Хорошее воспитание мешает сказать «нет»
– Для вас, как для учителя, мучительна эта ситуация?
– Эта ситуация, думаю, для многих мучительна, потому что страшно идти в класс – всплывает в памяти всё, что ты когда-то делал не так. И страшно подходить к детям, и хочется, чтобы Суд Божий именно над тобой уже был побыстрее. И говорить на эту тему очень страшно.
Лариса Артемова
– Лариса Марселовна, часто учитель и ученики сближаются, начинают дружить. Где найти эту тонкую грань, хороша ли такая дружба?
– Это каждый раз ответственность учителя. Конечно, есть вещи, которые нельзя переступать. Но, в любом случае, это каждодневный риск. Я знаю и детей из 57 школы, и некоторых учителей (они все очень хорошие, очень яркие) – и понимаю, насколько им тяжело сейчас. Вообще, если бы можно было решить это всё тогда, давно, внутри школы – конечно, это было бы куда более бережно.
– Может ли сам ребенок почувствовать нарушение этих тонких границ?
– Нет. Ребенок вообще не может этого понять и почувствовать. И он вообще не может нести за это ответственность, я в этом уверена. Ни в какой степени.
– Почему, вы считаете, так получилось, что дети в 57 школе оказались не готовы к тем вещам, которые там происходили? С ними мало говорили об истинных и ложных ценностях и о том, что же такое человеческие взаимоотношения?
– Я не знаю. Я, правда, не знаю, я думаю об этом всё время… Возможно, имеет значение то, что эти дети хорошо воспитаны. Возможно, излишне хорошее воспитание мешает защитить себя. Сказать «нет». Умение сказать «нет» не просто взрослому – но взрослому авторитетному, умному.
Кроме того, на ребенка вообще нельзя возлагать ответственность за происходящее в такой ситуации. Они имеют право вообще ничего не понимать. Они имеют право полностью полагаться на ту свою надежду, что школа – это абсолютно безопасное место. Более того, они имеют право молчать об этом, потому что имеют право быть добрыми до святости. И всё простить.
Почитайте «Поджигатель» Фолкнера. В этом-то и полнота нашей ответственности. Что касается учителя – возможно, в подобной ситуации лучше работать не историком в школе, а в архивах, среди взрослых коллег… Чтобы не быть рядом с подростками, для которых всё впервые. А иметь дело с тем, кто рискует так же, как и ты. И осознает это. Но, может, в таких историях первопричина – сомнительная власть в твоих руках и идея, что можно кого-то гарантированно осчастливить собственным глубоким содержанием.
Кошмар кончится – такого знания у ребенка нет
– Жертвы происходящего в школе годами носили это знание в себе, никому не рассказывая. Почему? Получается, рядом не оказалось взрослого, кому бы они могли довериться?
– Может быть, могла бы помочь семья, кажется, это первое место, куда ребенок должен приходить с такими своими бедами. Но эти девушки были уже достаточно взрослыми. В этом возрасте уже появляется дистанция между ними и родителями. Думаю, еще они очень любили свою школу. Это понятно. Для учеников это естественно.
Сейчас-то мне кажется очевидным, что важнее, гораздо важнее семья, ты сам, чем школа и образование. Мы учимся всю жизнь, а не только 11 школьных лет. И считать, что ради совершенства интеллекта ребенка нужно подвергать опасности его личность, – нельзя, конечно. Не впрок пойдет такое образование, когда у человека всё перекорежено внутри. Но дети школу как семью ощущали. Дети вообще именно так ощущают хорошую школу. Вот это и хорошо, и лишает свободы, и рождает уязвимость.
Но я понимаю, что вообще всегда так: кто-то вспоминает школу как счастливейшее место в жизни, а кому-то тошно думать о своих школьных годах. В любом случае это драматичное время для человека. Потому что всё впервые. И ты не знаешь, что это пройдет. Что кошмар, появившийся в жизни, когда-то закончится, – такого знания у ребенка нет. Вот почему столь часты суицидальные проявления в подростковом возрасте.
Трудно убедить подростка, что он – ценность. Если человек ощущает самого себя ценным и понимает, что нельзя дать кому-то его разрушить, может быть, он сможет устоять в подобной ситуации или выйти из нее.
И еще: слово «жертва» очень неподходящее. И на учениках не должно повиснуть чувство вины за случившееся и идея, что это – навсегда. Это-то мы можем сделать. Со взрослым случился кошмар. А подростку хорошо бы верить, что с ним будет случаться то, чего он действительно хочет, о чем он мечтает. Нужно, чтобы дети верили, что с ними обязательно случится всё только хорошее.
Фото: ria.ru
– Вам не кажется, что теряется влюбленность и возвышенность первых робких чувств наших детей?
– Невозможно решить проблему отношений взрослого и подростка в этой опасной сфере, о которой все сейчас говорят, не проявив уважения к романтическим чувствам самих подростков. Я с этим сталкиваюсь везде. Если 15-16-летние юноша и девушка в школе откровенно проявляют симпатию друг к другу, видно, что у них романтические чувства, часто взрослые крайне неделикатны. В школе обязательно найдется определенное количество взрослых, которые начнут это комментировать, обсуждать, начнут что-то предпринимать. Или шутить. Что ничем не лучше.
Надо поверить, что, возможно, это первое чувство – навсегда. Если у нас не получилось – может, у них получится. Может, они будут лучше нас. А то мальчику сразу начинают говорить «тебе рано жениться». Девочке – «тебе рано замуж». Помешает учиться. Не получишь профессию. А что на самом деле им предлагается, когда такое произносится? Что «не рано»? Нельзя заранее предполагать заведомо временные отношения. Может не сложиться, но начинать отношения как заведомо временные – это разрушительно. И убеждать, что это «гормоны» и «пройдет» – разрушительно.
Гормоны всегда есть. Но есть сердце, и его голос детям слышнее. И еще разрушительно всё, что надо прятать, как будто ты украл что-то. Я вообще за ранние браки. Потому что не вижу другого способа объяснить людям, что с отношениями молодых людей надо считаться. Но, честно говоря, у меня очень мало единомышленников.
– Но, наверное, не избежать разговора с подростком об этой новой для него сфере жизни. Кто должен говорить с ребенком о таких вещах? Учитель? Родители?
– Я думаю, что в семье лучше говорить. Но вообще нельзя назначить человека, который бы рассказал, что такое любовь. Тем более о телесной стороне любви… Кто сможет, тот и говорит… Мы говорим, и литература… Но это как раз та сфера, в которой опыт – не «в плюс». Как-то детям надо сообщить, что это прекрасно – что нет опыта. Они юные, чистые. Опыт – это ведь расставания, а часто – и предательства…
Учитель может быть смертельно опасен
– Вы отмечаете, что дети испытывают унижение в школах, и в итоге у них нет светлого образа перед глазами по отношению друг к другу? Девочки не видят в мальчиках рыцарей и принцев. Вы видите тут прямую зависимость?
– Девочки не видят в мальчиках мужчин, не могут разглядеть. Школа в любом случае место достаточно репрессивное, как бы мы ни хотели, чтобы было по-другому. И на мальчиков это влияет прежде всего. Пока они находятся в ощущении, что у них нет поля для принятия решений, когда нет ситуации, чтобы их увидели в их сильных проявлениях и не увидели в моменты, когда они беспомощны.
А ведь взрослый априори сильнее – физически, социально, эмоционально и интеллектуально, за счет своего опыта или статуса. Вообще властных соблазнов у нас, у взрослых, у учителя тем более, очень много. Искушение применить власть очень трудно преодолевается. А поскольку это происходит на глазах у противоположного пола, это очень трудно потом забыть.
В этом есть серьезная проблема для подростков. Мне кажется, что какие-то вещи школа могла бы сделать, чтобы смягчить такие моменты. Понимаете, в дуэли Печорина с Грушницким или Онегина с Ленским всегда выиграют Печорин и Онегин. Потому что у них сердце остыло. Они более хладнокровны. Печорин и Онегин – это мы, взрослые.
Наш опыт вообще нас не особенно украшает – пока он нами не переосмыслен, но это уже другой этап нашей жизни. Поэтому оказаться на одном поле с подростком для учителя или учительницы – вот в такой «дуэли» – это нечестно. Это значит – заведомо обречь ребенка на поражение. Те ошибки, которые дети могут совершить по отношению друг к другу, любые – это не идет ни в какое сравнение с тем, когда мы вторгаемся на их территорию со своим опытом. Мой преподавательский опыт говорит о том, что дети по определению чище и лучше нас. И в своем умении ошибаться и прощать тоже.
– Когда и как учитель должен увидеть, что он совершает это вторжение? Что он не на своем поле?
– Я почти всю жизнь работала с подростками. Но три года назад перестала с ними работать. В моей жизни возникла такая ситуация, когда я поняла, что мы с моим классом слишком близко подошли друг другу – и уже не можем друг друга не ранить. И я перешла к маленьким детям, взяла первый класс, чтобы иначе выстраивать отношения.
Я вообще работаю на близкой дистанции с детьми. И чувствую поэтому, что в тот момент, когда ты чуть ошибся – надо уходить сразу. Даже когда ты расхлебываешь ошибки других, проблемы системы, ты можешь попасть в ситуацию, когда сложно остаться учителем. У ребенка должно оставаться ощущение чего-то незыблемого, того, что нельзя расшатывать. Иначе им просто становится страшно.
Один мой известный коллега часто повторяет: «Педагогика – это искусство дистанции». Верно отражает суть нашей работы. К тому же это ведь творческая профессия. У нас могут быть и творческие удачи, и провалы. Всегда велик риск. И твой провал – это не просто тебя освистали. Тут другая цена риска. С одной стороны, мы художники, с другой – рискуем, как врачи. Такова наша профессия.
Я думаю, что многие учителя осознают, идя каждый день в школу, что у них есть шанс что-то в детях разрушить или же возможность сообщить им что-то ценное – это, в лучшем случае, равные шансы. А ведь когда мы орем на детей и пугаем их – мы наносим им травму, и я совсем не уверена, что это чем-то отличается в смысле тяжести греха. Травма остается на всю жизнь. Это всё равно, что ты сел за руль огромной фуры. И ты можешь быть смертельно опасен.
Фото: Лента.ру
– Вы говорите о зачастую унизительном отношении к мальчикам – что роняет их авторитет в глазах девочек. Но точно так же теряется и возвышенное отношение к девочкам во многих школьных ситуациях – взять те же уроки физкультуры, на которых девочки часто ощущают себя неловко. Как вы оцениваете эту ситуацию?
– Безусловно. Это работает в обе стороны. Нужно думать о том, чтобы наши дети видели друг друга в самом высоком проявлении. И чтобы там, где они уязвимы, они бы не оказывались на глазах друг у друга. Вообще роль учителя физкультуры в подростковых переживаниях крайне важна. Мне кажется, нам в нашей школе очень повезло с преподавателями физкультуры, они это понимают. Известно, что люди, которые имеют массу негативных подростковых переживаний, воспоминаний о школе, часто связывают это в том числе с уроками физкультуры.
Очень важно, как себя ощущает ребенок на уроке. Не надо диктовать жестко, какая на нем должна быть одежда. По себе помню – да и до сих пор это есть – как требовали в старших классах от детей приходить на урок физкультуры в короткой форме. А это травматично и для девочек, и для мальчиков. Потому что подростки почему-то всегда чувствуют себя неловкими, нелепыми, некрасивыми – хотя они на самом деле могут отлично выглядеть, быть привлекательными. Взрослому подчас непонятно даже, как подросток может переживать из-за своего внешнего вида.
Поэтому я убеждена, что пусть он, если хочет, хоть с головы до ног занавесится – это его право. Но с другой стороны, когда тебе публично (или даже индивидуально) выговаривают, что ты слишком откровенно оделась – это тоже унижение. Учитель, в идеале, и заметить-то этого не должен. А если хочешь дать доверительный совет – убедись сначала, что тебе доверяют.
– А ведь физкультуру можно заменить – или дополнить – таким немаловажным занятием, как танец, который, возможно, привнес бы романтичности в восприятие сверстниками друг друга…
– Да, печально, что у нас давно утрачена культура танца. Парного танца. Это как раз тот способ восхищения человеком противоположного пола, способ создания романтического отношения к нему, прикосновения, постепенное понимание своих чувств – и при этом сохранение дистанции и достоинства своего партнера.
Недавно я вернулась из Чили (у меня там родные). Я была в нескольких колледжах – мне было интересно, как там устроено образование. В чилийских школах в расписании есть уроки фольклора. Это обязательное и радостное занятие, дети не избегают его. И они изучают в старших классах, например, в том числе и весьма смелые танцы острова Пасхи. Мой племянник шестнадцатилетний отправился на день рождения к однокласснику, и они там до ночи танцевали самые разные народные танцы…
Понимаете, даже в самом откровенном танце всегда остается дистанция и свобода. Мне кажется, это было бы более естественно, если бы они в танце узнавали друг друга. И в наших школах – это было бы прекрасно и весело, только к этому привыкать надо с детства.
Еще есть очень острая потребность узнать себя. Мы в нашей школе ставим много спектаклей. И мы видим, как театр и репетиции меняют детей. Когда мы выбираем роли, стараемся, чтобы каждую девушку и юношу было видно в их самой яркой ипостаси. У нас небольшие классы, и возможность есть. У кого-то яркий интеллект, у кого-то пластика, а кто-то замечательно поет, а кто-то, наоборот, сильно погружен в себя – и на это тоже можно опереться, это тоже может быть очень ярко. Всё это есть в литературе, в драматургии. Часто мы ставим отрывки, чтобы главная роль была у каждого.
Вообще я уверена, что каждой девочке хоть раз в жизни нужно надеть красивое платье и выйти на сцену. Чтобы ее увидели, и чтобы она сама себя почувствовала достойно. И запомнила это ощущение. Чтобы дети друг друга видели такими – прекрасными. Понимаете, она может в жизни не иметь возможности ощущать себя королевой – может, она очень тяжело живет – но театр в этом смысле демократичен.
– Раньше были раздельные школы – мальчики и девочки учились отдельно. Как вы думаете, это способствовало их взаимному уважению?
– Я не знаю. Мне это кажется неправильным. Но вот какие-то уроки можно иногда разделять. Бывают ситуации, когда хочется поговорить отдельно с мальчиками – или отдельно с девочками. Иногда, например, это происходит на литературе. И вполне можно внутри школы договориться, что вот сейчас это нужно.
Что касается той же физкультуры – вполне можно заниматься с мальчиками и девочками в старших классах отдельно, кажется, много где так и делают. Иногда комбинируют с танцами – для мальчиков делают физкультуру, для девочек хореографию. В общем, об этом надо думать просто всё время! Один раз ты унизил человека на глазах у всех – всё. Это не поправить уже. Очень трудно поправить.
Вообще меня пугают любые жесткие меры – от «обязательно в шортах на физкультуру» до «обязательно в платье в школу», «обязательно раздельное обучение»… Потому что важно, чтобы человек – с детства – чувствовал себя свободным, иначе вообще нет смысла во всём, что мы говорим.
Читайте также:
- Директор 57 школы: Я совершил много ошибок
- Кольцо всевластия, или Что делать, если учитель крутит романы с ученицами?
