Мишка с отцом Филиппом, настоятелем Свято-Архангельского храма села Угрюмиха, сидят возле храма на скамеечке. Погода замечательная, тепло, а запах. Только что распустилась сирень. Батюшка наблюдает за деловито снующими пчёлами и слушает Мишкину историю:
— Ещё до олимпиады в Москве, да, точно, летом 1979, наша бригада работала в столице по монтажу электрооборудования в одном элитном доме, что рядом со знаменитым Елисеевским гастрономом. Мне тогда исполнилось чуть больше двадцати, но я уже зарабатывал хорошие деньги. Своей семьи у меня ещё не было, так что я себе ни в чём не отказывал. Рабочий день заканчивается, мы гонца в магазин, за сухеньким. Или бутылочку барматушки на троих опрокинем, и домой. Спешим на Курский вокзал штурмовать Петушинскую электричку. Все мы жили по одной линии, Вадик выходил — в Электрогорске, Толик — в Орехово-Зуеве, а я уже добирался до конечной.
Недавно стал кому-то рассказывать, что троим взрослым мужикам хватало одной бутылки креплёного, не верят. Конечно, если учесть, что сегодня уже по окончании начальной школы детям застолья с вином устраивают, то неудивительно, что к семнадцати они и водку как воду пьют. А мы тогда водку не пили, и вообще, пили не в пример нынешним. С пацанами на танцы собираемся, скинемся на пузырь вермута за рубль сорок две и весь вечер куролесим.
Наша бригада, как малое подразделение, входила в состав большой строительной организации. По традиции именно нам, то есть, нашему монтажному управлению, доставалось обслуживать все самые престижные объекты, строящиеся в Москве.
Прежде чем начать работать в том самом элитном жилом доме, мы трудились в детском садике в районе Солянских подвалов. При нас в этом садике снимали «Усатый нянь», и не только. В этих подвалах шла постоянная деятельность киношников, я там однажды даже Никулина видел.
В подвалы мы спускались распить бутылочку во время обеда, поскольку мастер всё время крутился рядом и на работе выпивать не давал.
Однажды с нами приключился курьёз, как вспоминаю, так всякий раз смеюсь. Как-то Вадик не совладал с собою, а может оно на старые дрожжи легло, но вырубился наш коллега после первой же рюмки. Затащили мы его с Толиком в лифт и поехали вверх. Этажом выше лифт останавливается, и к нам присоединяется один актёр. Лицо у него такое знакомое, и фамилия в голове вертится, а вот вспомнить не получается. Он тогда всё фашистов играл, и на этот раз на нём была форма эсэсовца. Ну, едет с нами и едет. Вдруг Вадик, словно почувствовал чего, открывает глаза и внимательно разглядывает «фашиста».
— Так ты, дядя, значит, фашист?
Тот с пьяным спорить не стал:
— Да, «фашист».
— Небось, коммунистов идёшь душить?
— Да, иду душить.
И тут наш Вадик выдаёт фразу:
— Друг, я тебя очень прошу, возьми меня с собой!
У этого «эсэсовца» от удивления рот так и открылся, а мы Вадика под руки и бегом на объект. От греха подальше.
Трудимся уже на элитном доме, тут к нам в отделываемую квартиру заходит какой-то старик. Ходит, всё так придирчиво осматривает. Это тут у вас что, а это? Надоел он нам и от работы отрывает. Короче, Вадик не выдержал и вспылил:
— Слушай, дед, а не пошёл бы ты отсюда. Работать не даёшь.
И вытолкал того за дверь.
Проходит с полчаса, дверь в квартиру распахивается и на пороге появляется целый генерал в лётной форме. По армейской привычке мы, бывшие рядовые, вытянулись перед генералом в струнку. Потом пригляделись, а это тот вредный дед, что мешал нам работать. Пристыдил он нас за неуважение к старшим, показал чтобы ему хотелось исправить, и ушёл. А мастер потом сказал, будто этот генерал один из тех трёх легендарных советских лётчиков, что во главе с Валерием Чкаловым совершили знаменитый перелёт в Америку через Северный полюс.
В 1979 году впервые я собственными глазами увидел видеомагнитофон. Здесь же на стройке наша бригада познакомилась со знаменитым скрипачом Леонидом Коганом. Нынешняя молодёжь готова на руках носить попсовых звёздочек — однодневок, а копни эту молодёжь поглубже, расспроси о современных оперных артистах, о музыкантах, дирижерах, так они тебе ни одного имени не назовут.
Мы тогдашние тоже мало кого знали, но имя великого Когана было у всех на слуху. Наш бригадир Толик, а ему в те годы было уже где-то под сорок, очень любил слушать оперные постановки. Не проходило месяца, чтобы он не сходил в какой-нибудь театр. Толик знал кто и какие партии исполняет. Он и нам нередко об этом рассказывал, и даже насвистывал разные арии. Так что и мы с Вадиком были в курсе всех московских театральных новинок.
Особенно наш товарищ благоговел перед талантом знаменитой Тамары Синявской. Порой он исполнял нам что-то из её репертуара, мы с Вадиком его слушали и со временем тоже влюбились в её голос.
Так вот, приходят какие-то люди смотреть свою новую квартиру, а мы в ней как раз ведём разводку. Слово за слово, оказалось, что разговариваем с самим Коганом. Человек очень вежливый, культурный. И что ты думаешь, он пригласил нас к себе домой посмотреть кино по видеомагнитофону. На то время я уже слышал о том, что такие штуковины существуют, но какие они в реальности даже не представлял.
И вот мы с Толиком, Вадик почему-то не поехал, сидим на диване и смотрим «Ромео и Джульетту» на английском языке. Мы пьём кофе из маленьких чашечек, а какой-то молодой человек, повидимому Коган младший, переводит нам текст на русский. Впечатление эта чудо машина произвела на нас фантастическое. Помню мы ещё восхищались, это каких же высот достигли современные технологии. И что-то нас там ещё ждёт впереди?
Теперь мы уже никому из посетителей не грубили. Спасибо тому лётчику генералу, не стал он никому на нас жаловаться, а то ещё неизвестно чем бы это всё обернулось. Старались быть со всеми предупредительными и здороваться первыми.
Рабочий день уже на исходе, слышу кто-то вошёл в квартиру и ходит по коридорам. Думаю, наверное, Толик, и не оборачиваясь кричу:
— Толь, а не пора ли нам Вадика в магазин засылать? Пускай сегодня сухенького возьмёт!
А в ответ слышу:
— Сухое пьют только дураки и развратники. Серьёзные мужики предпочитают водку.
Соображаю, нет, это не Толик. Голос поставленный густой, насыщенный. Поворачиваюсь, ба! Это же Магомаев! Да не один, а вместе с женой, знаменитой Тамарой Синявской!
Уж если мы с Вадиком их мгновенно узнали, то что тогда говорить о Толике?! Сперва он просто застыл, опешив от неожиданности, ещё бы, его кумир, живая Тамара Синявская вот так запросто стоит перед ним, да ещё со своим мужем. Но через мгновение опомнившись, уже представлялся певице. Галантно прикладывался к ручке и просил подписать автограф.
Магомаев ходил смотрел квартиру и мы слышали как он ругался в адрес тех, кто так отвратительно поклеил им обои. Но как бы он ни ругался, обращаясь к жене, его голос тут же менялся, становясь мягким и даже ласковым.
Закончив осмотр квартиры, певец подошёл к нам и спросил:
— А закусить у вас есть? Понятно. Значит, будем пить без закуски. Ну, а хоть рюмки-то у вас имеются?
Достал из сумки бутылку «Посольской», открыл и стал разливать. Наливал по чуть-чуть, мы пили, запивая водичкой, под разговор о высоких материях. Благо у нас имелся энциклопедист Толик.
Синявская сразу ушла, а Магомаев остался с нами. А я же говорил, мы тогда водку практически не пили. Вскоре чувствую, всё, ноги подкашиваются, и не только у меня.
Хозяин квартиры интересуется:
— Мужики, а вам куда сейчас? Вы где живёте? Давайте я вас на машине отвезу, от греха подальше.
— Да нам вообще то, на Курский вокзал надо, и дальше электричкой до Петушков.
— До Петушков? Понятно. Давайте вниз, у меня там машина с водителем. Ваша задача — отвлечь на себя внимание моих поклонников.
Заслонив собою певца, нам удалось, не привлекая внимания проскользнуть мимо людей с цветами, повсюду преследующих своего кумира.
Я был уверен, что «Волга» домчит нас до вокзала, а дальше мы как обычно, пойдём на электричку. Но к нашему удивлению Магомаев попросил шофёра развезти нас по домам. И мало того, сам решил ехать вместе с нами. Сейчас думаю, может, его увлёк разговор с нашим Толиком? Но в окружении гениального певца наверняка были собеседники и получше. Скорее он чувствовал ответственность за нас, пускай непрошеных, но всё-таки его гостей.
После того, как мы высадили Толика в Орехово-Зуеве и остались с ним практически вдвоём, поддержать разговор на умные темы было некому. Пока добирались до Петушков, всё больше молчали. И вдруг почти перед городом он запел, конечно, не как на сцене, а тихо так напевно. Что он пел? Не знаю, слов не разобрал. Может что-то неаполитанское, или азербайджанское, но то, что он пел, было прекрасно. До сих пор вспоминаю о той поездке так, словно это было какое-то кино, а я просто смотрел его по телевизору. И до сих пор звучит у меня в ушах та мелодия, только напеть её никак не получается.
Не скрою, в Петушках мне хотелось, чтобы соседи увидели, какой человек вёз меня из Москвы до самого моего дома. Очень хотелось, несмотря на то, что сам я едва держался на ногах. Тщеславие сильнее стыда.
— Один мой друг, — отозвался отец Филипп, — как-то тоже рассказывал. Мой друг, а он музыкант, приехал поздравить свою бабушку с днём рождения. В качестве подарка бабушке молодой человек решил сыграть для неё несколько современных рок-композиций. Известно, настоящий рок слушается тогда, когда звучит громко. Поэтому бабушке во двор привезли концертные колонки и всю прочую необходимую аппаратуру.
Музыканты усадили бабушку возле дома на стульчике и врезали по струнам. Старый человек в скромном платочке смотрит на ребят, потом поднимает вверх правую руку, мол, погодите, хлопчики. Те умолкли, а старушка отправилась созывать подружек. Было слышно как она кричит по телефону:
— Мань, приходи ко мне немедля, у меня тут такое! Даже и сказать не могу чего это такое!
Короче, немного спустя концерт продолжили, но стульчиков стояло уже с десяток. На них сидели бабушки в таких же цветных платочках и пытались всем скопом сообразить, что же это такое? А виновница торжества время от времени поворачивалась к товаркам и всем своим видом показывала:
— Видали, чего у меня тут творится. Конечно, хоть оно мене и даром не надо, но оно творится здесь, у меня во дворе. И это круто!
Лет пять назад достался Мишке крошечный клочок угрюмихинской земли. Всего четыре сотки, зато почва исключительная, жирная, точно липецкий чернозём. А ещё лес, речка с заливными лугами. И так запала Угрюмиха в сердце городского жителя, что каждые выходные мчался теперь уже москвич Мишка в свою деревеньку.
Отец Филипп слышал о новом дачнике ещё до того, как тот появился в храме. Народ рассказывал, что поселился, мол, в Угрюмихе один мужик. Так вот он кому-то из местных обмолвился, будто бы когда-то там, ещё при той старой жизни, пил водку с самим Муслимом Магомаевым. Потому в деревне его между собой так и прозвали «Магомаев».
Потом он сам пришёл в церковь и попросил батюшку освятить его землю:
— Батюшка, задумал я строиться. Всю жизнь мечтал о своём доме, долго готовился, и, наконец, решился. Потому, перед таким важным делом хочу освятить свой участок.
В тот же день после освящения и молитвы о начинании всякого доброго дела Мишка с отцом Филиппом отмечали данное мероприятие в вагончике, приспособленном под дачный домик.
— Батюшка, если что, не обижайся, выпить не предлагаю. Нельзя мне. К сожалению, я запойный. Месяц могу не пить, два, а потом попадёт капля на губу и всё, неделю я не человек. Состояние страшное. В тоже время бываю в церкви, исповедуюсь и даже причащаюсь. Иногда кажется, будто во мне присутствуют два разных противоборствующих я, и никто не может окончательно победить друг друга.
— Интересно, а как получилось, что ты в церковь пришёл?
— Сначала ещё мальчишкой. Летом разгорячённые, мы забегали с братом в храм, постоять босиком на холодных плитах. Помню и мои детские мысли: «как здесь богато, попы наверно хорошо получают».
В Бога я никогда не верил, хотя и молился. Правда, немного странной молитвой. Я говорил Ему: «Дед, помоги сдать экзамены. Конечно, в том случае, если Ты есть». Экзамены, несмотря на моё разгильдяйство, сдавались благополучно, но вера моя от этого не возрастала.
Однажды, это где-то лет в пятнадцать, мы с другом совершили страшный грех. В ночь на Пасху он уговорил меня влезть в дом к одной старушке. Сама бабка ушла в церковь, а мы, забравшись ботинками на кровать, выламывали иконы из её домашнего иконостаса. Правда, уже потом на улице я почему-то почувствовал внутри себя нестерпимо гадко, да так, что отказался от причитающейся мне доли награбленного. И даже больше, посмотрел вверх на звёзды и попросил:
— Дед, если Ты есть, прости меня! Больше такого никогда не повторится. Я обещаю.
Действительно, никогда больше я в своей жизни не взял чужого, а мой друг стал вором и впоследствии умер в тюрьме.
С первым по-настоящему верующим человеком мне повезло встретиться только в начале девяностых. Наша организация развалилась, работы не было, хватались за любую халтуру и постоянно пили. И тут один благодетель предлагает в восстанавливающемся женском монастыре выложить из кирпича надвратную арку и часть прилегающего к ней забора. Деньги нам посулили хорошие, мы и взялись.
Дело было летом, работали до самых сумерек. День подходил к концу, людей рядом никого. Вдруг неподалёку останавливается иномарка. Выходят из неё трое здоровых мужиков, все-такие подтянутые, спортивные, и с ними девушка. Невысокая, хрупкая, на фоне своих спутников она казалась нам и того меньше.
Не говоря ни слова, все четверо направились в нашу сторону. Но когда до арки, где мы трудились, оставалось метров пятнадцать, девушка резко остановилась и дальше идти отказалась. Тогда эти ребята ухватили её под руки и снова двинулись ко входу в монастырь. Они-то могут идти, а она, точно с размаха натыкаясь на невидимую глазу стеклянную стену, зависала у них на руках. А дальше, как не пытались, не могут они её сдвинуть с места, ну никак.
Даже на руки её брали, хотели на себе нести, так донесут до какой-то черты, а потом всё, точно девушка начинает весить целую тонну, и нет у трёх здоровенных мужиков сил удержать эту малышку. Так ни с чем и уехали. А мы сидели на лесах и с ужасом наблюдали за этой картиной.
После того случая я и разговорился с нашей бухгалтершой. Я был в курсе, что та ходит в церковь и даже постится. Кто знает, не будь бы того случая с девушкой, может, не было бы и этого разговора. А теперь мне интересно стало, как это «поститься»? Она и говорит:
— Ты, Миша, мужик пьющий, у тебя всё равно ничего не получится.
Меня это задело:
— Когда у вас ближайший пост? Вот увидишь, во время поста не буду ни пить, ни курить.
И слово своё сдержал. Идём с ребятами на охоту, я — ни грамма, вечером в гараже соберёмся, я снова в завязке. Вот народ-то дивился, зато жена нарадоваться не могла и ждала времени постов как великого облегчения.
Как стал я посты держать, то уже так не пил, кроме случающихся порой запоев. Взяли мы с напарником подержанный «КАМАЗ», исколесили с ним наверно с пол-России. Зарабатывали неплохо, и появилось у меня с того времени непонятная потребность помогать возрождающимся храмам. Отчего так, сам не пойму. Запомнилось, проезжаем мимо монастыря, где святитель Тихон Задонский подвизался. Остановились, пошли посмотреть, а одеты были, сам понимаешь как, а ещё и неделю небритые. Монах нас за бомжей принял:
— Заходите вон в ту дверь. Вас там покормят Христа ради и одежонкой помогут.
А я ему:
— Да, нет, батюшка, я тут денег вам пожертвовать на монастырь хочу.
Всю дорогу потом как лицо того монаха вспоминали, смеялись.
Со временем, узнав, что постом и мясо не едят, прекратил есть мясо. А потом, это уже как-то так само собой получилось, я наконец крестился. «Отче наш» выучил, чаще стал в храмы заходить, свечки ставить. И замечаю, что-то такое со мной происходит.
Однажды во время охоты, мы тогда всё больше браконьерничали, я, как обычно, встал на номер, а ребята погнали зверя на меня. Лось выходил на полянку, а я из засады должен был его завалить. Слышу, погоня приближается, приготовился, вскинул ружьё, а выстрелить не смог. Мужики орут, ругаются, а я сам не пойму, почему не выстрелил. Ведь раньше никогда не подводил. Больше меня на номер не ставили, а я и рад. По бутылкам постреляю и обратно. Со временем совсем прекратил ходить на охоту. И правильно, ни к чему это баловство, вон, лучше дом буду строить, всё полезнее.
А дом получался на славу. Мишка отказался от местного угрюмихинского леса, и выписал сосну из Перми. Для внутренней отделки расстарался и купил несколько кубов отличной сухой лиственницы. Долго рассчитывал, копил, но решил, что лестница у него будет только из дуба.
Многое по дому делал он своими руками, с любовью подгоняя досочку к досочке.
И когда строительство дома, хоть и небольшого, но словно цветочек распустившегося среди помпезных с колоннами трёхэтажных коттеджей, подходило к завершению, однажды ночью он неожиданно сгорает.
Приезжали пожарные затушили догоравшие головешки. Эксперту даже не пришлось ломать голову о причине пожара, настолько был очевиден поджог. Вся деревня гудела и однозначно указывала в сторону его соседа, такого же москвича. А тот, как только сгорел Мишкин дом, тут же сбежал в Москву.
На Мишку было страшно смотреть. Весь чёрный от переживаний и обиды, он не раз приходил в храм. Долго стоял возле икон, заглядывая в самые лики, и молясь. Отец Филипп, всякий раз, встречая его в церкви, всё ждал от него одного единственного вопроса:
— За что?
И ещё батюшка боялся, что сорвётся Мишка в страшный очередной запой, когда отключается в человеке разум, и только плоть, животно корчась и стеная, сутками умоляет:
— Ещё… налейте, налейте ещё…
Дня через три, осунувшийся от пережитого, Мишка подошёл к отцу настоятелю.
— Я решил его простить.
Отец Филипп поначалу его даже не понял:
— Кого, Мишенька?
— Поджигателя этого. Сперва сам хотел его дом поджечь, потом передумал, и собрался домой за ружьём. Решил, застрелю, гада. Друзья из «крутых» приезжали, предлагали отловить его в Москве и прибить. Я уже было согласился, но в последний момент всё-таки зашёл в церковь и, как в таких случаях советуют, помолился об обидчике. И ты знаешь, отпустило, и мысль пришла: «Бог ему судья».
Вот я и решил не мстить, Бог ему судья, с Ним теперь он пускай и разбирается.
После пожара прошло с полгода. Пепелище Мишка разобрал и вскоре продал свои четыре сотки, очень выгодно обменяв их на целых пятнадцать на другом конце Угрюмихи. С тех пор вновь принялся за постройку дома, только теперь уже больше не торопится. Строит продуманно, опираясь на уже имеющийся опыт. Страховки, полученной за прежний дом, хватило чтобы поставить сруб, и дело потихонечку движется. Чаще стал бывать в церкви, хотя и в столице дел у него прибавилось.
— Ты знаешь, — обращается он к отцу Филиппу, — у меня после пожара точно пелена какая-то спала с души. Это наверно от того, что я ещё так никогда не молился, как в те дни. Очень хотелось отомстить, но победил себя. Самое главное, я больше не пью, совсем не пью. Уже два года как у меня не было запоев, вино не тянет к себе совсем. Зато стало интересно, как делаются самые обыкновенные привычные нам вещи.
Купил флягу молока и по рецепту сам сделал сыр, научился делать колбасу. Приходи ко мне в дом, покушаем домашней колбаски собственного приготовления. Научился ставить вино, говорят, получается очень даже неплохо. Сам-то я его не пью, но друзей угощаю. На днях мне должны привезти дубовый бочонок. Специально заказал, хочу сделать настоящий коньяк. А что? Своё, проверенное, безо всякой химии, пускай люди порадуются.
И самое главное, я ведь теперь стал водой заниматься. Мы с товарищем место одно разыскали, давно мне о нём говорили. Пробурили скважину, по анализам наша вода годится даже для детского питания. Наладили производство, так представляешь, я теперь к воде отношусь так, словно она живая. Я её чувствую и пью с благоговением.
Батюшка, что-то во мне неудержимо меняется, на мир смотрю совсем другими глазами. Возвращаюсь в свою Угрюмиху, утром выхожу из вагончика, вижу небо, солнце, землю, лес, цветы, реку, и понимаю, как я всё это люблю. Ты мне веришь? Нет? На самом деле, словно все эти годы долго — долго, я был очень болен, не мог дышать, а теперь исцелился и всё никак не надышусь этой радостью.
— А людей? — перебил отец Филипп, — Миша, ты людей любишь?
В ответ тот пожал плечами:
— Не знаю… Я не знаю, что значит любить людей. Иногда мне их просто бывает жалко.
А недавно Мишка подъезжает к храму и чуть ли не бегом к отцу Филиппу. И кричит:
— Бать, я вспомнил! Представляешь, я её вспомнил!
— Миш, ты это о чём?
— Да про мелодию! Помнишь, я же тебе рассказывал! Тогда в 1979 году, ночью в машине мне её напевал Магомаев. Сколько лет она у меня в голове крутилась, а вчера вспомнил!
И он запел так, как может петь песню человек, не имеющий никакого понятия о нотной грамоте, не говоря уже о тональности и размере. Он даже не знал её слов, но всё равно это была та самая мелодия, и она была прекрасна.
Читайте также другие рассказы автора:
