Выходной в ожидании хирурга
Современному человеку нельзя болеть. Человек должен ходить и всюду улыбаться, чтобы все вокруг знали, что все у него хорошо. Плохо может быть только у неудачников, а быть неудачником в современном мире ну никак нельзя.
А я даже мужественное лицо сделать не сумел – меня привезли в больницу без сознания с двойным переломом лодыжки. Был выходной, никого из хирургов в отделении не было, врачи «Скорой» переложили меня на железные носилки в коридоре и уехали.
Прошло три часа. Неожиданно я очнулся от боли и стал звать на помощь. Приемный покой, где медсестры обсуждали «Дом-2», был в нескольких метрах от меня, но на все просьбы дать мне обезболивающее, они отвечали: «Только после осмотра хирурга!» В конце концов, я снова потерял сознание и затих.
Очнулся, когда носилки подняли и понесли. Но это были не врачи, а работники морга, приехавшие забирать кого-то скончавшегося ночью в одной из палат. Смотрят, в коридоре лежит тело, холодное и бездыханное. Взяли его на плечи и понесли. Хорошо медсестры на шум из ординаторской выглянули, смотрят, а это меня в холодную несут. «Это, — говорят, — Ахалашвили, он хирурга ждет. Положите его на место! А ваш клиент ждет вас наверху!». В общем, и смех, и грех.
Первый раз мой сосед сидел еще в 75-м
Моим соседом по палате был старый вор Сережа Кыштым, который первый раз сел еще в 75-ом, когда мне было три года, а он тогда в первый раз получил пять за коробку маргарина, которую обменял на самогон. Сережа был из простых, деревенских, искренних, которые уж если за что берутся, то идут до конца, потому, когда вышел, вскоре снова сел, и с короткими перерывами провел в местах не столь отдаленных двадцать пять лет.
А потом как перешибло. Разонравилась ему эта воровская романтика хуже горькой редьки. Вспомнил Сережа про свои семь классов и слесарное училище и устроился работать простым слесарем. С тех пор прошло пятнадцать лет.
У него подросла дочь-красавица, и хоть жили они семьей в однокомнатном бараке без удобств, жил себе и радовался. А как не радоваться, когда к тебе дочь по три раза на дню прибегает? То одного принесет, то другое, то просто придет и щебечет о своих подростковых радостях чуть не час напролет. А ко мне никто не приходил.
Я лежал, смотрел на свою закованную в гипс ногу, с подвешенной к ней двадцатипятикилограммовой гирей и жалел себя. За окном стоял солнечный август, там был любимый спортивный велосипед и щуки в реке, которые ждали, чтобы я их поймал, но в ближайший месяц мне было не до них.
И ладно бы я сломал ногу, когда маленькую девочку из огня вытаскивал или хотя бы старушку через дорогу переводил – так ведь нет! Все было банально и просто: на тропинке, где я обычно гуляю, есть небольшой подъем, с которого я решил спрыгнуть. Спрыгнул, а после вчерашнего дождя земля оказалась сырой и скользкой, и нога после приземления предательски заскользила и сломалась как спичка. А потом полтора километра я полз до дома на руках, кусая губы от боли и кляня всех и вся.
И сейчас лежал после операции в больничной палате, а в голове лихорадочно крутилось: «За что, Господи? Ну, за что ты так со мной?» Естественно, я считал, что со мной произошла страшная несправедливость, и кто-то должен был за это отвечать. И этот кто-то пролил дождь на мою любимую тропинку, а соломку не подстелил. И теперь я жалел себя, и злился на него и на всех на свете. Почему им всем там хорошо, а мне нет? Почему, Господи?
“Прошу Бога, чтоб мне в лото миллиончик выиграть”
А потом ко мне приехал настоятель храма Сорока Севастийских мучеников в Камышлове отец Олег. При виде священника мой сосед сразу стал серьезным, повернулся спиной и сделал вид, что спит. И все время нашего с батюшкой общения ни разу не шелохнулся. Отец Олег привез мне мешок яблок и конфет, жалел меня, утешал, как мог, говорил хорошие теплые слова, от которых щипало в носу и хотелось плакать, а в конце сказал: «Денис, а давайте я завтра приеду, мы с вами исповедуемся и причастимся, а потом будем готовиться к соборованию?»
Когда священник ушел, Сережа высунул из-под простыни нос и тихо спросил:
— Ты того, из церковных?
— Да, — улыбнулся я, — в храм хожу по возможности каждое воскресенье.
— Понятно, вы все там свои.
— Да, если будешь ходить в Церковь, то для любого батюшки станешь, как родной. И для прихожан, кстати, тоже. Тех, которые верующие, конечно. Мы все в Церкви стараемся друг другу помогать, молимся друг за друга. Иначе чем мы будем отличаться от неверующих?
Сережа недоверчиво хмыкнул, а потом, глядя куда-то в сторону, неожиданно сказал:
— А я когда в церковь прихожу, поклониться не могу. Подойду к иконе, перекрещусь, только собираюсь поклониться, а у меня словно спину пересекает. Стою колом, и ничего сделать не могу. Пойду в киоск свечи купить, свечей нет – закончились.
Я осторожно спрашиваю:
— А ты крещеный?
— Нет. Но крест ношу.
— А зачем тогда в церковь ходишь?
— Ты чего пошутил, что ли, разве без Церкви человеку можно? Мне еще моя бабка, которая меня воспитывала вместо матери, всегда говорила, чтобы я Бога слушался. Только я не слушался. Я и молитвы с детства выучил: «Отче наш» и “Богородицу”.
— А во Христа ты, Сережа, веришь?
— Не то чтобы верю, я у Него прошу. Иногда приду на праздник, встану в углу и прошу.
— А чего просишь-то?
— За детей, чтобы выросли хорошими людьми. Ну и так всякое разное.
— А чего разного-то?
Он смеется.
— Может в лото выиграть, миллиончик другой. Я бы сразу тогда дом построил. А то с моей зарплатой будем мы жить в бараке до пенсии. А без удобств сам понимаешь, тяжело. Мужику еще можно перебиться, а женщинам тяжело. Ни ребенка тебе не помыть, ни белье постирать. Тяжело, понимаешь. Вот и хожу в церковь, прошу. Только по-моему, Бог меня не слышит. Тех, что на джипах приезжают радостные, по храму бегают, всюду свечки ставят, их слышит. А меня нет. Зачем я Ему такой нужен, старый вор?
И засопел носом, вот-вот расплачется.
Я говорю:
— Насчет этого ты, брат, не прав! Первым в рай попал не священник или праведник какой, а раскаявшийся разбойник, твой коллега можно сказать. Давай, завтра, когда отец Олег приедет меня соборовать и причащать, мы с ним поговорим обо всем. Он батюшка добрый, обязательно поможет!
От неожиданной перспективы разрешить все свои недоумения, которые видно мучили его не один год, Сережа светлеет лицом, улыбается и выдыхает:
— Слушай, а давай! Я ведь давно хотел с батюшкой каким-нибудь поговорить, да все стеснялся. В храме вокруг священников всегда люди, а я чего полезу?
— Так ведь здесь, кроме нас, никого нет, говори, сколько хочешь!
На том и порешили.
Человек, которого чуть не унесли в морг
Но на следующее утро вся решимость у вора с двадцатипятилетним стажем Сережи Кыштыма пропала. Когда отец Олег мне позвонил и сказал, что скоро приедет, тот прямо в лице переменился. Стал каким-то суетливым и нервным, а потом вдруг куда-то засобирался по неотложным якобы делам. Мне говорит, нужно срочно к главврачу сходить, по поводу больничного! А то сам понимаешь, чего не так напишут, потом больничный не оплатят.
Видеть, как взрослый немолодой уже мужик трясется, как осиновый лист перед приездом священника, было страшно и больно. Я смотрел на его бегающие глаза и трясущиеся руки, молчал и просто молился про себя. Что-то говорить было бесполезно.
Когда отец Олег приехал, в палате я лежал один. Он положил на больничную тумбочку крест и Евангелие и стал меня исповедовать.
— Денис, если бы вы были новичком в Церкви, я бы ничего вам не сказал. Но вы не новичок, поэтому спрошу: вы не задумывались о том, почему здесь оказались? Вас вот даже чуть к мертвым в морг не унесли, и это, знаете, совсем не смешно! Это страшно. Потому что дальше будет тьма адская и скрежет зубовный! И уже ничего нельзя будет исправить! Вы этого хотите?
Он волновался и искренне переживал за меня, добрый простосердечный отец Олег.
— Помните слова Господа, Который сказал: «Кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему».
Когда я посмотрел ему в глаза, слезы сами полились у меня из глаз. Он держал меня за руку и молчал. Вся моя беспутная беспечная жизнь со всеми ее мерзостями и оправданиями вдруг встала у меня перед глазами, и я начал каяться в грехах, которые давно уже считал простительными и невинными. А теперь они лежали могильным камнем у меня на груди, так что было больно дышать.
После причастия и соборования, отец Олег обнял меня, поцеловал, прижал к груди и тихо сказал: «Спасайтесь, Денис! А я буду за вас каждый день молиться! Все будет хорошо!» И уехал.
А я лежал, словно очнувшись из комы, и как в первый раз смотрел за окно с радостным недоумением на желтые осенние тополя, освященные солнцем, на пронзительное голубое небо, и про себя молился: «Слава, Тебе, Боже мой, слава Тебе!», – и не мог остановиться.
Как вернулся мой сосед по палате, я даже не заметил. Он предлагал заварить крепкого чаю и послать кого-нибудь за арбузом, но я его не слушал. Человек, которого чуть не унесли в морг, волновал меня гораздо больше, и с этим нужно было срочно что-то делать.
“Давай, я тебе костыли подарю!”
Когда меня выписали, оказалось, что настоящие испытания только начинаются.
Когда я пришел на прием, оказалось, что все было плохо: переломы не срослись, нога распухла и почернела. Осмотрев ногу и сделанные только что снимки, врач сказал, что переломы не срослись, и состояние мое таково «что плохо сказать – это ничего не сказать». Если срочно не сделать операцию, мне грозит ампутация ноги.
Буквально неделю назад другие врачи заверяли меня, что скоро я буду играть в футбол, и от слов травматолога у меня потемнело в глазах. Единственным местом, где делали операции в таких сложных случаях, был Московский Институт травматологии имени Чаклина.
— Документы мы вам, конечно же, подготовим, но вот делать вам операцию или нет, будут решать врачи в Институте травматологии, заставить мы их не можем. У вас есть деньги, чтобы оплатить операцию? — спросил врач.
Денег у меня не было, и взять их было негде. Я пробовал занять у друзей и знакомых, но у всех были свои проблемы, а у кого их не было, денег не было тоже. Ходил к одному знакомому бизнесмену, владельцу большого завода, нескольких рынков и торговой сети, которому делал рекламу.
Тот меня внимательно выслушал, картинно сокрушаясь и качая головой, а потом сказал: «Давай, я тебе костыли подарю! Хорошие итальянские, у меня после аварии остались!» После этих слов мне так жить захотелось, прямо до слез.
Я положил перед Христом свою разломанную ногу
Как человек, оказавшийся по горло в трясине, я надеялся, что Господь разрешит все чудесным образом, но железная логика и все обстоятельства свинцовыми гирями тянули на дно. Денег решительно не было, а еще нужно было собирать какие-то необходимые документы для институтских врачей, и никто не собирался идти мне навстречу.
Естественный ход событий вел к неминуемой ампутации, все обстоятельства говорили, что люди не помогут, и никто не поможет. На сердце стало холодно и пусто, не было сил даже прочитать короткую молитву. После каждого безуспешного дня я возвращался домой, ставил костыли в угол, закрывался у себя в комнате, смотрел на любимые иконы и молчал. От этого молчания лики святых темнели, а воздух становился липким, как сажа. Вместо двух лепт вдовы, я положил перед Христом свою разломанную ногу и ждал помощи.
Когда документы наконец-то были готовы, я позвонил своему другу, игумену Флавиану (Матвееву), настоятелю Крестовоздвиженского монастыря в Екатеринбурге, чтобы он обо мне помолился.
Когда дозвонился, в трубке раздался шум моря и крики чаек – отец Флавиан как раз подплывал на пароме к Афону. Обстоятельно обо всем расспросив, он пообещал молить обо мне у всех святых и чудотворных икон Святой Горы, где доведется побывать.
— Даже не смей сомневаться и отчаиваться! – сказал отец Флавиан, — Спокойно готовься к операции! Я сейчас пойду ко всем великим афонским святым, буду просить за тебя Богородицу, и всех отцов, кого встречу, попрошу о тебе молиться! Денис, все будет хорошо! Скинешь эсемеску, когда тебя возьмут на операцию, я перезвоню! И положил трубку.
Отец Олег также не сомневался в успехе предприятия, и на все мои сомнения просто сказал:
— Бог знает, как вам помочь, и обязательно поможет! Я буду молиться за вас за каждой литургией, а вы возложите все печали на Господа и не о чем не волнуйтесь!»
“Ты кто такой и сколько заплатил?”
В Институт травматологии я приехал с рюкзачком на плече, где кроме зубной щетки и старого шлепанца лежал елей с соборования, просфоры, старенький затертый до дыр молитвослов и две иконки.
Принимавшая документы сестра очень удивилась, как можно собирать бумаги так долго, да еще когда запросто можно остаться без ноги, и качала головой.
— А может вы вредный? – предположила девушка, подозрительно оглядывая меня с ног до головы, — Ой, а у вас с моей мамой день рождения в один день! – холодный взгляд с ее лица смыла симпатичная улыбка, она потеряла интерес к моим бумагам, переложила их на соседний стол к доброжелательному академику, который вел прием.
— Чего такой сердитый? – поинтересовался тот, просматривая историю болезни. Я пытался улыбнуться в ответ, но это получалось плохо, мешали мысли о прейскуранте с огромным количеством нулей перед входом в этот кабинет.
…После заполнения всех бумаг я оказался на третьем этаже, где дежурная сестра определила меня в палату. Там я рухнул на кровать и стал ждать, когда ошибка выяснится, ко мне придут за деньгами, а потом выставят на улицу.
Вместо этого пришел доктор с папкой в руке, на которой крупными буквами было написано мое имя. Он задал мне дежурные вопросы, что-то быстро отмечая в папке, улыбнулся и сказал:
— Готовьтесь! Завтра вам первому будем делать операцию!
Ветераны «Газпрома» и спортсмены, за которых уже заплатили большие деньги, что лежали со мной в палате переглядывались и спрашивали:
— Денис, кто ты такой? Почему тебе так быстро назначили операцию? Ты много им заплатил?
Оказалось, что многие лежали здесь по неделе и больше, и ждали своей очереди, а меня только приняли – и сразу на операционный стол. Если бы я рассказал им правду, меня сочли бы сумасшедшим, поэтому я молчал и глупо улыбался.
“Господи! Укрепи руки хирургов!”
Когда до меня дошло, что все происходит на самом деле, и это не сон, на меня снизошло такое блаженство, что, забыв обо всем на свете, я стал просто про себя молиться и не мог остановиться. Когда вечером с Афона пришло сообщение от отца Флавиана, где было просто написано: «Господи! Укрепи руки хирургов!», я даже не удивился.
На следующее утро, когда меня везли на операцию, я улыбался. Хирурги удивлялись такому странному поведению и спрашивали, в чем дело.
Я говорил, что у меня сегодня день рождения и улыбался еще шире. Мне хотелось их всех расцеловать.
Операция прошла успешно, и уже через неделю, в день празднования Казанской иконы Божией Матери, я был в Чимеевском мужском монастыре за четыреста пятьдесят километров от Екатеринбурга и молился перед чудотворным образом Казанской иконы Божией Матери Чимеевская. И это тоже было чудо.
Я долго думал, как отблагодарить замечательных врачей, а потом привез в Институт травматологии икону святителя Луки (Войно-Ясенецкого), которую благословил мне друг, иеромонах Пафнутьев-Боровского монастыря отец Иосиф (Королев).
Перед ней он молился в своей монашеской келье долгими ночами, и лучший подарок для тех, кто каждый день борется за жизни людей, трудно было найти. И акафист, конечно, тоже привез. Получив икону, мой лечащий врач-профессор улыбнулся и сказал, что учился по учебнику святителя Луки, а потом отнес икону в ординаторскую и поставил на самое видное место.
