Зачем ясна погода
Романовым в угоду,
Зачем не поднимается метель?
Метели бы летели
Препятствовать дуэли,
Любую загораживая цель.
Крутятся в голове полустершиеся школьные стишки, которые не хуже метели загораживали и цели, и историю, и смысл ее.
Романовы.
Грозно замершее бронзовое лицо всадника, высокие холеные лбы, мальчик, простывший на охоте, склоненные перед широким подолом тупеи, шатер под Тильзитом, шитые жемчугом бальные кокошники, лебединые девичьи глаза на желтом дагерротипе, алапаевские страдальцы и снова мальчик, исчезнувший в Ганиной яме, в воронке, в дыре времени, вместе с которым свернулась, закуклилась и сгинула история.
Развернется ли она когда-нибудь? Вывернется? Выровняется? Вернется ли в ту точку, где сорвалась резьба? Или начнется заново на развалинах великого наследия, которое оставила нам великая династия?
Все эти мысли — продолжим метафору — метелью кружились в моей голове, когда я смотрела в ясные и доверчивые, как у многих старых эмигрантов, глаза Димитрия Романовича Романова.
С жадным интересом искала я в его лице фамильные черты — с изумлением признала, что чутье гения не подвело Шемякина: больше всего похож был потомок Романовых на нелюбимый мною до этой минуты памятник Петру Алексеевичу в Петропавловской крепости.
Мы присутствовали на презентации торжеств, которыми через два года намереваются отмечать 400-летие Дома Романовых. В чудесном старинном особняке, расположенном неподалеку от Тибра, собрались дипломаты, русские и итальянские предприниматели, журналисты. Димитрий Романович вежливо пожимал руки, наклоняя голову с редкой сединой, медленно и неуверенно объяснял журналистам сложные династические линии уцелевшего потомства, сутулясь, смотрел, как чередуются на экране знакомые по учебникам лица, осененные тенью былого величия, и отблеск ложился на бледные породистые руки, робко, по-стариковски сложенные на груди. Тени в итальянском раю.
* * *
Много лет назад мне довелось присутствовать при исторической сцене.
По приглашению мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, который всемерно привлекал в город его коренных обитателей, в ноябре 1991 года приехал глава Российского Императорского Дома великий князь Владимир Кириллович. Времена были бедные и освещенные большими надеждами. Опошлить встречу приемами и вручением орденов было еще некому и не на что.
Он отстоял службу на Валаамском подворье, прошелся по городу, а вечером приехал в родовое гнездо Кирилловичей, в особняк на Английской набережной, который ныне занимает Дом ученых. На столах был накрыт чай. Сопровождающие его лица — немолодые молодящиеся дамы в невиданно-элегантных нарядах шуршали страницами ученых книжек, выставленных на стендах, а журналисты (и я в том числе) рассредоточились по залам. Сотрудница Дома ученых провела Владимира Кирилловича в кабинет его отца и с гордостью демонстрировала рабочий стол и даже письменные принадлежности, сохранившееся с тех далеких времен. Вечером планировался фейерверк над Петропавловкой. Великий князь вышел на балкон, и я, оторвавшись от коллектива, встала рядом. Он не заметил. Что-то там с фейерверком не задалось, на той стороне отливающей свинцом Невы чернела громада крепости, и шпиль прорезал тугую линию неба. Я увидела, как белые породистые руки сжали чугунный прут решетки.
— Господи, — произнес он, и я отшатнулась, отторгнутая волной переживания, сила которого была мне страшна и недоступна, — Господи, если бы еще десять лет!
Этих лет не было дано ни ему, ни нам.
* * *
Влиятельные социологические службы провели опрос, в котором поинтересовались мнением россиян о том, какую форму правления они считают самой приемлемой для нашей страны. 12% выразили желание вернуться в СССР, 23% поддержали демократию, а 40% самой подходящей системой существования назвали монархию.
— Голосуют за то, что наименее знакомо, — пожал плечами опытный эксперт, — за очередную мечту.
Много ли знали мы о демократии, когда проголосовали за нее на первых свободных выборах и на площади перед Белым домом. Тоже ведь знали о том, как живут демократические страны, только по отрывочным рассказам редких командированных и, как обычно, по принципу «от обратного»: чем больше показывали по программе «Время», как американские безработные копаются в помойках, тем радужнее сиял миф о сказочной западной жизни.
При демократии мы не жили никогда, при коммунистах — меньше восьмидесяти лет, монархия составляла стержень русской жизни века. Вся наша история, как ни пакостили ее в советских учебниках, наша государственность, национальная самоидентичность, великая культура, сам характер — создавались при «проклятом царском режиме». Если мы не знаем этого, то что вообще мы знаем о себе?
Удивительно ли, что немаленькая часть населения потянулась вдруг к мысли о монархии, как к норме, в которой существовало тысячелетнее русское государство? Утраченное, разбитое вдребезги, опошленное и оболганное — оно неудержимо тянет нас к себе, как домой.
— Монархию надо выстрадать! — эту мысль часто слышу я в высказываниях авторов православных, с которыми привыкла соглашаться. Но на этот раз, пожалуй, удивлюсь: уж чего-чего, а страданиями двадцатый век обделен не был. Сотни тысяч новомучеников, страдальцы ГУЛАГа, растоптанное крестьянство, война за войной и снова война. Неужели еще мало?
— В одну реку дважды не войти… — и так говорят. Удалось же испанцам? А ведь за спиной у них и гражданская война, и разрушенный Мадрид, и фашистские танки, незаживающая пропасть между сторонниками генерала Франко и его противниками и не найденная до сих пор могила Лорки. Масштабы и раны сопоставимы. Очень похоже.
Отблеск чужого праздника — свадьба принца Уильяма — приковал к новой мысли даже тех, кто раньше о ней и не задумывался. А ведь даже с современным нехитрым образованием можно прикинуть и задать вопрос в привычной для большинства населения форме викторины: какая форма правления в самых благополучных и преуспевающих странах мира? Вернитесь несколькими абзацами выше — к результатам соцопроса — и вычеркните ненужное.
Кто может стать основателем новой династии? Недавно в блогосфере появилось и вызвало пламенную дискуссию предложение пригласить на царство младшего отпрыска королевской семьи Виндзоров принца Гарри. Юный принц действительно является одним из наследников российских императоров: его дедушка, супруг королевы Елизаветы английской принц Филипп — правнук великой княгини Ольги, дочери Николая Первого. Любопытно, но в последнее время все чаще мелькают упоминания о том, что герцог Эдинбургский не только сам православного вероисповедания, но и сын его, Чарльз, принц Уэльский — частый посетитель горы Афон. Есть у нас в истории прецедент, как звали на царство варягов…
Ковыряясь в Интернете, чтобы пощупать мнения, наткнулась я на факт, который, может, по невнимательности не увидела раньше. Чем, как вы думаете, занимается в настоящий момент Георгий Михайлович Романов, тридцатилетний молодой человек, располагающий хотя и спорными, но серьезными наследственными правами на российский престол? Трудится в «Норникеле» под руководством Александра Волошина, изучает русский язык и православие. Не знаю, как Георгий Михайлович, но Александр Стальевич в лишних движениях замечен не был.
Все это остается, однако, досужими разговорами, потому что для возвращения к норме, а нет сейчас ни одной области в нашей жизни, где бы она не была нарушена, мало лениво поставить галочку в соцопросе. Монарх может быть только православным и только в православной стране. Можно ли всерьез считать, что нынешнего состояния религиозного сознания в обществе достаточно, чтобы восстанавливать монархию? Даже и отвечать нечего.
Впрочем, расскажу историю. Как-то меня Бог привел в Свято-Тихоновскую пустынь. Настоятель радостно показывал гостям, в числе которых я и была, вновь отстроенный собор, монастырские постройки, новый резной алтарь.
— Скорость, с которой восстанавливаются храмы,— заметил он, — не сравнима нисколько с теми трудами и средствами, которые мы тратим. Чудо!
Те, кто часто бывают в монастырях, уже давно знают, что их рост, влияние и живительность для окружающих поселений составляют сейчас, как принято говорить, чуть ли ни единственную точку роста. Оттуда медленно, — как хочется добавить: но верно, — движется живая нравственная сила, которая заставляет отличать добро от зла, а ложь и воровство от преданности и служения. Другой надежды у нас нет. Ни заморские принцы, ни романовские тени, ни костюмированные балы не спасут нас от нас самих и не заменят поиска Божией правды. Заслужим — пошлет нам Бог монарха, а можем продолжать растаскивать страну по карманам, чтобы потом взглянуть мельком на карту и сказать детям:
— Вот здесь могла быть наша Родина.
Елена ЗЕЛИНСКАЯ, вице-президент общероссийской общественной организации «МедиаСоюз»
Источник: Фома
