Что особенного в поступке римского легионера, попросившего Христа исцелить его слугу? Размышляет священник Константин Камышанов.
Оказывается, Бога можно удивить. Иисуса удивил римский центурион. Христос сказал: «Истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры».
Еще раз Он удивился неверию жителей Назарета.
Что Богу удивляться красоте цветов, земли, неба и моря? Они — творения Его рук. А вот вере человека и его любви Христос удивляется. Потому что это редкость. Бог создал человека свободным. Господь оставил в душе человека место, в которое никто не может проникнуть, как в чужие письма или дневник. Бог деликатно оставил свободу человека неприкосновенной. Свободу любить Бога или оттолкнуть Его. Для того, чтобы любить Бога, надо знать Его. Как же оказалось, что капитан римский армии узнал Его лучше, чем весь, вместе взятый, Израиль?
Бог узнается усилиями ума, души или через опыт жизни. Если человек честен, и у него хорошее сердце, и он умеет думать, то рано или поздно он узнает Бога. Как фотография, постепенно проявляется под действием реактивов, и вдруг несвязанные пятна на фотобумаге собираются в картину. И хотя еще не ясны детали, но уже понятен замысел фотографа. Так и с верой. Честный и умный человек рано или поздно приходит к ней. Уясняет главное, и его не беспокоят непроявленные мелочи изображения
В особенных случаях Бог Сам открывается человеку. Как Он сказал Петру: «…блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах».
Античность пришла к Богу трудами. Рим знал слова Платона: «Как же ты можешь воображать, что вся Вселенная лишена смысла и разума, если она объемлет все, включая человеческие изобретения и самих изобретателей?»
Эти мысли, прорастая в практику жизни, позволили Цицерону сказать: «В мире нет ничего лучше и приятнее дружбы; исключить из жизни дружбу все равно, что лишить мир солнечного света».
Апостол Павел, придя в Афины нашел там алтарь Неведомому Богу. Таким образом, греки отводили олимпийцам роль только лишь какой-то временной команды, посланной следить за порядком в Элладе. Никого из них они не видели как таинственного и единственного Творца.
Мы видим, что античный мир европейцев подошел к познанию Бога снизу, поднимаясь от земли. А Израилю было даровано знание сверху Самим Богом.
Римлянам и грекам было хорошо известно, что тонкий духовный мир рядом. Им было легче, чем остальным народам, узнать Бога, преодолевшего границу миров. В их культуре такой переход осуществлялся очень просто. Бытовая здоровая мистика была обычным делом. Им недоставало только узнать, что вершина пирамиды этой мистики — Единый, Благий, и то, что Он есть Личность. То, что ожидалось, произошло с римским легионером в Капернауме. В его голове соединились два пласта цивилизации так, что этот римлянин лучше всех увидел Бога.
Бог открыл Израилю свои стратегические характеристики, состоящие в том, что Он Един, Сущий и Личность. Эллинам было позволено узнать о тактических свойствах. А Риму, как практику, все это надлежало соединить и реализовать на деле. Первым таким человеком будущего христианского мира стал Римский сотник. Он начал с того, что ему было близко, как солдату — с товарищества, выросшего в любовь. И попал в точку, «ибо в этом закон и пророки» (Мф. 7, 12). В этой маленькой точке как в капле отразился мир, задуманный Богом
О сотнике свидетельствовали израильтяне, что он любит их народ и помог построить синагогу. Это говорит о том, что его почтение к неведомому Богу вылилось в любовь к Израилю. Он построил не акведук, не цистерны, не крепостные стены, а синагогу, потому что она была тем дорогим местом для сотника, где происходят беседы с Богом. Значит, общение с Богом Израиля он считал важным и для себя. Но ведь и до римского сотника благодетели строили синагоги. И до римского сотника люди держались праведности и свято чтили узы дружбы. Что же отличило Его?
Все было до него, кроме любви к ближнему, объявленной как фундамент веры, как повод для разговора с Христом. Любовь эта как дерево прижилась на почве братской любви и товарищества, свойственного римским войнам. Как у Гоголя: «Нет уз святее товарищества! Отец любит своё дитя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек».
Братство, удобренное духом веры, дало новый плод — новую любовь. Это было то, самое важное, что спешил сказать офицер Богу при их первой встрече. Это стало новостью. А что бы сказали мы, случись нам, увидеть Христа лицом к лицу? О ком или о чем попросили бы сами? О себе, о друге, о любви?
В самом деле, ни один персонаж Евангелия не просил Христа о ближнем. Просили об исцелении себя, дочери, сына. Но это все не то. Только сотник и Христос. Сотник — о друге, Христос — об учениках.
Кульминация отрывка приходится на слова сотника: «Сотник же, отвечая, сказал: Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой; ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает».
Латинянин смело вошел в толпу возбужденных иудеев и, как о чем-то само собой разумеющемся, попросил о чуде. В нем была не только абсолютная уверенность в благости и всемогуществе Бога, но и попытка римского офицера вернуть достоинство и самостоятельность Адама. Это как однажды повзрослевший сын говорит отцу: «Па, не надо. Я сам. Я уже взрослый для того, чтобы сделать часть твоей работы».
Это было продолжением их внутреннего монолога, длившегося многие годы. Об этой беседе знали только воин и Бог. Сотник пожалел Христа: «Господи, мы-то с Тобой знаем, что и как. Зачем Тебе трудиться ради спектакля уверения этой недоумевающей толпы? Ты — Бог, вездесущ и всемогущ. Не трать Свое драгоценное время на меня, мои дом и толпу. Будем делать только то, что является главным». Он, как хороший сын, привнес разумность в отношения с Богом.
Римлянин решил построить свои отношения со Христом на основе взаимного уважения. Не рабства, а именно отеческого уважения и сыновнего почтения. Это, конечно, было неожиданным для Израиля, забывшего о своем сыновстве и увязшего в рабстве Закону. Эти отношения — новый уровень, основанный на доверии и осознанном взаимном участия в делах Друг друга — человека и Бога.
Человек(!) предложил Богу быть друзьями, не беспокоящими друг друга понапрасну. Рим оформил заявку стать Новым Израилем с более высоким уровнем отношений. В самом деле, удивительно и не только для Бога, но и для нас.
И вдруг, оказалось, что Капернаум стал точкой входа в новую эру человечества. Следующим римлянином, принявшим Христа, стал центурион Лонгин, стоявший при Кресте и увенчавший позднее себя венцом мученика. Следующий сотник — Корнилий, принявший апостола Петра в свой дом. И теперь, таких людей, как эти легионеры, будет становиться все больше и больше.
Рим пошел ко Христу, а Христос — вошел в Рим. Вслед за ними святые Запада и Востока вскоре найдут веру, которую в свое время потерял Израиль. В России появится великий Александр Свирский, который как Авраам, сможет снова увидеть Троицу телесными очами. И весь мир наполнится людьми, не перестающими удивлять Бога.
«Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; —
И можно было бы закончить на этой радостной ноте о том, что поднялась заря нового мира, если бы не слова Христа, которые как прививка, оканчивают этот отрывок —
а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».
Мы как-то привыкли к мажорному христианству. Вот я, вот Бог, вот мои братья, и все мы торгуемся между собой о том кому сесть на первое место за Христовой трапезой. Ждем от Христа не креста, а динария. В христианских медиа десерт заполнил почти весь объем, а разговоры о мраке загробной жизни и присутствии в нашей жизни сатаны уже считается невежливостью и моветоном. Люди забывают, что большие права влекут за собой большую ответственность. А эта ответственность начинается с более трезвого понимания реалий духовной жизни.
Иоанн Кронштадский, служа Литургию, не просто произносил возгласы, он разговаривал с Богом. Он смотрел Ему прямо в лицо. Но вера, открывшая ему духовные очи, открыла взор не только на Рай, но и на преисподнюю. Дневники святого изобилуют его видением ежеминутного действия и коварства князя тьмы. А нам это не нравится. Мы привыкли к духовному мажорству. Реальность видения мира злобы часто относят к харизме сельских батюшек, пугающих концом света местных старух, а зря. Пугать нельзя, но и жить беспечно — безумие.
С вкушением плода Древа познания добра и зла Адаму и нам открылась бездна того и другого. Цена видения Рая — видение преисподней. Очевидно, что только после смерти, в Небесном Иерусалиме, его стены прикроют от нас смрад и тьму Ада. А пока если я вижу, Рай и не вижу Тьмы внешней — это подозрительно. А если я вижу только Ад, и не вижу Рая — это неправильно и губительно
Не хотелось бы мне, как жителям Назарета, удивить Тебя тем, что я привык к Твоему отсутствию в своей жизни.
Господи, дай мне видеть Тебя, везде и всегда. Дай и мне возможность, как римскому сотнику, удивить Тебя любовью к людям — даром, принесенным к Твоим ногам.
Ложе Авраамово
