В конце 60-х мой папа получил назначение в Гродно, и я оказался в замечательном городе, городе двух религий: православия и католицизма. Тогда, помню, службы шли в двух православных храмах, и в двух бывших католических монастырях. Всё остальное было, или закрыто и перепрофилировано на что-нибудь более полезное, психдиспансер там, тюрьма, или, более радикально, – взорвано.
Нас мальчишек манили к себе храмы, но не с целью молитвы, а как часть какого-то неведомого нам мира. Мечталось, что в их подвалах хранятся интереснейшие таинственные вещи, и так хотелось пробраться туда и посмотреть.
Не так давно уже к нам в церковь пришла целая ватага местных пацанов, нашли меня и просят, вот точно так же, показать им наши подвалы. Говорят, мол, у вас тут старинные гробы хранятся, и ещё, почему-то, целый арсенал оружия. Так что, вспомнив своё детство, пришлось устроить им экскурсию по храму и по подвалам.
Гродно. Костел Ордена Бенедиктинцев
Нам экскурсий никто не устраивал. В православных храмах постоянно кто-нибудь дежурил, так что нас неизменно отлавливали и выталкивали на улицу, то же самое было и в фарном иезуитском костёле, а вот у бенедиктианцев мы почему-то могли погулять вволю. Там служил старенький ксёндз, и казалось, что он в нём вообще один. Весь комплекс монастыря, его кельи, были приспособлены под общежитие, а, видимо, в его трапезной части размещался городской морг.
Уже учась в институте, мы там отмечали свадьбу одной нашей девочки, прямо в бывших монашеских кельях. Келий было много, а туалет один, и наши подвыпившие девчонки тогда пришли и смеялись, рассказывая, как ходили курить в туалет, и долгое время не пускали туда этого самого старичка ксёндза, который тоже жил здесь же в общежитии. Он стоял и терпеливо ждал их, а они подглядывая на него через щель в двери, пускали через неё в его сторону дым от сигарет.
Детьми мы облазили все закоулки храма, правда в подвал, так и не попали, но зато в одной из ниш я видел огромные книги на неизвестном языке, сейчас понимаю, что это была латынь. Книги были непередаваемо огромных размеров, они лежали друг на друге, точно элементы гигантского конструктора. И с ужасом представлялось, что если эта стопа на тебя завалится, то точно раздавит. А может просто мы были очень маленькие, и всё, что видели вокруг себя в древнем готическом храме, казалось нам невероятных размеров.
Гуляя рядом с костёлом, я впервые узнал и о такой красивой католической традиции, которая называется «конфирмация». Сейчас я могу со знанием дела рассказать о таинстве миропомазания, и его особенностях в католицизме, а тогда мне всё это было непонятно, завораживало.
Конфирмация
Представляете, в один из тёплых дней конца весны, начала лета весь город внезапно расцветал, словно белыми цветами, маленькими невестами, в красивых белых платьях до пят. И маленькими кавалерами в чёрных костюмчиках, белых рубашках и галстуках бабочках. В сопровождении взрослых дети 10-12 лет собирались в кафедральном соборе. Там, в определённый час начиналась богослужение, при котором сам епископ совершал помазание отроков миром, после которого они имели право принять первое причастие.
К этому дню все: и дети, и их родители, и священники напряжённо готовились. Дети в обязательном порядке изучали Священное Писание, катехизис, основы своей веры. Сдавали экзамены преподавателям священникам, а потом проходили свою первую исповедь. Сейчас это официально совершается при всех католических костёлах, а тогда, видимо, учёбу с детьми должны были проводить родители, а потом уже дети проходили испытание в храмах на право принять таинство миропомазания и впервые причаститься.
Во дворе костёла стоял большой деревянный крест. У католиков есть такая традиция, устанавливать поклонные кресты. Они их ставят на въездах в сёла, на перепутьях дорог, и вот возле церквей. Такие кресты обычно очень просты в устроении, их сбивают из двух прямых, как мачты, стволов, и указывают дату установки. Крест освящается и верующие, проходя на службу и после неё, прикладываются к нему. Со временем, когда крест приходит в ветхое состояние, его заменяют и ставят новый.
Вот, как-то, играя возле костёла, наш старший товарищ, Эдичка, по-моему, ему было на тот момент 13 лет, вдруг предложил: «Пацаны, а давайте крест этот завалим, он уже в земле подгнил, я проверял. Так что если мы на него хорошенько попрыгаем, то он завалится. Вот будет хохма, придут завтра эти «женихи» с «невестами» на службу, а их крест валяется». Эдичка знал, что на следующий день у поляков состоится конфирмация, и детей поведут в храмы.
