Уходят ветераны, и рвётся прямая ниточка, связывающая нас с Великой Отечественной. Наверное, дети, никогда не видевшие своих воевавших прадедушек, по иному будут относится к событиям «сороковых-роковых». А что значит война для людей более старшего возраста, поколения детей и внуков фронтовиков?
Протоиерей Сергий Правдолюбов
Снайпер целился отцу в сердце
Мой отец – фронтовик, потому мне кажется, что всё было совсем недавно. И война для меня – просто часть жизни и нашей семьи.
Отец рассказывал о войне разные интересные случаи, в которых была правда, отличающаяся от звучавшего, например, в школе. Отец никогда не говорил, как он стрелял по танкам из «сорокопятки» (пушки, которая прямой наводкой стреляет по идущим танкам). Это я уже осознал позднее. Он рассказывал, как стреляла пушка, как её заряжали, как убили подносчика снарядов из-за того, что он плохо прикрепил каску.
А про танки – ни слова, видимо, тот ужас, которые они, идущие прямо на тебя, вызывали – не проходил с годами. Отношение к немцам у меня было такое же, как у моего отца, который о враге всегда говорил с уважением (так говорили русские солдаты о враге и в Крымскую войну).
И мы все, дети фронтовика, служили в армии, никогда никто не думал, что можно взять и в армию не пойти. Это было бы просто позором для нас.
Я не могу одного понять в Великой Отечественной войне – почему немцы Москву не взяли. С точки зрения истории, логики, Москва должны была быть взята. Это загадка, которую для меня никто пока не разрешил и не объяснил из специалистов, историков. Ведь Москва вся была открыта, по шоссе спокойно можно было доехать до метро «Сокол», и доезжали – немцы-мотоциклисты, проводившие «разведку боем». То, что Москва была открыта чуть ли не до Кремля и её не смогли взять – это необъяснимо. Чудо Божие.
А о Крестном ходе вокруг Москвы в то время рассказывал мне отец ещё до всякой шумихи об этом.
Сегодня я вижу некоторую искусственность в постоянном разбереживании раны Великой Отечественной. Ветераны почти уже все умерли. Я читал рассказ, когда дочка, прощаясь с уходящим на войну папой, нечаянно поцарапала ему руку. И на фронте, в память о дочке, этот человек не позволял ранке зажить.
Нынешние воспоминания Дня Победы похожи на это разбереживание раны. Европейские страны перестали отмечать этот праздник так же пафосно, как мы.
Лично для меня война полностью закончилась тогда, когда я поехал делать операцию на сердце в Германию. Мой отец был ранен под Святогорским монастырём, освобождая пушкинские места. Снайпер-кукушка целился ему в сердце, а попал в руку. Разрывная пуля разбила кость руки и разворотила часть спины. Он упал, прижал весом тела руку, и потому кровопотеря не была необратимой.
С того времени прошло уже почти 70 лет. И вот я, его сын, сын русского солдата, поехал в Германию, и сын или внук немецкого солдата, возможно даже стрелявшего в отца, всеми силами и всем своим хирургическим искусством спасал мое сердце. То есть произошло самое «сердечное» примирение… Какие после этого могут быть лозунги, крики? В нашей семье на фронте погибли два брата отца, муж маминой сестры, один мамин брат погиб на фронте, а второй вскоре после войны умер.. Но сколько же можно помнить о враждебном отношении? Сколько можно кричать по этому поводу?
Нужно благодарственно помнить подвиг тех, кто воевал, положил свою жизнь за других, но при этом не имея в сердце никакой вражды.
Георгиевские ленточки – вроде бы хорошая идея, но для молодежи. Я всегда видел отцовскую медаль. Зачем напоминать лишний раз? Тем более ленточка эта – от Георгиевского креста, а вовсе не от сталинской медали. Чем развешивать и раздавать ленточки, лучше последним ветеранам, которые едва живы, отдать деньги, идущие на производство ленточек. Им даже самая мелочь не помешает. Обязательно устраивать акции «мы помним»? Конечно, помним. Но не надо требовать искусственных воспоминаний.
Вот у нас и юбилей – 1812 года. Надо тоже помнить. Почти полгода прошло. А пока я не вижу никаких приготовлений, кроме ремонта триумфальной арки, никаких патриотических акций и благодарных действий в память героев Отечества и всенародного подвига. А ведь это укрепляет чувство Родины и радость за нее. Так надо же потрудиться для этого, для воспитания чистого и светлого патриотизма у внуков и правнуков. Без этого трудно что-либо передать от одного поколения к молодому, новому.
Протоиерей Всеволод Чаплин
Все религиозные войны меркнут перед этой войной
Война – это всегда трагедия, и лучше обходиться без неё. Тем более что война, в которой противостояли друг другу богоборческие режимы, оказалась самой жестокой в истории человечества. Все религиозные войны меркнут перед ней.
Однако война, будучи злом, выявляет лучшие человеческие качества. Когда человек жертвует собой ради ближних, ради Отечества, ради его свободы, он проявляет высшую добродетель.
Многие закоренелые атеисты или люди, безразлично относившиеся к вере, в это время решительно изменились и своей верой, своим подвигом отвели от народа беду, которую обрушили на него десятилетия агрессивного безбожия.
Конечно, я смотрел фильмы о войне, слышал рассказы от родственников, у меня на войне погиб дед. Но я не считаю, что переживания родственников для меня более важны, чем переживания других людей. И не отдаю этим переживаниям предпочтения.
Юрий Пивоваров
академик РАН, директор Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН
Самоэмансипация русского народа
Великая Отечественная война никогда не была для меня историей, хотя я историк по профессии. Она – часть моей жизни. Я принадлежу к поколению, которое выросло из войны.
Я родился в 1950 году, через 5 лет после войны. Фронтовиками были мой отец и его братья, часто приходившие к нам в гости. Мы жили в коммунальной квартире, где воевали все мужчины-соседи. Так что я с рождения жил в окружении людей, знающих войну.
В нашем дворе – в переулке возле Рижского вокзала, стояли противотанковые ежи. И мы, дети, играли в войну возле них, «защищались» от «немецких танков».
Когда стал взрослым человеком, мне претил культ войны, который развивался в советские времена. Я уже тогда понимал, хотя ещё не был историком, что настоящая Великая Отечественная – это одно, а кино и большинство книжек – другое. Хотя бы потому, что был знаком со множеством фронтовиков и слышал от них, как всю было в действительности.
А когда история сделалась моей профессией, я стал думать над этим вопросом. Я понял, что эта война – одно из самых главных событий Русской, а не только советской истории. Хотя по-настоящему я сам для себя понял войну лишь в последние годы, причем на отвержении того её культа, который у нас сейчас развивается. На мой взгляд, — это не то, что нужно, чтобы мы помнили о войне.
Безо всякого сомнения, война явилась поворотным пунктом не только в том, что мы спасли Родину, сломали фашизму хребет, освободили другие народы. С войны начинается самоосвобождение, самоэмансипация русского народа от Сталина и сталинизма.
У меня есть по этому поводу теория, что в 1941- 1942 годах сталинский режим по-настоящему рухнул. Этот режим готовил страну к войне, но Рабоче-крестьянская Красная армия была разгромлена, и лишь в конце 1941 года русский народ поднялся на Великую Отечественную войну. Как Толстой в «Войне и мире» писал «и поднялась дубина народной войны». Она и поднялась к концу 41-го.
При этом я, являясь резким противником Сталина, понимаю, что и он сыграл определенную роль, как и Коммунистическая партия. Тем не менее, старый режим тоталитарного ужаса ушел в небытие. Люди, которые пришли с войны (я говорю как сын фронтовика) не были рабами. Это были победители, люди с огромным чувством собственного достоинства, и загнать снова в тоталитарный ужас их было нельзя.
Именно поэтому был позднее XX съезд, оттепель, вообще изменилась жизнь. Уже хрущевско-брежневский период не идеальный, но все-таки более-менее человеческий для народов СССР. Это – результат того, что народ победил. И не только, повторяю, фашистский режим, но во многом и сталинский.
Это не значит, что потом было что-то идеальное. И потом было много плохого. И, тем не менее, война была Великой освободительной прежде всего для русского народа. Это грандиозный подвиг народа. В том, что 9 мая – сейчас самый главный национальный праздник России сомневаться не приходиться.
Но я противник того, как сегодня власть старается по существу свести всю истории ХХ века к Великой Отечественной войне. Сейчас ещё хотя бы Столыпина вспомнили. Обо всем остальном как бы можно забыть, не обязательно вспоминать. А этого делать нельзя. Потому, что и война имела свои причины и последствия.
Так, Вторая мировая война есть продолжение Первой мировой. Так сказать «недовоевали», и по существу коалиции повторились. Связана война и с победой большевизма в России и национал-социализма в Германии. Если бы этих побед не было, история могла бы сложиться по-другому.
А последствия – война привела СССР на невероятный мировой уровень, мы стали второй сверхдержавой, показали всему миру, кто мы и что мы. Вместе с тем – во многом было надорвано национальное здоровье, и те демографические кризисы, в которых Россия находится сегодня, безусловно связаны с теми страшными потерями, которые наш народ понес. Ведь, как говорят в том числе и демографы, погибают лучшие. Значит, лучшие мальчики и девочки погибли и, соответственно, от них не родились лучшие мальчики и девочки.
Война во многом надорвала нас и во многом определила дальнейшее развитие, в том числе бешенное развитие военно-промышленного комплекса, что привело потом к экономическому кризису.
Так что последствия войны – и положительные и негативные – огромны. Но вне всяких сомнений, повторяю, это одно из главнейших событий не только нашей истории ХХ века, но и всей тысячелетней русской истории.
Чулпан Хаматова
Нужно благодарить каждого из ветеранов
В детстве представления о войне у меня были романтическими, связанные с праздниками, выходными, школьными торжественными «линейками». Я навязчиво расспрашивала дедушку-фронтовика, просила вспомнить какой-нибудь подвиг. А он говорил только про грязь, холод, вшей. А мне, насмотревшийся советских фильмов, хотелось, чтобы у дедушки была история, как он сражался один на один с танком, закидывал гранатами вражеский дзот…
Мои детские впечатления о войне потом перекрылись взрослым ощущением, что любая война – преступление.
Даже подвиг нашего советского народа дался такой кровью, таким количеством жертв, что у меня размышления об этом ничего, кроме внутреннего протеста, не вызывает.
К сожалению, ни каждый конкретный человек, ни его жизнь не берутся в расчёт. Жертвы начинают считать миллионами …
И потом то, что сделано из этого человеческого подвига у меня тоже вызывает внутреннее неприятие. Лозунг «страна выиграла войну» — неправдив. Войну выиграли люди, не массы, не миллионы, а конкретные люди. А страна никак этих людей не отметила, никак перед ними не извинилась за их поломанные судьбы.
И даже сейчас во всех этих наклейках «спасибо деду за победу» — какое-то пренебрежение. Слово «победа» — осталось, а слова «горе», «отчаяние», «катастрофа» — куда-то ушли. А для меня война ассоциируется больше всего именно с этим.
Нужно благодарить каждого из оставшихся ветеранов (и тех, кого уже нет), извиняться перед ними, перед каждой семьёй, которая так или иначе в эту войну пострадала. Нужно вспоминать каждого человека, к сожалению, этого не происходит и это вызывает во мне чувство несправедливости.
Нам же подсовывают общий размытый подвиг, формальные некрасивые украшения к 9 мая в виде баннеров или листовок, наклеенных на двери магазинов.
Мои дети знают о войне, знают, кто с кем воевал, но на глубинном уровне мы ещё это не обсуждали. Но они в курсе, что их прадедушка – воевал, хотя никогда его не видели: он умер, когда я училась в школе. И, услышав как-то песню про деда-ветерана, они стали плакать, видимо, перенеся историю песни на историю их семьи.
Протоиерей Алексий Уминский
Дед вернулся с войны морально покалеченным человеком.
Я родился в 1960 году, когда после окончания войны прошло всего пятнадцать лет. И, хотя это была уже другая страна, находящаяся на другом этапе своего развития, тем не менее, память о войне была на каждом шагу.
Воевал мой дед (я едва его помню), фронтовиками были деды моих друзей. Мы рассматривали привезенные ими с войны трофеи, рассматривали фотографии военных лет. Смотрели и фильмы про войну, которые воспитали нас в таком, мне кажется правильном, серьезном настрое любви к Родине.
Может быть, сейчас их можно критиковать за некую однобокость в демонстрации военных событий, но эти картины показывали прежде всего человека – героя. И мы все были воспитаны в таком ключе, что это война героев, которые защитили свою Родину. А позднее мы прочитали романы Генриха Белля, которые открыли для нас войну с совершенно неожиданной стороны.
Так я Великую Отечественную воспринимаю и сегодня. С одной стороны как величайшее горе и трагедию, о которых мы не сможем забыть, с другой – как время и место явления какого-то особенного героизма и самоотверженности русских людей.
Я знаю, что дед с войны он вернулся морально покалеченным человеком. Он умер рано, почти в пятьдесят лет, после серьёзнейших психических депрессий. При этом он был безусловно герой, офицер, имеющий боевые награды. Я эти награды всегда держал в руках, когда приходил в гости к бабушке и дедушки. И эти награды были для меня значимым. Но я как-то не думал, дошел он до Берлина, не дошел, сколько убил немцев. Это было неважно.
О войне я знаю и из рассказов своих родителей. И отец и мама рассказывали о том голоде, который они пережили, о картофельных очистках, которые они жарили и варили, о воздушных налетах, о бомбежках Москвы. До сих отец рассказывает обо всё этом очень ярко.
В истории так происходит, что раны зарубцовываются, какие-то исторические события становятся отдаленными, не теряя своего значения. В конце концов, мы помним войну 1812 года, хо я прошло 200 лет с тех пор. Но она все равно – значимое событие, сохранившиеся в истории, в литературе.
Протоиерей Александр Ильяшенко
Крылатые люди
Война задела своей страшной тенью каждую семью.
На фронте воевали два моих дяди – брат мамы и брат папы. Мамин брат погиб от пули снайпера в августе 1942 года. Папин брат был сапёром, остался жив, но с войны принес не только множество наград (в том числе Орден Красной звезды, Орден Отечественной войны, медаль «За отвагу»), но и ранения… Из-за них он и умер в 1953 году. Мне тогда было почти четыре года.
Несмотря на всю трагичность Великой Отечественной, я бы сказал, что она стала звёздным часом русского народа в ХХ веке. На нашу страну обрушилась вся сила объединённой фашистской Германией Европы: немцы, австрийцы, чехи, поляки, хорваты, итальянцы, румыны, венгры, французы, испанцы. Казалось, положение было совершенно безнадёжным, но Советский Союз вышел из схватки победителем.
Да, потери были очень тяжелыми, и порою — напрасными, были подчас безграмотные действия и решения командования, стратегические и тактические просчёты. Но разве у французов, которых немцы разбили за сорок дней, не было подобных просчётов? Говорят, что Светский Союз не был готов к войне. А что, та же Франция, значит, была готова? Англия, Америка были готовы? Нет.
Наш народ выиграл, показав высочайшие примеры мужества, готовности к жертве, к подвигу, исключительный интеллект.
В русском языке есть слова отвага. Вага – это по-украински, по- старославянски — вес. Получается, отвага – это невесомость. В летописях русских воинов называли «крылатыми людьми». То есть они демонстрировали такую самоотверженную храбрость, когда человек не думает о себе и – преодолевает непреодолимые препятствия. Но при этом его подвиг – осознан. Во французском языке есть слово «кураж» — мужество. Оно вошло в русский язык, но, например, в интонации «пьяный кураж»… Мужество русского человека и европейца – отличается.
С начала войны прошло более 70 лет, и она уже становится историей. Тем более для нас, не переживших её лично. Мы переживали её отражённо, через общение с фронтовиками. Но они чаще были немногословны, старались не вспоминать об этом, поскольку слишком страшны воспоминания.
Отец Глеб Каледа после демобилизации, чтобы отойти от страшных военных впечатлений, духовно, молитвенно осознать то, чему ему пришлось быть свидетелем, взял палатку, еду и на какое-то время поселился неподалёку от Троице-Сергиевой лавры. Его «Записки рядового» — яркое, драматичное повествование. Но ему удалось преодолеть ту тяжесть, которую влекли за собой воспоминания о тех грозных, героических и очень страшных годах.
Когда мои дети были маленькими, чтобы воспитать уважение к истории своей стране, к воинскому подвигу я читал им русские былины. В них присутствуют и русский дух, и патриотизм, и уважение к противнику. Там нет ненависти, пренебрежения. Былины – это глубокое и значительное чтение, их важно читать с детьми вслух, но в определённом возрасте детей.
Священник Дмитрий Свердлов
Моя личная боль о войне становится еще сильнее
По войну мне рассказывал отец, который застал её подростком. Помню, показывали фильм «В бой идут одни старики» (я тогда был ребенком) и папа стал рассказывать, как он в конце войны работал на Туполевском заводе и собирал бомбардировщики «Ту». Для меня это было полной неожиданностью, потому что отец был художником, и мне совершенно невозможно было представить его стоящим у станка или закручивающим гайки в самолете.
