– Это первый настоящий прорыв. Лед тронулся. Люди перестали быть равнодушными к детям с ограниченными возможностями, поняли, что ребенок с ограниченными возможностями также может воспитываться в семье, быть любимым.
Геннадий Прохорычев
Я давно и очень хорошо знаю проблемы социального сиротства, в том числе во Владимирской области. И вот мы попытались понять, почему оно существует. Ведь огромное количество людей в системе социального сиротства что-то делает, пытается с этой системой бороться, а искоренить само зло мы не можем, все ходим по замкнутому кругу.
В итоге мы поняли, что государство много помогает приемным семьям (и это хорошо), но вот в отношении биологической семьи, многодетной семьи, помощи наблюдается мало. А она нужна для того, чтобы дети из этих семей не оказались в сиротском учреждении.
Ведь у кровных родителей, которые находятся, скажем, в непростой финансовой ситуации, иногда возникает мысль: «Если я ребенка оставлю, от него откажусь, то государство ему поможет – будет о нем заботится и в детском доме, и в приемной семье».
Поэтому мы решили работать в двух направлениях: первое – делаем все возможное и невозможное с благотворительными организациями для того, чтобы помочь кровной семье, если она оказалась в тяжелой жизненной ситуации. Мы стараемся, чтобы государство законодательно обратило внимание на эту проблему. Потому, что та помощь, которая идет социально незащищенным семьям, она очень маленькая. Получается, что государство ждет: «Ага, семья дошла до кризиса, значит, детей можно направлять в детские сиротские учреждения».
Второе – если все-таки ребенок остался без попечения родителей, то здесь и государство, и все неравнодушные люди должны сделать все возможное, чтобы ребенок не оказался надолго в детском доме. Ребенок должен идти в семью.
Самое главное – это неравнодушное отношение общества. Когда мы видим, что рядом семья не может выбраться из нищеты, в ней страдают дети, надо постараться помочь, выявить социальные риски, которые могут повлечь изъятие детей или разрушение семьи. Все сделать возможное и невозможное, чтобы оставить детей в семье, а только потом уже говорить: «Мы сделали все, но не смогли помочь, поэтому надо спасать хотя бы детей». Понятно, что в этом случае речь идет не просто о бедности родителей, а о пьянстве, еще каких-то аморальных вещах.
Когда с высоких трибун говорят о профилактике сиротства – это не более чем просто болтовня. Потому что профилактика начинается с того момента, когда создается семья.
Как только создалась семья, все общество должно помочь. Если у семьи хоть какие-то проблемы, нужно, чтоб ей было, куда обратиться – психологическая служба, юридическая служба, медицинская. И все – доступно.
Вот у нас есть органы опеки и попечительства. Но это структуры, которые предназначены законодателем обеспечить защиту прав ребенка. Все, больше ничего. Такой орган контролер по сути своей. А функции помощи – это социальные функции. Органы опеки обеспечивают защиту прав несовершеннолетних. Если ребенок остался без попечения родителей, они находят приёмную семью или устраивают в сиротское учреждение. А вот здесь должны работать социальные службы, которые во многом действуют по старинке. Их же никто не учит, что делать с семьей, как находить или определить эти социальные риски.
Я много говорю, что у неблагополучия тонкая грань: сегодня семья благополучная, завтра папа потерял работу, запил (мужчины в Российской Федерации слабые), ушел от семьи, потерялся и все – вот оно, неблагополучие. Мама одна воспитывает детей в бедноте. Должны быть рычаги экономической помощи семье, сопровождение семьи, которое никоим образом не влезает в саму семью.
Фото: gorodkovrov.ru
В магазин без денег
В некоторых многодетных семьях нищета зашкаливает. Родители хорошие, зарплата никакая. У нас в регионах 7–8 тысяч рублей в месяц считается хорошей зарплатой. Мы нашли предпринимателей в области, в тех же районах, где живут многодетные семьи, и предложили помочь.
Предприниматели стали ежемесячно перечислять деньги для многодетных – 10–15 тысяч на семью. Но – не в семьи, а в близлежащий магазин. Семья приходила в магазин и отоваривалась.
С магазином был договор, что никакого табака, алкоголя – только продукты питания.
Этот проект у нас продержался год.
Сейчас вот ребята из гимназии во Владимире решили сами реализовать такой проект: провести новогоднюю ярмарку изделий, сделанных своими руками, а собранные средства мы также перечисляем в два магазина, куда многодетные семьи будут приходить и отовариваться продуктами питания. Представляете, это получается, что дети более милосердны, чем мы, взрослые.
Что касается детей с ограниченными возможностями, которые оказались в семьях под Новый год. Мы договорились с департаментом здравоохранения и социальной защиты, чтобы от них шло прямое сопровождение, была прямая связь в случае каких-то нестандартных ситуаций.
Приемные семьи надо сопровождать, чтобы не было возвратов. Потому что возврат большой. Вот за 2014-й год у нас 44 ребенка вернулось в детский дом. Мы анализировали, почему это произошло. В первую очередь, 50 процентов – это кровные бабушки, дедушки, которые не смогли справиться с ребенком в подростковом возрасте. А другие 50 процентов – это как раз недоработка службы сопровождения и школ приемных родителей, когда приемные родители не оценили свои возможности, силы.
«Родительский» сирота
В наших четырех домах ребенка находится около 200 детей. Из них 70 процентов – это родительские дети. То есть государство под предлогом помощи согласилось принять детей на себя.
Когда родители пишут: «В связи со сложной ситуацией прошу принять ребенка», – и в ответ государство берет на себя ответственность за этого ребенка, тем самым освобождает родителей от ответственности. Как я уже сказал, нужно идти по другому пути, делать все возможное и невозможное, чтобы ребенок остался в семье.
Важно помочь ребенку именно в семье, а не в Доме малютки. Иначе – это мина замедленного действия.
Законодатель прописал, что если родитель приходит один раз в полгода, значит он ответственный родитель. И его ребенка уже не определишь в приемную семью. У нас есть дети, которые сидят по четыре года в доме ребёнка, а потом переходят в детские дошкольные дома. «Временное» помещение оказывается постоянным.
Мы везде кричим, что нельзя так делать. Если родитель не справляется, значит надо работать с семьей, а потом уже принимать решение. Когда ребенок оказывается уже в дошкольном детском доме, а это пять-шесть лет, устроить его в семью очень трудно. Тем более на усыновление. Потому что пока у нас в Российской Федерации усыновляют только маленьких детей, по большей части здоровых.
Фото: gorodkovrov.ru
Повернуть локомотив
Все детские дома мы не закроем. Это не реально просто по определению. Но существенно сократить их мы можем. Дети со сложными проблемами здоровья, конечно, останутся. Не возьмут их в семьи. Значит, нужно создавать им условия, близкие к семейным.
Очень трудно устроить в семьи детей, чьи кровные родители из ближайших государств – Таджикистана, Узбекистана; детей, родители которых находятся в заключении.
Поэтому следующим шагом должно быть развитие профессиональной семьи, куда приходят специалисты и говорят: «Марья Ивановна, Иван Иванович, у вас будут такие дети, мама находится в местах заключения». И родители будут готовы принять этих детей, потому что они работают на государство, они – воспитатели семейного типа.
Многие кричат, что профессиональная семья – это ступенька к ювенальной юстиции, что будут изымать детей из родных семей. Да нет. Слава Богу, у нас адекватно подходят к вопросу и государство и в субъектах Российской Федерации.
Я могу сказать по опыту нашего региона, что система сиротских учреждений, опек – очень инертная. Это такой локомотив, который остановить очень сложно. Они движутся и движутся по своим накатанным рельсам. Здесь надо поменять сознание людей, которые работают в системе.
У тех, кто работает давно – часто профессиональная деформация. Они говорят: «Геннадий Леонардович, ну что вы все лезете со своими проблемами, все равно это было всегда и будет». Если так думать, то точно ничего не изменится.
Надо всегда искать какие-то новые пути, подходы. Например, государство создало федеральный банк детей, оставшихся без попечения родителей. Вроде бы хороший шаг. Теперь любой гражданин Российской Федерации может посмотреть ребенка. Но это только один шаг. Даже полшага, потому что сложно, увидя фотографию в базе данных, часто некачественную, что-то понять о ребенке.
Мы пошли более прогрессивным путем, современным. Если ребенок со статусом, то есть его можно устраивать в семью, мы даем информацию о нем через социальные сети.
Именно благодаря социальным сетям дети с синдромом Дауна быстро нашли приёмных родителей, хотя до этого информация о них пять и более лет висела в Федеральном банке данных.
Во Владимирской области 170 семей и почти 300 граждан стоят в очереди, чтобы взять ребенка в семью. И, тем не менее, у нас в детских домах живут дети. Да парадокс просто. Начинаем говорить с нашим центром усыновления и опеки, там говорят: «Ну что, мы за ними, за этими потенциальными приемными родителями бегать должны? Не могут найти ребенка». Да, надо бегать. Вот пришел родитель, мы должны выложить информацию обо всех детях, рассказать о нюансах, о сложностях и о том, как они решаются.
Ну а самое главное – мы должны объехать все детские дома, проговорить с каждым ребенком. Выявить их мотивацию. Многие дети уже пострадали от того, что побывали в приемных семьях и были возвращены. Это огромный стресс, это трагедия: от них отказались родные, близкие, а потом отказались и приемные. И такие дети все равно тоже могут оказаться в семье и можно найти им родителей. Но над этим надо работать.
Хотя, знаете, не работать – мне не нравится слово «работа», она от слова раб. Мне кажется, здесь уместнее слово «послушание». Если ты пришел в опеку, то ты всегда сталкиваешься с бедой, с трагедией. Я вот тоже свою работу называю послушание. Если не называть ее так, то тогда работа превращается в рабство. А когда ты понимаешь, что это служение, тогда легче становится и тогда по-другому воспринимается то, чем ты занимаешься. Но во многом специалисты в этой сфере воспринимают свое дело именно как работу.
Один ребенок, два ребенка
Я знаю всех директоров детских домов в области. Мы своей деятельностью наступаем им на самое больное. Если по-настоящему подходить к устройству детей, к нахождению родителей, то половину детских домов можно закрыть. И, конечно, это потеря работы сотрудниками детских домов.
У нас есть хорошая тенденция во Владимирской области: за последнее время мы закрыли два детских дома: в Юрьев-Польском и в Муроме. Точнее – мы их переформировали в другие учреждения – центр помощи семье и коррекционная школа.
За каждого своего воспитанника детский дом получает средства. Так называемое подушевое финансирование. Меня задевает это словосочетание. Но – речь же о бездушной машине, которая видит только цифры – один ребенок, два ребенка. Но за цифрами стоят судьбы детей. Никто не мог поверить, что дети с синдромом Дауна могут попасть в семью. Про них же есть только один ответ системы: «Они бесперспективные». Хотя любой ребенок перспективен, главное – подход.
В систему должны прийти позитивно настроенные люди, которые хотят изменить ее, потому что дальше нельзя. Сиротпром и сиротство в России, в такой большой стране с традициями семьи, просто должен стать невозможным, надо переламывать эту ситуацию.
Собственное детство и национальная безопасность
Не люблю говорить о собственном детстве. Как-то, знаете, зачеркнул этот этап. Но – все равно воспоминания не сотрешь. Были разные моменты. Был страшный детский дом в Гусь Хрустальном, где издевались над маленькими детьми. Что ж, это ответственность взрослых людей, которые позволяли такое. А были, условно говоря, хорошие детские дома. Потому, что там оказались хорошие люди, протянувшие руку помощи.
Очень важно, чтобы рядом с каждым ребенком в детском доме находился компетентный, профессиональный, неравнодушный взрослый, который сумеет протянуть руку помощи, показать путь, научит ребенка жить в этом мире. Но это в условиях сиротпрома «для всех» – не реально. Потому-то 80% людей из моего выпуска уже нет в живых – кто-то спился, кто-то ушел из жизни в местах лишения свободы….
Сейчас, по сравнению с моим детством, ситуация в детских домах изменилась к лучшему. Но нельзя останавливаться на месте.
В детских домах должны работать компетентные, профессиональные, неравнодушные люди, которые постоянно учатся, на современном уровне учат детей жизни, а не сидят рядом просто как няньки.
А вообще, детских домов должно стать меньше. Детский дом – это показатель жизни страны. Если детских домов совсем мало, то значит, государство и общество благополучны. Вот мы о чем говорим, – о благополучии и о национальной безопасности. Потому что детство и семья – это национальная безопасность. Если мы не обратим на это внимание, все будет плохо.
Сейчас все зависит от нас, от взрослых. Когда с больших трибун кричат: «Дети – наше будущее», – я просто смеюсь. Это будущее создается вот сейчас, здесь, в настоящем. И если мы не создадим условия для ребенка-инвалида, для ребенка-сироты, не поможем семье в настоящем, то не будет у нас будущего.