Нас было трое, я не помню, как звали второго мальчика, но он тоже горячо поддержал предложение Эдика. Мы тут же побежали к кресту. Первым разбежался Эдик и ударил по кресту ногами изо всех сил, потом побежал второй мальчик и тоже ударил, а потом наступила моя очередь, и я уже было готовился побежать, но посмотрел на крест, и не смог. Я ничего не знал о Христе, совершенно. В школе мне говорили, что Его нет, и никогда не было, что всё эти разговоры о Нём – только обман и пережитки прошлого, но ударить по кресту почему-то не смог.
И даже больше, мне стало как-то неловко, я потерял всякий интерес к происходящему и, словно дистанцируясь от всего, зашёл в храм. В нём шли последние приготовления к завтрашнему празднику. Маленькие католики проходили проверку знаний по Закону Божию, а потом расходились по кабинкам на исповедь. Я видел, как мои ровесники становились на коленки, и что-то горячо говорили священнику, но не на ухо, как это делается у нас, а через деревянную решётку. Мне всё было интересно и непонятно. Это сейчас я знаю, что они делали в тот вечер, а тогда для меня это был «тёмный лес».
Папа говорил мне, своему некрещёному сыну, что мы православные, а католичество не наша вера. И я твёрдо знал, что это не наша вера, а мы – православные, хотя, что это такое, тоже не знал.
А мои друзья в это время всё прыгали и прыгали на крест, били и били его, но крест устоял.
Прошло что-то около месяца с того памятного дня, и мы с Эдиком собрались «пострелять болтами». Это сегодняшним мальчишкам нет нужды делать самодельные бомбы. Заходи в любой магазин и набирай себе полные карманы взрывалок, и взрывай, пока не оглохнешь, или взрослые по шее не надают. А тогда всё приходилось делать самим.
Технология забавы была простой. Брались два одинаковых больших болта и такая же гайка. На один болт накручивалась гайка, и в неё нужно было счищать серу со спичек, а потом, сера прессовалась вторым болтом Порой, чуть ли не весь коробок мог уйти, зато уж если жахнет, так жахнет, звук такой, будто граната взорвалась.
Мы с Эдиком стали счищать серу. Смотрю, он всё чистит и чистит. «Ты чего, — говорю, — так много кладёшь? Разорвать может. Дели на два раза». Эдик в ответ смеётся: «не дрейфь, мы с тобой сейчас весь дом переполошим».
Но случилось то, чего я и боялся. Болты нужно было, размахнувшись, запустить или в кирпичную стену, или ударить об асфальт. До стены было далеко, поэтому он бросил его на дорогу, но то ли рука у него сорвалась, то ли болт заскользил, только рвануло рядом с моим товарищем. Грохот действительно удался на славу, аж, уши заложило, но зато и болты разорвало. Один из кусков, по одному ему известной траектории, полетел и ударил Эдика в лицо, прямо под глаз. Мальчик упал и потерял сознание.
Я оттащил его в сторону с проезжей части дороги и побежал к нему домой, звать маму.
Недели три Эдик пролежал в больнице с завязанными глазами, а когда повязку сняли, то поняли, что видеть он теперь сможет только одним глазом. Правда, по окончании школы он умудрился поступить в какое-то военное училище.
Второй мальчик, время стёрло из памяти и его имя, и внешность, в этом же году, катаясь на велосипеде, попал под машину. Слава Богу, всё обошлось, но мальчик долгое время ходил с костылём. Как сложилась его дальнейшая судьба, я не знаю.
Уже много лет спустя, придя в Церковь, я понял, что страдание моих товарищей стало следствием того бесчинства, что творили мы тогда, накануне дня конфирмации. В те годы, понятное дело, все эти события не увязывались у меня в одну логическую цепочку.
После того, как я навсегда уехал из города моего детства, только один раз мне повезло снова попасть на праздник конфирмации. И снова нарядные дети. Девочки, словно маленькие невесты, и мальчики, вышагивающие в своих костюмчиках, подобно юным кавалерам, в сопровождении суетящихся взрослых, спешили в храмы. Город преобразился и расцвёл. Как хорошо, что у нас рождаются дети, как хорошо, когда их наставляют в отеческой вере, как радостно видеть их спешащими в храмы.
Я специально никуда не торопился, а стоял напротив высокого холма, на котором возвышается готическая громада бенедиктианского собора, и любовался детьми. Все они дружно направлялись к воротам храма, и, проходя мимо поклонного креста, прикладывались к нему и крестились по-своему.
Того самого креста, что стал в те далёкие годы для нас с друзьями подобием разделяющего Рубикона. Смотрел и думал о себе, уже священнике, и том мальчике 12-ти лет, ничего не знавшем о Кресте Христовом, которому вменилось в праведность только то, что однажды, собираясь разогнаться и ударить по Кресту ногой, он почему-то не смог, остановился, да так и «не поднял на него пяту».
В издательстве «Никея» вышла первая книга священника Александра Дьяченко «Плачущий Ангел».
Читайте также:
