Катя в белых колготках
Ксения Кнорре Дмитриева
Обычно я забирала старшую дочь из детского сада во время прогулки. И каждый день заставала одну и ту же сцену: дети играют на площадке, носятся, роются в песочнице, воспитательница сидит на скамейке и наблюдает, а рядом с ней всегда стоит одна и та же девочка.
В первый раз я не обратила на девочку внимания, во второй раз запомнила ее, чтобы проверить, будет ли она стоять завтра, в третий раз удивилась и подумала, что она, наверное, наказана таким способом, в четвертый решила спросить, что это за явление такое.
– А это Катя, – охотно объяснила мне воспитательница. – Ее мама каждый день приводит в белых колготках и требует, чтобы она возвращалась без единого пятнышка.
Катя-в-белых-колготках и, как я теперь заметила, в юбке и туфельках уныло посмотрела на нас. Катино положение было безвыходным: одну ее вместо прогулки никто в садике оставить не мог, других колготок к ней не прилагалось, а вокруг была веселая апрельская грязь по колено, в которой были не только дети, но и взрослые, и собаки, и машины, и даже окружающие дома…
Если с ребенком случилась беда, кто-то обязательно должен «сесть»
Условные дети в белых колготках повсюду. Мы боимся, что они запачкаются, ударятся, что они вырастут бездельниками, испортят себе будущее, боимся гораздо больше, чем наши родители, для которых наши синяки были нормой. И мало того, что мы боимся этого сами – мы требуем от системы образования и от учителей, чтобы они боялись вместе с нами. И они боятся, потому что становятся в этих ситуациях крайними.
Общаясь по работе со многими учителями, я в последнее время стала все чаще и чаще слышать от них об одной и той же проблеме. Она состоит в том, что сегодняшний учитель и воспитатель гораздо в большей степени, чем учитель десяти-, пятнадцатилетней давности, несет ответственность за детей, причем как перед родителями этого ребенка, так и перед законом.
Как прекрасно сформулировал один из учителей, «раньше бывали просто несчастные случаи, а сегодня, если произошел несчастный случай, кто-то должен обязательно сесть». Этой репликой он резюмировал рассказ о том, как несколько лет назад на его ученика в походе внезапно упало дерево (к счастью, все обошлось). Случись это сегодня, да еще с последствиями, он оказался бы за решеткой, хотя за деревья в лесу он ответственности вроде бы не несет и прикрыть собой ребенка тоже может не успеть…
Кроме того, что учитель сегодня отвечает за все, в том числе за то, что подвластно разве что высшим силам, он обязан строго придерживаться инструкций, которые год от года требуют от него выполнения все более и более невыполнимых требований.
Иллюстрация из все той же походной темы: учителя говорят, что теперь им запрещено в походе ставить палатки под деревьями. В лесном походе – запрещено под деревьями.
Или не из лесной: чтобы отпустить взрослого ребенка из театра домой, куда учитель поехал с классом, учитель должен быть уверен, что ребенок сдал администрации бумагу с подписью родителей о том, что они разрешают ему уезжать с таких мероприятий самостоятельно (естественно, по всем остальным делам этот ребенок давно и прекрасно ездит по городу сам). А перед поездкой в театр он должен этим, например, 17-летним детям провести инструктаж по правилам безопасности – причем, замечу, он обязан это делать каждый раз, когда куда-нибудь выезжает с детьми.
А если все едут на автобусе, то до поездки в ГИБДД должна быть подана бумага с данными всех участников, а если едут за город, то в составе экспедиции обязательно должен быть человек с медицинским образованием (даже если он все 20 лет после института сидит дома с детьми или занимается дизайном интерьеров, что превращает это требование в очередной маразм).
И учитель просто не поведет детей в поход
Политика «учитель крайний», которая в последние годы последовательно проводится как минимум в московских школах, привела к серьезным и далеко идущим последствиям. Учитель не хочет садиться в тюрьму – простим ему это естественное человеческое желание, – и делает все, чтобы этого избежать. А как не сесть из-за упавшего в походе дерева? Очень просто: не водить детей в поход.
А вот еще картинка: второй класс, звенит звонок, перемена, учитель громко сообщает детям, что они могут взять свои телефоны и поиграть. Дети, довольные, расходятся по углам класса с гаджетами. На мой осторожный вопрос – мол, а что, вы не возражаете против игр на телефоне, да еще и в школе? – учитель убежденно говорит:
– Конечно, пусть играют! Иначе же они будут бегать по коридору, еще расшибутся!
Другая история: папа приводит ребенка в сад и с утра объясняет воспитателю, что, если вечером на ребенке будет хотя бы один синяк, учитель закончит свой день в прокуратуре. Что бы вы сделали на месте воспитателя, у которого с такого заявления начался рабочий день? Правильно – оградили бы ребенка от любой двигательной активности и от общения с другими детьми.
На тебе пластилин, сиди тут и никуда не уходи, авось не расшибешься.
Это говорит не только о большей, чем раньше, беззащитности учителя или о бюрократизации и абсурдной регламентации школьной жизни (хотя и об этом тоже), но и о том, что родители сегодня транслируют школе куда более высокие, чем раньше, требования к безопасности ребенка.
Художник Andre Henri Dargelas
Мы не знали слов «дозированный риск» и получали опыт
Милые школьные игры из нашего детства, типа «слона», когда мы прыгали друг через друга, или когда целью игры было догнать соперника и отвесить ему пинка, сегодня в московских школах попросту невозможны.
Не первый год по сетям бродит шутка о том, что мы ездили без автокресел, ели зеленые соседские яблоки и при этом как-то выжили.
Я помню школьные драки и разборки, помню многое, но не помню, чтобы кто-то из-за этого писал в департамент (хорошо, в РОНО) или шел в суд. Более того: я почти уверена, что родители об этом ничего не знали.
Мы убегали с уроков. В сегодняшнем мире у наших детей просто технически нет такой возможности: их не выпустят из школы до окончания занятий. Да, у нас бывали самые разные приключения (поэтому я с недоверием отношусь к мысли о том, что «тогда» было безопаснее), и, оглядываясь назад, я понимаю, что некоторые из них, в общем-то, чудом закончились хорошо.
Но при этом мы тогда, не зная слов «дозированный риск» и «развивающий дискомфорт», получали некий опыт, учились чему-то важному, тому, чему нас не учили в школе, и поддерживали в нужном состоянии уровень адреналина, не прибегая к стимуляторам в виде компьютерных игр и экстремального спорта.
А до школы у нас был двор, и мы пришли в первый класс, уже умея общаться, договариваться в играх, зная правила и то, как и где их можно обойти, а где обходить нельзя, понимая, когда бывает больно и опасно, что можно, а что нельзя – мы это ЗНАЛИ, а не НАМ РАССКАЗАЛИ.
Нынешние родители потеряли чувство меры
А нынешних детей заворачивают в вату, опекают и оберегают, шагу не дают ступить, а потом раз! – и выпускают во взрослую жизнь. На тебе автомат, защищай родину. Иди работай, обеспечивай себя сам. Вот тебе жена, вот ребенок, это теперь твоя ответственность. А дети далеко не всегда вообще знают это слово.
Конечно, безопасность важна и нужна, и я сама провожу занятия для детей и родителей на эту тему. Однако для меня главное слово, которое я выучила за время своего родительства, – это мера. Все должно быть в меру – и осторожность, и родительская забота, и помощь, и самостоятельность, и контроль, и доверие.
Хорошо, если бы об этом вспомнили департамент и министерство образования.
