего сердца.
Август 1975 года, Крым. Недалеко от Феодосии есть несколько торчащих из воды скал. Мне хотелось до них доплыть. Я плыл довольно долго, пересек бухту, затем еще одну. Но солнце сделало свое дело, голову мне припекло. Я направился к ближайшей скале и потерял сознание. Когда голова погрузилась в воду, я очнулся и доплыл до берега. Там пришел в себя и пешком по горной дороге вернулся на пляж.
В то же лето около дома бабушки в Зарайске мои сверстники нагибали ветку мощного дерева, ухватывались за эту ветку, ветка разгибалась – и они взлетали на воздух и возвращались вниз. Я тоже попытался: специально для меня нагнули ветку, я за нее схватился, ветка разогнулась – и я взлетел, но почему-то то меня понесло дальше и с большой высоты, метров не меньше десяти, катапультировало. Я упал. Удивительно, что не разбился, не повредился. Господь уберег.
Лето 1963 года. Я с родителями отдыхал в Абхазии, в Гаграх. Снимали комнату у армян. Мама занималась с армянскими детьми, помогала им в учебе. Но я как-то не нашел общего языка с детишками. Однажды я стоял за спинкой лавочки. И армянский подросток, неизвестно почему, с расстояния 5-6 метров вдруг бросил в меня с размаху нож. Нож вонзился в спинку лавочки на уровне моего сердца.
Август 1975 года, Крым. Недалеко от Феодосии есть несколько торчащих из воды скал. Мне хотелось до них доплыть. Я плыл довольно долго, пересек бухту, затем еще одну. Но солнце сделало свое дело, голову мне припекло. Я направился к ближайшей скале и потерял сознание. Когда голова погрузилась в воду, я очнулся и доплыл до берега. Там пришел в себя и пешком по горной дороге вернулся на пляж.
1987 год. Покойная мать приснилась мне с 8 на 9 января и сказала: «Он запомнит дату смерти». Я даже записал это в дневнике. И вот в ночь с 29 на 30 января со мной произошло следующее. Уже второй год шла перестройка, но еще работали глушилки. Очень интересные передачи на Россию готовили «враждебные голоса» – «Голос Америки», BBC, Deutsche Welle. Я ловил их через коротковолновый VEF.
Однажды я решил послушать его в ванне: лег в ванну, поставил приемник на бордюр (в таком положении удавалось прорываться через глушилки), а затем решил выключить кран, и как только я встал, 220 вольт оказалось в воде, меня ударило спиной о стену, руки свело, ноги зажало в колодки и начало трясти. Помню адский шум в ушах.
Однажды я решил послушать его в ванне: лег в ванну, поставил приемник на бордюр (в таком положении удавалось прорываться через глушилки), а затем решил выключить кран, и как только я встал, 220 вольт оказалось в воде, меня ударило спиной о стену, руки свело, ноги зажало в колодки и начало трясти. Помню адский шум в ушах.
Если б я лежал в воде, я бы не имел возможности сейчас вам рассказывать эту историю! И я вспомнил сон, когда мать сказала: «Он запомнит дату смерти». Я сумел скомпоноваться, перепрыгнул через бордюр и приземлился о цементный пол ванны. Это тоже чудесное спасение. Мне было уже 37 лет. После этого случая я понял, что общение с нашими усопшими реально. И когда они нам снятся, то не только просят о помощи, но могут предупредить об опасности, дать верный совет. А наши совместные молитвы есть мощное средство спасения и для нас, и для них.
Последние 10 лет я особенно ощущаю руку Божию, убеждаюсь, что все в этом мире иррационально, противоречиво и труднообъяснимо. Но, доверившись Господу, ты достигаешь цели. В 2005 году у меня обнаружилась онкология, карцинома простаты, и мне пришлось пройти все необходимые процедуры – химию, радиотерапию, хирургию. Все знакомые, бывшие рядом со мной, ушли в мир иной, два года назад я отпел своего хирурга, которому в кость вошли онкологические клетки, и ничего нельзя было сделать.
Последние 10 лет я особенно ощущаю руку Божию, убеждаюсь, что все в этом мире иррационально, противоречиво и труднообъяснимо. Но, доверившись Господу, ты достигаешь цели. В 2005 году у меня обнаружилась онкология, карцинома простаты, и мне пришлось пройти все необходимые процедуры – химию, радиотерапию, хирургию. Все знакомые, бывшие рядом со мной, ушли в мир иной, два года назад я отпел своего хирурга, которому в кость вошли онкологические клетки, и ничего нельзя было сделать.
После этого меня поразил обширный инфаркт с повторениями, и врачи считали, что вряд ли я смогу выжить, но я худо-бедно до сих пор могу служить и работать. Это убеждает меня в том, что Господь не оставляет тех, кто во что бы то ни стало желает достичь цели своей жизни (для меня это то, что связано с храмом Троицы в Вишняках, где я служу, и его паствой) и доверяет Ему всецело.
– Вы переоценивали в течение жизни свое отношение к смерти?
– Да, во время операции шунтирования осенью 2006 года.
– Вы переоценивали в течение жизни свое отношение к смерти?
– Да, во время операции шунтирования осенью 2006 года.
Операция длилась восемь часов на сухом сердце, то есть сердце отключалось. Я прекрасно помню свои ощущения: легкость, воздушность, нет заземленности, нет тяжести, нет боли, и ты видишь своего двойника – он там внизу. Я не понимаю, что случилось, просто я вышел из себя и вижу двойника. Я всё осознаю.
После операции я потихонечку открыл глаза, хирург меня о чем-то спрашивал, я ему отвечал. И помню: меня везут, я уже в своем теле. Я ясно понял, что смерть – не есть нечто ужасное, она не связана с разрывом и агонией.
– Вы больше не боитесь смерти?
– Каждый человек боится смерти. Но когда ты пережил клиническую смерть, то понимаешь, что не так страшна смерть, как ее малюют. Смерть – это просто переход.
– Переход куда?
– Переход в более адекватное для души состояние, более свободное, легкое, комфортное. Мы здесь скорбим, опасаемся за будущее, отчаиваемся, унываем, терзаемся. А там такого нет. Там покойно.
– Вы больше не боитесь смерти?
– Каждый человек боится смерти. Но когда ты пережил клиническую смерть, то понимаешь, что не так страшна смерть, как ее малюют. Смерть – это просто переход.
– Переход куда?
– Переход в более адекватное для души состояние, более свободное, легкое, комфортное. Мы здесь скорбим, опасаемся за будущее, отчаиваемся, унываем, терзаемся. А там такого нет. Там покойно.
.
– Как клиническая смерть научила вас жить?
– Жить, не тужить, за всё благодарить, никого не осуждать, никому не досаждать. Я много причащал, соборовал, напутствовал ветеранов Великой Отечественной войны. И они мне рассказывали, что по выражению лица человека, по его глазам можно было узнать, выживет он или не вернется из боя. Настроение – лучший индикатор: человек сам себя уготовляет или в братскую, или просто в могилу, если интуитивно чувствует, что не сможет, ставит на себе крест. Все зависит от твоего собственного восприятия мира, от заряда надеждой и добром. Жизнь возможна, когда человек оптимистически настроен.
– Жить, не тужить, за всё благодарить, никого не осуждать, никому не досаждать. Я много причащал, соборовал, напутствовал ветеранов Великой Отечественной войны. И они мне рассказывали, что по выражению лица человека, по его глазам можно было узнать, выживет он или не вернется из боя. Настроение – лучший индикатор: человек сам себя уготовляет или в братскую, или просто в могилу, если интуитивно чувствует, что не сможет, ставит на себе крест. Все зависит от твоего собственного восприятия мира, от заряда надеждой и добром. Жизнь возможна, когда человек оптимистически настроен.