Какой-то нелепый спор разгорается в сети: было ли шествие «Бессмертный полк» добровольным или на него сгоняли народ, как на советские демонстрации? Одни, чуть ни плача, клянутся, что сами там были, и друзья их и соседи и все от души. Другие гонят по сети одну-единственную фотку с брошенными в мусорку портретами. Третьи злорадно демонстрируют снимок, где небезызвестный общественный деятель, который стал у нас последнее время чуть ли ни национальным героем, в колоритном костюме тащит на палке портрет палача.
Я-то думаю, что все правда, и все в одном флаконе. И искреннее желание многих людей опереться на то последнее, что осталось у нас незапятнанным, и подсуетившееся начальство, и палачи, как ожившие зомби, смотрят на нас со свежих плакатов, пристально смотрят.
Все смешалось. Даже в уважаемой газете размахнулись и похоронили отца нашего Президента прежде, чем успел появиться на свет его знаменитый сын. Я понимаю, как больно и обидно слушать инсинуации тем, кто с искренним чувством вынес фотографию деда в шинели и показал всему городу, что дед жив в памяти семьи, тем, кто почувствовал душой, что противопоставить официозу и пошлости можно только одно — обращение к человеческой истории, к судьбе отдельного человека.
Но также я понимаю и тех, кто раздражен. И ведь не в том дело, что где-то десяток -другой народа вышли по разнарядке. Мы все знаем цену угодникам, которые бегут впереди начальства то с чужим портретом, то с ленточкой на фарше.
Унижает ведь избирательность. Вот этих нам разрешено помнить, и это святое. А вот таблички с последним адресом на стенах домов, из которых увозили наших дедов и прадедов на черных воронках, эти таблички энтузиасты чуть ли не как подпольщики развешивают.
У меня восемь человек родных похоронено на Пискаревке в общей могиле. Жива я только потому, что Советская армия освободила от немцев станицу Лабинскую, где побирались по чужим огородам детдомовские детишки, эвакуированные из блокадного Ленинграда. Задержись они на месяц — и моя мама не выжила бы, и некому было бы сейчас щелкать по клавишам. Моя тетя, хирург, 7 лет (!), от звонка до звонка, ВСЮ Вторую Мировую войну отслужила на санитарном поезде.
Я не большой любитель публичности, но я могу выйти на Невский с фотографией, на которой будет обоженное лицо моего двоюродного деда- танкиста. Моего деда, ученого-химика, расстреляли по гнусному доносу. Он лежит вместе с тысячами других в Левашево. Где я могу появиться с его портретом? Рядом с колоритным дяденькой, который несет портрет Берии?
Мои деды и прадеды с отцовской стороны, сибиряки, хуторяне, они из Латгалии. У меня сохранились несколько фотографий. Крепкие, с сильными руками и умным взглядом. Они бы повоевали. Они бы вместе со своими земляками встали бы на защиту Москвы. Но только не дожили они до 41 года. Их раньше раскулачили.
Где, по какой улице пройти мне с их портретами?
Вот ведь о чем речь. О том, что Победа одна на всех. А вот с бедой мы по-прежнему одни.
