За столько лет он стал для меня родным, почти дедушкой. На второй план у меня отошло то, что это великий Алексей Владимирович. Он был добрым, и поругать мог, и иногда вспыльчивым, но быстро отходил. Он был обыкновенным человеком, и для меня это было в порядке вещей. Отношения стали такими не сразу, и. конечно, я никогда ничего лишнего в них себе не позволял. Но я относился к нему как к родному. Поэтому для меня это большая утрата, и я искренне соболезную родным и близким Алексея Владимировича.
Мы познакомились давно, лет 18 назад: я был простым администратором, а он – президентом нашего фестиваля. Первая наша встреча произошла именно тогда, когда фильм «Летят журавли» был избран лучшим фильмом за сто лет в России.
Чем-то я ему приглянулся. Потом он больше стал со мной общаться, стал нашим следующим президентом фестиваля «Московская премьера».
Любое воспоминание о нем – светлое. Общение с ним для меня было настолько обычным, постоянным, что я не могу даже выделить какую-то особую историю.
Любое общение с ним было замечательным. Мы сидели по вечерам, часами могли разговаривать обо всем: о кино, о политике, о литературе, о поэзии. Он был интереснейшим собеседником, и я больше молчал, а он все больше рассказывал.
Конечно, он был верующим человеком. Он ходил в храм, был христианином. Почти после каждого фильма у него оставалось по шраму – он часто шел на риск, в некоторых эпизодах кино он был на волоске от гибели, например, в «Летят журавли», когда он падал в воду, сильно повредил лицо, а в «Трех толстяках» сам ходил по канату на высоте, и чуть не сорвался. Он всегда говорил: «Это меня ангел-хранитель оберегает».
Его постоянно награждали, и однажды мы с ним возвращались с какой-то церемонии награждения – ему вручили очередной красивый приз – а он сидит какой-то грустный. Я его спросил, в чем причина. А он говорит: «Лучше бы в свое время снимать давали, чем сейчас эти призы».
Страшно не то, что они уходят, страшно то, что мы без них остаемся.
Записала Ирина Якушева
