Елизавета

Святошино – место, которое обслуживает хоспис – полно пятиэтажных панельных домов жёлтого цвета. Там грязные подъезды и неистребимый запах , замешанный на моче и кислой капусте. На пятом этаже жил Серёга. Ещё его звали Серьгой. Тридцатилетний парень, жена бросила, с дочкой видится раз в три недели. Они боялись заразиться от него. Раком.

Об этом мне сказала мать Серёги на кухне. Плакала. Просила взять куда-нибудь в больницу, потому что характер у него стал невыносимым. Он был зол на весь мир, на здоровых и благополучных, на женщин, включая мать, на друзей, которые не приходили, оттого что он откашливал мокроту с плохим запахом. Он не мылся и не брился много дней.

Ел, как едят бомжи иногда – складывая первое и второе в одну тарелку сразу.

В его комнате была одна икона. Николая-Чудотворца. Когда я вошла в первый раз, он эту икону демонстративно повернул к стене. Я нарушила его пространство. Он не собирался делить его со мной.

Диван, относительно чистое бельё, три одеяла – он мёрз всё время.

Табуретка с тарелкой и стаканом воды. Пепельница с водой на дне и тремя размокшими окурками. Поллитровая банка с кровавой мокротой на дне.

На полу – вытертый ковёр. На стене – ковёр целый. Мать подарила на свадьбу. Три журнала. Пачка газет с кроссвордами. Под диваном – бутылки из-под вина.

«Я пью по стакану, когда болит сильно».

Это было его «Здравствуйте».

– И помогает?

– Нет, не помогает. Вы кто вообще?

– Я доктор.

– А… А у нас денег нет больше. Мать последнее отдала. А ещё я алименты плачу. Дочке. Так что говорить нам не о чем.

– Бесплатно.

– Дожил, б…ь. Вы что, баптистка?

– Нет.

– Так чего надо?

– Я Вас осмотрю и попытаюсь помочь.

– А сдохнуть Вы мне не можете помочь. З…ло всё. Мир – говно. Вы тоже. И я хочу этот высер мирской покинуть. Поможете?

– Нет.

– Тогда – в сад.

Он хрипло засмеялся и закашлялся надолго.

Сплюнул в банку и показал мне.

Взяла банку в руки – он вместе со мной заглянул в содержимое.

– А это кровь?

– Да.

– Херово.

Он сел, попробовал закурить, но передумал. Крутил в жёлтых пальцах сигарету и крошил табак на одеяло.

– Ну что, на ты? – спросил.

– Давай.

– Чё делать-то надо? – обречённо так спросил, я даже интонации помню. Наверное, так спрашивают ментов или захватывающих в заложники.

– Ничего. Я сама. Дыши как обычно, я послушаю.

Худой. Слева дыхание проводилось, справа – тишина. Правого лёгкого уже не было. Осмотрела. Всё было очень плохо.

– И что скажешь?

– Давай обезболимся и от кашля тебя найдём что-нибудь.

– Поможет?

– Да. Должно помочь.

– Врёшь.

– Почему?

– Все врут. И все бляди.

Отрицать не имело смысла. Говорил он правду. Это я его обманывала. Дала лекарства, вызвала на себя районного онколога, чтобы выписал ему обезболивающие.

– Я буду тебе звонить.

– Ага, будешь.

– И послезавтра я зайду снова. А ты или мама скажете, помогает или нет.

Он не ответил.

– До свидания, Серёга.

В ответ – ни звука. Я пришла к нему через день. Он побрился и вымылся. Бутылка стояла на табуретке. Банка с мокротой была прикрыта салфеткой.

– Здравствуй, Сергей.

– Ты не бросай меня.

– Не брошу.

– И сёстры, тёлки твои, пусть приходят.

– Хорошо.

– Только не бросай меня.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.