А перед этим в его жизни была эвакуация. Он рассказывал, как полтора месяца ехал с отцом, с его женой (моя бабушка погибла очень рано) в поезде в Ташкент через Урал. В этом поезде в эвакуацию был отправлен цвет московской профессуры, специалисты разных областей науки. Они собирались по разным купе, потом менялись местами, и каждый рассказывал что-то занимательное из своей области науки: физики, филологи, географы, историки… Отец сидел и слушал их раскрыв рот, и так все эти полтора месяца. А потом в Ташкенте в школе занятия у него вели профессора Московского университета.
Он часто вспоминал свою учебу в Полиграфическом институте на вечернем отделении, а одновременно он работал телеграфистом на Центральном телеграфе.
С ним на потоке учились фронтовики, которых принимали без экзаменов по военной льготе. Они были всего года на два – на три старше отца, максимум на пять. Отцу не хватило года до призыва. Вроде бы все ровесники, но вместе с тем фронтовики – совершенно взрослые, бывалые мужчины, прошедшие войну, сформировавшиеся сильные личности. Эти фронтовики – сокурсники – вообще одно из самых ярких впечатлений в жизни отца.
Он рассказывал про них много разных, в том числе смешных историй. Иногда, не зная предмета, студенты-фронтовики старались на экзамене увести речь в сторону войны, козырнуть военным подвигом. С преподавателями, которые сами были фронтовиками, это обычно не проходило, они возвращали беседу в русло изучаемого предмета. А вот со штатскими преподавателями это могло помочь.
Был как-то экзамен, и студент, севший отвечать, вдруг спрашивает преподавательниу: «А который сейчас час?» — «Без пятнадцати девять», — отвечает. «Мне надо срочно уйти! – начинает волноваться студент. — У меня контузия, и ровно в 9 часов каждый вечер у меня начинается приступ». Она со страхом и уважением ставит оценку и отпускает. А студенты знают историю про контузию, которая повторяется на каждом экзамене.
По маминой линии у меня воевал дед, про которого я почти ничего не знаю. Он вернулся с войны и в 1946 году умер от ран. Только уже будучи взрослым я узнал, что дед вернулся не в свою семью, а к другой женщине. И именно потому мама очень неохотно о нем рассказывала: она вообще не хотела о нем вспоминать, не могла простить. Когда мама стала стареть, я пытался уговорить её съездить на родину деда и на его могилу в Белгородскую область. Но мама отказалась. Так что я не знаю, где дед похоронен.
А мама во время войны была совсем маленькой девочкой, и все, что она запомнила о войне – это постоянное чувство сильного голода. Она так всю жизнь и прожила со страхом голода, постоянно делала избыточные запасы – не могла избавиться от инстинкта, травмы детства.
Время стирает боль войны, война все больше перемещается в память и в искусство. Память (и, почему-то, искусство) все больше сохраняют бравую картинку войны, забывая ее боль. И от этого моя личная боль о войне становится еще сильнее.
Вместо правды о ней – тяжелой правды, часто невыносимой, которая могла бы быть спасительной для нашего народа, предлагается миф, сказка, где всё – черно-белое, где только триумфально звучат фанфары.
Мифы стирают историческую память, люди перестают знать и понимать войну. Это открывает возможность для повторения старых ошибок, которые могут вновь привести к печальным сценариям.
Я уверен, что нам нельзя забывать, что война была выиграна очень высокой ценой. Неоправданно тяжелой — за счет пренебрежения человеческими жизнями, жизнями советских солдат.
Пренебрежение человеком, отношение к нему как пушечному мясу – это прямо антихристианское отношение, дьявольское. И в этом грехе виновато как минимум высшее военное командование СССР.
Знание об этой цене победы не повредило бы нам сегодня, помогло бы перестроить нашу армию, изменить отношение к военному делу, к жизням солдат, помогло бы научить ценить эти жизни. Ведь сегодня в армии – тоже есть пренебрежение к воинам, к рядовому солдату, к офицеру.
Наша армия ни в коем случае не заслуживает такого к себе отношения, когда офицеры выглядят как попрошайки: каждое новое правительство обещает им повышение зарплат, и потом сразу об этом забывает. В таком проявлении пренебрежения к сегодняшней армии я вижу продолжение печальной традиции военного времени. Разумеется в меньшем масштабе – но дух, мне кажется, тот же.
Читайте также:
