или Почему архиерей надеется, что православные наконец-то перестанут «носиться» со своей верой?

Фото Николая Шешина

Фото Николая Шешина

«Церковь не оправдала ожиданий интеллигенции 90-х»; «Церковь не победила пьянство в России»; «Церковь не смогла…» — список того, что Церковь якобы должна была сделать за последние двадцать лет, но почему-то не сделала, можно продолжать. Вопросов будет столько, сколько вопрошающих.

Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин в ответ на такие слова предлагает одну простую, но глубокую вещь — разобраться, в чем природа Церкви. Что в ней главное, а что второстепенное; что присуще ей органически, а что не присуще вовсе. Тогда, по мнению владыки Лонгина, будет меньше шансов смешать подлинную Церковь и собственные стереотипы о ней…

Органический рост

— В 90-е годы многие пришли в Церковь, но немногие на самом деле понимали содержание православной веры. И есть мнение, что точно такая же ситуация сохранилась до сегодняшнего дня, а значит, о втором Крещении можно говорить весьма условно…

— Смотря что понимать под «вторым Крещением». Давайте для сравнения вспомним первое. Когда мы говорим, что Русь крестилась в 988 году, мы же не имеем в виду, что в одночасье весь народ стал православным и каждый при этом успел заранее скрупулезно изучить богословие. Нет. Сложно себе представить, чтобы на протяжении какого-то небольшого отрезка времени крестился весь народ: от великого князя до последнего смерда. Крещение было массовым, но не всеобщим: крестились правитель и знать, в первую очередь. А дальше происходило по Евангелию: закваска помещается в тесто и постепенно все тесто вскисает. Крещение в 988 году — это только начало длительного процесса. Князья, принявшие Православие, начали в каком-то смысле «соревноваться» друг с другом в строительстве храмов, в обустройстве монастырей, заботились о распространении Священного Писания, богослужебных книг. И так постепенно христианство становилось жизнью всего народа. Или, например, в Римской империи: когда при императоре Константине Великом христианство стало свободной религией, мгновенного перерождения общества ведь не произошло. Только позже Григорий Богослов напишет, что любая крестьянка, торгующая на рынке, знает разницу между терминами «омоусиус» и «омиусиус». Но ведь до этого должны были пройти века! И вот интересный вопрос: Крещение Руси, начавшееся в 988 году при князе Владимире, — когда оно закончилось? Через двадцать лет? Пятьдесят? Сто? Можно ли в какой-то исторической точке сказать: всё — Русь крещена целиком и полностью, просвещена светом Евангелия? Принятие христианства целым народом — процесс длительный, его не уложишь в ограниченный временной отрезок, а само крещение — лишь старт. И на мой взгляд, сегодня происходит тот же самый постепенный процесс…

— …который уместно назвать «вторым Крещением Руси»?

— Да. Но надо договориться о терминах. Я воспринимаю «второе Крещение Руси» как явление, которое можно измерить статистически. И то, что рубеж 80-90-х годов в этом смысле стал вторым Крещением — бесспорно. Тысячи наших граждан приняли Православие, причем сделали это осознанно, будучи взрослыми. Другой вопрос — степень их сознательности, готовности к восприятию тех даров благодати, которые получает человек в Крещении. Уровень понимания того, что такое Церковь и православная вера, был у людей совершенно разным и часто, конечно, их представления не соответствовали действительности. Для кого-то это было просто любопытство. Для кого-то принятие православия стало выражением протеста против надоевшей, измучившей всех политической идеологии: люди почувствовали свободу, и эта свобода ассоциировалась в том числе и с Церковью. Далеко не всегда приход в Церковь был связан с принятием Христа. Но трудно и наивно было бы ожидать чего-то другого после семидесяти лет советской власти.

— Если приход людей в Церковь не был связан с главным — с принятием Христа, то как к этому второму Крещению относиться?

— Нормально. Первый шаг к Церкви — это шаг через порог храма. Многих людей привела сюда просто генетическая память: «Русский — значит православный». Встретить Христа и узнать Церковь — было уже последующей задачей. Выполнить ее в тот момент в полном объеме было сложно даже чисто практически: в немногих сохранившихся храмах люди осаждали священников так, что они еле-еле со всем справлялись…

— И тем не менее главный вопрос: сумела ли Церковь сделать, кроме первого шага, еще второй, третий и последующий… Изменилась ли ситуация за двадцать лет?

— Сегодня в Церковь приходит людей больше, чем в 1990-е. Я считаю, у меня есть право судить об этом. В 1990-е годы я служил в Москве настоятелем только что открывшегося подворья Троице-Сергиевой Лавры. На моих глазах в Церковь приходило очень много людей. Задерживалось, конечно, меньше. Так происходит и сейчас, но только сегодня тех, кто остался, больше. Условная схема: допустим, в начале 90-х в городе было десять храмов, в них приходило по тысяче человек — всего 10 000 человек. Оставалось в каждом храме примерно по 20 человек, всего — 200. Сейчас в том же городе — сто храмов. В каждый приходит по сто человек — те же 10 000. Но теперь по 10 человек остается в каждом храме. Всего — 1000 человек. Это схема, но она отражает реальную динамику.

— А это, с Вашей точки зрения, достаточный темп роста? Ведь прошло уже целых двадцать лет. Может быть, были основания ожидать более активного развития…

— Это естественный для Церкви рост. Никакие взрывные процессы в Церкви невозможны. Для нее свойственно медленное прорастание в ткань народной жизни, и воцерковление народа занимает если не века, то, по крайней мере, поколения. И с моей точки зрения, сейчас происходит нормальное органичное развитие.

Фото Владимира Ештокина

Фото Владимира Ештокина

Побочные эффекты

— Какова главная проблема Церкви на сегодняшний день, с Вашей точки зрения?

— Нехватка образованного, самоотверженного и жертвенного духовенства. Такие люди, конечно же, есть, но их пока еще недостаточно. Чем больше будет таких священнослужителей — понимающих, чем их служение принципиально отличается от любой другой человеческой деятельности, — тем продуктивнее будут решаться все — подчеркиваю, все — остальные проблемы в Церкви. Служение священника — всегда жертва. Тем более, сегодня, когда становится в общем-то нормой то, что у священников, по крайней мере в крупных городах, появляется возможность купить себе, скажем, иномарку и квартиру. В такой ситуации «внешнего благополучия» служение духовника должно быть еще более жертвенным. Все проблемы Церкви связаны только с нами самими. Это было актуально сегодня, и в 1990-е, и тысячу лет назад.

— Люди ждут, что в обществе, где Церковь стала свободной, социальная обстановка должна улучшиться. Но критики Церкви указывают на то, что, например, алкоголиков и наркоманов в стране за последние двадцать лет меньше не стало…

— Во-первых, люди всегда считают, что кто-то им что-то должен. Мы постоянно сидим и ждем, что вот сейчас кто-то придет и решит наши проблемы, но сами при этом ничего делать не хотим. Это банальная мысль, но в данном случае она четко характеризует ситуацию. А во-вторых, — и это главное — задача Церкви — не наведение порядка в обществе и не сокращение числа наркоманов, алкоголиков и т. д. Это не в ее природе. В конце концов, у Церкви в принципе нет аппарата принуждения. Задача Церкви — проповедь слова Божия и воспитание христианского отношения человека к миру. И вот тут один из сопутствующих общественно-полезных продуктов христианского отношения к жизни — это как раз то, что христиане — более законопослушные, мирные, ответственные люди и т. д. Среди них почти нет алкоголиков, наркоманов. А если есть, то такие люди и приходят в Церковь как к последнему пристанищу, чтобы им помогли избавиться от подобного недуга. Но подчеркну, что это лишь вторичный эффект от главного — от проповеди.

Все это очень напоминает историю, которую мне рассказывала одна моя прихожанка. Она много лет проработала в советской библиотеке. И каждый год вышестоящие инстанции требовали отчетов — как библиотека повлияла на уровень нравственности населения района: скольких человек удалось отговорить от развода, сколько человек бросили пить и т. д. Бедные библиотекарши вынуждены были придумывать, что такой-то муж вернулся в семью, прочитав такую-то книгу. Абсурдная ситуация: исправлять людей — не задача библиотеки. И тем не менее обществу всегда очень хочется иметь какие-то чисто утилитарные, статистические показатели. Видимо, кто-то считает, что только по ним можно оценить эффективность работы. Но будет по-настоящему страшно, если мы такой же подход и такие же критерии начнем применять и к Церкви. Плоды, которые приносит Церковь, — совсем не те, которых ждет от нее секулярный мир, не понимающий ее природы. Плоды веры прорастают постепенно в душах людей: любовь, радость, мир, долготерпение, кротость…

— И тем не менее в 1990-е годы представители интеллигенции, например, возлагали на Церковь огромные надежды, которые, по их мнению, сегодня так и не оправдались…

— Я могу понять таких людей. Все то, что они считали знанием о Церкви, не имело никакого отношения к реальности. В чем-то эта ситуация остается актуальной и сегодня. Наши уважаемые критики все время заявляют, чего они ждут от Церкви, но при этом сами не желают разобраться и понять, что такое Церковь, как она сама себя определяет, в чем видит свои задачи. И если они борются, то борются собственно, не с Церковью, а со своими представлениями о ней, с неким выдуманным мифом. Неудивительно, что фантом, который они считали Церковью, не оправдал их ожиданий. Они на него и обижаются до сих пор. Но лично я к началу 1990-х был уже священником в Церкви — то есть я не смотрел на Церковь со стороны и поэтому не ждал от нее того, что ей вовсе не присуще. Я не могу, в отличие от многих наших интеллигентов, на Церковь обидеться. Мне просто не за что. Я ведь очень хорошо помню, как было до 1991 года. В монастырь меня приняли в 1986 году — это было еще вполне обыкновенное советское время. И вообразите: вдруг на твоих глазах постепенно начинают происходить неожиданные вещи, которые наполняют сердце радостью. Вот — открыли Даниловский монастырь. Вот — в какую-то другую обитель разрешили принять не двух-трех монахов, а двадцать-тридцать. Каждое такое событие было чем-то новым и необыкновенным. И в этом смысле мои ожидания — как человека церковного — во многом сбылись и продолжают сбываться.

И в горящую избу…

— Каких изменений в Церкви Вы ждете в будущем?

— Я жду времени, когда обретение веры перестанет быть для человека сродни вхождению в горящую избу, чем-то из ряда вон выходящим. Мне кажется, многие наши болезни происходят сегодня как раз оттого, что человек обретает веру — и начинает с ней «носиться», не знает, куда ее «поставить», куда ее «приладить»: «Как теперь жить!? Что теперь делать!?». А у меня перед глазами другой пример — поколение моей бабушки, ее окружение. Эти люди родились и воспитывались в вере еще до революции. Многие из них закончили только несколько классов приходской школы, до самой старости писали печатными буквами. Они были православными — и просто нормально жили. Вера была для них настолько естественной, что им не надо было рефлексировать, «как жить по-христиански». Они соблюдали все посты, хотя, казалось бы, какие в то время посты: революция, война, голод и т. д. Но они, как могли, вели церковную жизнь и ни от кого, кроме себя самих, ничего не требовали. Из Церкви могли уходить их мужья и сыновья, а они только крепче за них молились… Они никого ни к чему не призывали, не заставляли, никого не упрекали, но в то же время не шли на компромиссы со своей совестью. Лично я воспринял православную веру именно от бабушки. Она не проповедовала, не поучала. Она просто жила рядом со мной — и этого было достаточно. Такие люди, само собой, есть и в сегодняшней Церкви. Но я жду, когда их станет больше.

— А что можно сделать, чтобы это происходило скорее?

— А что значит «скорее»? Это ведь живая жизнь, которую невозможно ускорить. Вот представьте себе хорошего садовника. Что он делает? Поливает, удобряет. Странно было бы, если он, придя в свой сад, сказал бы: «Что-то цветок растет слишком медленно» — и начал бы руками тянуть стебель вверх, чтобы ускорить процесс. Так ведь можно все уничтожить! Поэтому единственное, чего мы можем просить для Церкви у Бога, — это время. Как говорил Столыпин: «Дайте нам двадцать спокойных лет — и вы не узнаете Россию…». Прошло двадцать лет церковного ренессанса. Это были очень счастливые годы, на мой взгляд, одни из лучших в истории Русской Церкви — но нам нужно хотя бы еще столько же, тогда можно будет говорить о серьезных результатах. Сегодня надо просто напоминать себе, что такое Церковь и какова ее природа. Никаких быстрых, сиюминутных плодов она не дает. И трясти ее, будто яблоню, чтобы с нее тут же упали спелые яблоки, — вряд ли разумно.

Константин Мацан

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.