Дискуссия о реформе сокращения бюджетных мест состоялась между коллективами филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова и факультета филологии и искусств СПбГУ в конце ноября. Ученый совет филфака МГУ недоумевает по поводу заявления Санкт-Петербургского университета и считает модернизацию вуза с сокращением бюджетных мест — ошибочной и ущербной.
Суть и последствия предлагаемой модернизации разъясняет доктор филологических наук, профессор Дмитрий Павлович Ивинский.
Мне трудно сказать, какой именно вариант «модернизации» изберут те, кто принимает и будет принимать решения: я не знаю, сколько этих вариантов, какие из них сейчас рассматриваются всерьез, как именно они рассматриваются и на каком уровне.
Но базовые тенденции, по-моему, уже обнаружили себя с полной определенностью. Поэтому предлагаю обсудить некоторые факты, любопытные прежде всего в том отношении, как в странной, скажем так, «модернизационной» перспективе искажаются вроде бы вполне нормальные идеи, предложения, решения.
Факт первый. Министр Ливанов требует от ректоров повышения зарплаты преподавателям и объявляет выговоры тем, кто не торопится исполнить приказание. Казалось бы, это можно только приветствовать: наконец-то кто-то проявил заботу о кадрах высшей школы!
Но есть, как минимум, два обстоятельства, которые не позволяют отнестись слишком серьезно к этому требованию и этим выговорам. Обстоятельство первое – известное интервью Ливанова от 17 ноября 2012 г., в котором он заявляет, что преподаватели, соглашающиеся работать за нынешние 20-30 тысяч рублей, это либо «преподаватели невысокого уровня», либо рвачи-совместители, «перебегающие» из вуза в вуз, либо взяточники. Дело не только в том, что министр оскорбил подавляющее большинство вузовских преподавателей (ибо в реальности именно таковы, а сплошь и рядом еще меньше, зарплаты этого подавляющего большинства), но и в том, что сделал это так открыто, откровенно и искренно: это чрезвычайно важный симптом.
Насколько я могу понять, за этим рассуждением министра не просто какое-то раздражение или ненависть (в общем, нормальное, яркое и сильное чувство), а настоящая брезгливость, презрение к этим нищим, которые никому не нужны, но до последнего готовы держаться за свои зарплаты и университетские должности, вместо того чтобы исчезнуть. Возникает некоторый очевидный парадокс: министр требует повысить зарплату тем, кто неспособен хорошо работать, кто берет взятки, кого он презирает. Но зачем же им помогать, если они так плохи?
Обстоятельство второе, кое-что в этом парадоксе проясняющее: как-то не слишком очевиден источник, из которого следует черпать средства для повышения этих зарплат. Вариантов, кажется, всего четыре: деньги бюджета, деньги частных компаний, увольнение части преподавателей (и упразднение, слияние и проч. «неэффективных» вузов), сокращение бесплатного приема. В бюджете образование финансируется по остаточному принципу, банки, насколько известно, не торопятся вкладывать деньги в университеты; остаются два последних варианта.
Это, надо думать, и станет основным содержанием «модернизации». И это началось. Еще недавно они делали вид, что мы им нужны, мы делали вид, что не понимаем того, что они только делают вид, что мы им нужны, а они делали вид, что не понимают, что мы это понимаем. Теперь эта «конвенция» отброшена властью за ненадобностью: в течение четверти века она унижала университетское сообщество, старательно создавала условия для его деградации и теперь заявляет открыто, что это сообщество ей не нужно. Ну, и прибавляет к этому что-то о низких зарплатах.
Факт второй: власть открыто заявила о том, что у нее нет национальных приоритетов развития и вменяемых критериев оценки национальной системы образования. Единственная задача, всерьез поставленная перед российскими университетами, – занять в международных рейтингах места повыше. Вроде бы вполне естественное желание в «эпоху глобализации». Но кем и когда была доказана объективность этих рейтингов? Где можно ознакомиться с результатами экспертизы? Кем она была всерьез признана? «Мировым сообществом»? Это серьезно. Но почему, например, университет Гамбурга в минувшем сентябре принял решение бойкотировать рейтинги, национальные и международные? А в августе – университет Лейпцига заявил о неучастии в национальном рейтинге. А университет Кельна не участвует в рейтинге с 2011 г… Во всяком случае, я не думаю, что здесь нет проблемы.
Факт третий. «Успешность» вузовских преподавателей собираются оценивать, исходя из количества их публикаций в журналах, включенных в известную базу данных Web of Science. И опять: вроде бы, вполне разумное требование, ведь наука — явление международное, и мы все хорошо помним, какой вред русской науке принесли годы и десятилетия ее относительной изоляции. Но и опять возникает нечто странное: «успешность» росийских славистов и российских русистов предлагается оценивать по количеству ссылок на них в тех научных журналах англо-саксонского региона, которые включены в эту базу. Желающие сами могут выяснить, что это за журналы, и какое они имеют отношение к славистике и русистике.
В сущности, мы столкнулись с проявлением глубоко провинциального мироощущения, которое становится уже не только проблемой нашего образования, но, вместе с тем, и проблемой нашего общественного сознания.
Отвечая на вопрос о том, зачем руководство филфака СПбГУ «противопоставило себя филологическому сообществу», я могу высказать лишь личную точку зрения.
Я думаю, что руководство СПбГУ уловило одну из основных «модернизационных» тенденций, о которых только что шла речь, и пытается встроиться в «модернизацию», жертвуя тем, что, с его, руководства, точки зрения несущественно, т.е. наиболее наукоемкими специализациями (славянская филология, библеистика, античная филология и др.), и пытаясь сохранить свои позиции. Боюсь, что если этот подход возобладает, очень скоро российская филология деградирует необратимо.
Читайте также:
