Статья протоиерея Алексия Уминского «Немолчащая Церковь» продолжает вызывать многочисленные отклики. Наш читатель Леонид Максимов делится размышлениями на актуальную тему — роль Церкви во взаимоотношениях власти и общества.
Акции протеста 11 декабря 2010 года на Манежной площади
Каждому, кто следит за опросами общественного мнения и дискуссиями в светских СМИ, заметно нарастающее напряжение между обществом и властью. Снижаются рейтинги политических лидеров и институтов, парламентские партии ощутимо боятся выборов, серьезные аналитики все чаще говорят о кризисе сложившейся системы. И все это отнюдь не на фоне экономического спада; напротив, недавний спад преодолен без больших потерь для уровня жизни.
Значит, проблемы не ситуативны, формируется и уже проявляет себя потребность в значимых переменах.
Окажутся ли они благотворными и мирными? Какую роль в них сыграет Церковь? У меня нет готового ответа на эти вопросы, но думаю, что принципиально важно разглядеть их взаимосвязь. Попытаюсь сделать это, взяв за отправную точку размышления протоиерея Алексия Уминского «Немолчащая Церковь», незадолго до Рождества опубликованную на портале «Правмир».
О. Алексий говорил о том, что Церковь «как защитница интересов народа… обязана ставить перед государством очень жесткие вопросы и требовать от государства ясности», что в «слишком тесной сцепке Церкви и государства» таится опасность потерять уважение и поддержку простых людей. По откликам на статью можно лишний раз убедиться, что многих верующих тревожит отстраненность священноначалия от полемики по насущным социальным проблемам, его действительная или кажущаяся принадлежность к «истеблишменту», вызывающему у народа недобрые чувства. Последние месяцы дали примеры довольно жесткой постановки социальных вопросов. Запомнилось, в частности, высказывание Святейшего Патриарха о тарифах ЖКХ. Так что же, линия поведения найдена, и остается только расширять список претензий к властям?
На мой взгляд, если внимательно вчитаться в размышления отца Алексия, обнаружится ряд взаимосвязанных, но во многом самостоятельных тем, каждая из которых заслуживает непредвзятой дискуссии. Одно дело сам по себе призыв прервать молчание. Уверен, что Церковь молчать не должна.
Проблема, однако, в том, что именно и каким образом ей следует говорить, уместен ли вопль отчаяния или мудрое и строгое, но вместе с тем великодушное поучение. Решение должно быть продуманным и взвешенным, дальновидным и, вместе с тем, понятным рядовым клирикам и мирянам. Именно поэтому была бы полезна широкая и откровенная дискуссия, в ходе которой удалось бы перейти от в общем-то бесспорных, но потому, как мне представляется, отчасти упрощенных утверждений автора к более выверенным позициям.
Мне кажется, что, сняв табу на нелицеприятные высказывания в адрес государства, Церковь вскоре обнаружит, что сделанный выбор проще того, который придется делать на следующем шаге. Конечно, есть нечто очевидное. Новые храмы могут остаться без прихожан, если люди с едва пробуждающимися духовными запросами не услышат отклика на свои привычные заботы и обиды.
Церкви не следует ради сиюминутных выгод льстить государству и вообще вести себя беспринципно. Такое встречается, хотя, по моему впечатлению, сегодня реже, чем прежде. Не стоит отмечать церковными наградами тех, кого в народе считают прохиндеями, даже если они, замаливая грехи или просто ради пресловутого пиара, оказали Церкви услугу. Нужно избегать ситуаций, чреватых ложным впечатлением, будто иерархи чуть ли не горды пребыванием в среде чиновников. Представители Церкви не должны уклоняться от обсуждения ключевых общественных проблем, и им не следует сводить свои выступления к защите собственно церковных интересов.
Однако отец Алексий поставил вопрос гораздо шире. А при широкой постановке вопроса простых ответов не найти. То, что пишет автор о неблагополучии общественной жизни, — неоспоримая правда. И вновь повторю, Церковь не может об этой правде молчать. Но представим себе, что, провозгласив «перед всем народом, что она – защитница народа, который сейчас находится в совершенно ужасном состоянии», Церковь не предъявит ничего, кроме справедливых упреков. И упреки эти адресуются исключительно государству, поскольку подразумевается, что народ – только жертва, нуждающаяся в защите.
Протоиерей Алексий Уминский
О. Алексий несомненно прав в том, что жесткое высказывание Церкви вызовет симпатии к ней, в том числе со стороны людей неверующих. Может быть, кто-то из них в результате заглянет в храм. Но больше окажется тех, кто в подобном высказывании Церкви услышат призыв «к топору», а подобных призывов уже хватает. Не так ли будет воспринято беспощадное осуждение, не сопровождаемое конкретной позитивной программой?
Между тем, Церковь сегодня вряд ли готова дать внятный, вполне христианский и при этом реалистичный ответ на вопрос «что делать» тому же государству. Не «к чему хорошо бы придти в конечном итоге» или «что могло бы быть сделано, будь иными люди и обстоятельства», а что следует сделать здесь и сейчас, а что через год, два или десять.
Миллионы наших сограждан в очередной раз надеются, что вопрос этот решит за них кто-то другой, нужно только прогнать плохих начальников, поставить на их место хороших, и завтра наступит справедливое устройство. В этой ли иллюзии должна Церковь быть вместе с народом? Следует ли ей призывать к революции?
Позицию автора статьи роднит со взглядами большинства отношение к государству как чему-то внешнему, для нас постороннему, могучему, богатому, но попавшему в плохие руки. Отсюда призыв требовать у государства все подряд, не задумываясь, какими средствами и способами государство будет эти требования удовлетворять. А оно ведь не достанет нечто «из тумбочки».
На самом деле речь идет о заведомо трудных и конфликтных процессах перераспределения богатства и доходов между гражданами одного государства, огромная часть которых принадлежит к одной Церкви. Потребность в перераспределении очевидна и насущна, но оно не должно быть топорным ни в прямом, ни в переносном смысле.
Есть ли у Церкви, например, рецепт предотвращения массового бегства капиталов? Один лишь намек на масштабное перераспределение вызовет такое бегство, и вместе с капиталами убегут и их обладатели. Чуть ли не у каждого из них есть уже план на этот случай, и довольно многие приступили к осуществлению плана. Проблема известна, но решения если и предлагаются, то никак не реализуемые при нынешней неповоротливости и коррумпированности силовиков. Спору нет, капиталы нажиты зачастую нечестно, и обладание ими несправедливо. А разве справедливым было, например, распределение земельной собственности лет сто назад? Не характерна ли и для той поры отчаянная неприязнь простых людей к коррумпированной бюрократии? Будь тогда у Церкви дистанция по отношению к государству, возможно, она сумела бы побудить и власть, и народ к плодотворным и мирным переменам. Вероятно, отец Алексий и об этом думал, когда предлагал нам свои размышления. Но помогли бы разумным реформам гневные выступления Церкви в унисон с эсеровскими и большевистскими прокламациями? Да, она завоевала бы симпатии безбожников, однако вряд ли отмылась бы от репутации подстрекателя к гражданской войне.
Проблема бегства капиталов названа она здесь лишь потому, что лежит на поверхности. Ее упоминание не требует специальных объяснений, без которых не обойтись, когда речь идет о множестве других проблем, столь же мало поддающихся убедительному решению средствами, привычными для государства. Так может быть, голос Церкви должен громко звучать не ради того, чтобы, всего лишь вливаясь в общий хор, свидетельствовать о единомыслии с народом? Об этом ли свидетельство Церкви и ее ничем не заменимая роль в мире?
Применительно к социальным проблемам эту роль, на мой взгляд, очень точно пояснял протопресвитер Александр Шмеман. Он высказывал примерно следующую мысль: Церковь должна призывать каждого человека поступать справедливо, но не дело Церкви участвовать во властном установлении справедливости, которое на деле нередко оборачивается социальными экспериментами и насилием. Вспомним: сразу же за отказом Спасителя стать судьей в дележе между братьями (а именно в этом состоит роль социального реформатора), следуют обращенные к каждому лично слова: «…смотрите, берегитесь любостяжания» (Лк, 12:13-15) .
В то же время, одно дело Церковь и официальная позиция священноначалия, а другое – личные позиции клириков и верующих мирян, их неизбежное и потенциально плодотворное участие в общественной жизни. Поясню свой взгляд на примере. Устанавливать ставки налогов – значит, в буквальном смысле быть судьей в споре о дележе между братьями. Христос отказался выступать в этой роли. Мы не только принимаем это как данность, но и понимаем, почему Он так поступил.
Значит, и применительно к Телу Христову в его целостности ложен вопрос о том, поддерживать ли власть в сохранении подоходного налога на одинаковом для всех уровне или бороться за прогрессивное налогообложение. Церковь задает иную планку, которой не соответствует никакая прогрессия: «все, что имеешь, продай и раздай нищим и будешь иметь сокровище на небесах…» (Лк, 18:22). Мы, услышав сие, печалимся, но нам жизненно необходима именно такая планка, и никто, кроме Церкви, не в силах ее бескомпромиссно поддерживать. И когда вспоминаем призыв Спасителя, пусть и не хватает сил как следует его выполнить, мы лучше делаем свою работу в мире, в том числе работу судьи, парламентария, вотирующего налоги, публициста, призывающего их изменить. Вот только вспоминается Евангелие по большей части в нерабочее время, а в рабочее не принято апеллировать к нему, даже общаясь с заведомыми единоверцами или, скажем, готовя статьи для светской прессы.
Не дело Церкви, свидетельствующей на земле о Царствии Небесном, участвовать в социальных конфликтах и предлагать варианты реформ. Но христианин не может и не должен уклоняться от личного выбора в таких конфликтах, а забота Церкви – побуждать верующих к христианскому выбору. Это в первую очередь выбор собственного поведения, а не требований к другим. Не столь уж мало людей, искренне считающих себя православными, участвуют в формировании той политики, которую о. Алексий предлагает обличать вместе с народом. Государство, к которому он хотел бы обратиться, обитает не на другой планете, а в кабинетах наших чиновников. В очень многих из них присутствуют иконы, и не только ради украшения. Однако действенные проявления религиозности в этих кабинетах, мягко говоря, не часты.
Может быть, Церкви имеет смысл предъявлять свои требования не столько к государству непосредственно, сколько к собственным членам, которыми оно движется? В то же время надо объяснять негодующим, что отнюдь не всегда спорные политические решения диктуются эгоизмом или недомыслием, что многое зависит от условий, сложившихся не вчера и не поддающихся мгновенному изменению.
Именно сейчас, когда гневное неприятие несправедливости вновь грозит разрушением государства, самое время помочь ему, позаботившись о его десакрализации. Задачи воспитания и умиротворения в данном случае отчасти совпадают с задачами катехизации. В настроениях народа, которые отец Алексий предлагает разделить Церкви, очень многое объясняется сформированным в советское время восприятием государства как силы высшей, потенциально всемогущей и спасительной. На государство переносится потребность в добром пастыре, что льстит политическим лидерам, но и возлагает на них непосильное бремя.
Оставлю в стороне вопрос о том, какие особенности истории нашей Церкви помогли большевикам внедрить в умы уродливую пародию на нее. Важно, что и сегодня довольно многие хотели бы видеть в политиках бесконечно мудрых и добрых вождей, призванных всех понять, рассудить, утешить и даровать счастье. Обманываясь в своих ожиданиях, люди демонизируют нынешнюю власть и, наверное, опять готовы поверить демагогам, которые предложат очередной суррогат Царства Божия.
Кому как не Церкви громко и требовательно учить обладателей власти и денег братскому отношению к тем, кто их не имеет, а простых людей – братскому, снисходительному отношению к тем, кто в отнюдь не благоприятные для добродетели времена оказался «наверху»? Кто, кроме Церкви, напомнив восьмую главу 1-й Книги Царств, объяснит, что потребность в могущественной светской власти – отражение и следствие отвержения Бога. Эта потребность реальна, поскольку соответствует нашему нынешнему состоянию. Во избежание взаимного пожирания нам снисходительно дарован «протез» порядка в виде системы власти, основанной не на духовном авторитете, а на принуждении. Чем меньше мы готовы жить по-братски, тем больше общество нуждается во внешних скрепах и четких правилах мирского общежития. Однако христианству чуждо затушевывание грани между такими правилами и религиозными догматами, что отчасти свойственно иудаизму и исламу.
Превозносить государство и его институты – все равно, что благоговеть перед таблетками и уколами. Однако не случайно пророки обличали не государство как систему, а прежде и больше всего народ, отпадавший от Бога, а во вторую очередь – конкретные грехи конкретных правителей. Видимо, так же следует поступать и Церкви в ее целостности. Но опять же, одно дело – Церковь, а другое – каждый из ее членов. Наш долг – вносить вклад в улучшение всевозможных устройств, призванных облегчать телесные и духовные недуги. Среди таких устройств государство занимает не менее достойное место, чем, например, инвалидные коляски. Значит, полезно участвовать в выборах, а порой и в политических дискуссиях.
Вот только пафос и максимализм уместны в этих дискуссиях не больше, чем в разговорах, которые ведутся в больницах для хроников. Глупо, да и кощунственно возлагать безграничные надежды на кого-либо из политиков, независимо от того, находится ли он во власти или ее добивается. Но и неудержимо страстное осуждение – симптом того, что осуждающий не видит бревна в собственном глазу. Ведь себялюбие, празднословие и лукавство любого из нас ничуть не лучше таких же грехов политиков.
Речь не о том, что все политики, дескать, одним миром мазаны. Среди них, как и среди остальных людей, есть худшие и лучшие, и, конечно, надо выбирать тех, кто получше. Однако если покажется, что наконец пришел тот, кому можно довериться без остатка (а с безграничной веры предводителям начинались все смуты), давайте повторим про себя: «не введи нас во искушение».
Никогда политика не была возвышенным занятием и нигде не пахла ладаном. Место ладана в храме, и нельзя молчать о том, что высшее на земле – только там, а завод, магазин, Кремль, больница или отделение милиции – просто разные участки разделения труда между нами, грешными людьми, непослушными, недостойными, но любимыми Отцом Небесным.
Я веду речь о простейшей, если угодно, прямолинейной проповеди Евангелия. Однако применить ее к отношениям граждан и государства, пожалуй, труднее, чем присоединиться к народному негодованию. Взгляд на властвующих как на слабых искушаемых братьев, а не суррогатных богов или демонов непривычен. На первых порах он будет, вероятно, отторгаться как в светской, так и в церковной среде.
Не легче ли иерарху гневно обличать всем известные общественные неустройства, чем мягко, но строго напоминать конкретным людям при власти, что неустанные усилия по исправлению несправедливостей — их личный долг как христиан? При этом говорить надо именно об усилиях, которые наверняка окажутся не во всем успешными, а не о требовании чудесным образом преобразовать государство и общество к ближайшему празднику.
Церкви требуется не только громкий голос и прямота (их достаточно для предъявления обвинений); нужны выдержка, милосердие и такт, прямоты отнюдь не исключающие. Полностью соглашаясь с тем, что Церковь не должна молчать, я хотел бы, чтобы и об общественных недугах она говорила по-апостольски: «Умоляем также вас, братия, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло; но всегда ищите добра и друг другу и всем» (1 Сол, 5:14-15).
Десакрализация государства побудит, помимо прочего, иначе взглянуть на приходскую жизнь и социальное служение Церкви. Государство не существует помимо нас, и не стоит ожидать от него большей справедливости, милосердия и сочувствия, чем мы проявляем к ближним. Странно ожидать, что солидарность между богатыми и бедными в государстве окажется сильнее, чем между прихожанами одного храма. Именно в приходе словесная проповедь способна быстрее всего обернуться братским отношением друг к другу, и таким образом превратиться в проповедь делом, в пример для подражания, в том числе со стороны государства. К нам, а не к безличному государству обращены слова: «да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф, 5:16).
Читайте также:
