Об убийстве протоиерея Иоанна Кочурова в 1917 году писали российские газеты – а потом упоминал в своей книге Джон Рид. В годовщину прославления новомучеников об отце Иоанне вспоминает его правнучка, журналист Мария Герасимова.
Когда-то в далёкой туманной юности я, дитя советского времени, гуляя по городу Пушкин, как тогда называлось Царское Село и восхищаясь изысканной роскошью бывшей царской резиденции, и помыслить не могла, что хожу по улицам города, в котором убили моего прадеда.
До 80-х годов ХХ века я не только имени его не знала, но даже не знала о его существовании. И если родственников, погибших и пропавших без вести во время Второй мировой войны все знали наперечёт и по именам, за них поднимались тόсты за праздничным столом 9 мая, когда вся семья собиралась у нас после демонстрации, то имя Ивана Александровича Кочурова мне сообщил мой отец году в 1983-ем. Шёпотом.
Это было как откровение: мало того, что я вдруг узнала, что мой прадед-священник был публично убит большевиками, так ещё и родственники со стороны отца были священниками!
Мне, вчерашней пионерке, до этого времени заходившей в церковь разве что из праздного любопытства, сказали, что священники – это и есть моя семья. Правда, справедливости ради, надо признаться, что пионеркой я была плохой: при каждом удобном случае снимала алый галстук.
А уж комсомолкой и вовсе была никудышной: достаточно сказать, что в комсомол меня почти вволокла в десятом классе школы классная руководительница – умная и прекрасно понимающая советские реалии женщина.
И комсомолкой я пробыла ровно пару месяцев до получения школьного аттестата. Сразу после окончания школы комсомольский билет затерялся в недрах старого письменного стола, за которым я все десять лет делала уроки, чтобы уже никогда не быть найденным, а я благополучно пополнила ряды советского андеграунда.
Молодость весело прожигалась в теософско-философских поисках смысла жизни и самой себя в некоторых неформальных объединениях Санкт-Петербурга (тогда Ленинграда) и Москвы.
Своим чередом шли посиделки на подпольных квартирах и антисоветские разговоры на кухнях, художественные и музыкальные квартирники, посещения подпольных рок-концертов – в том числе любимого мною тогда (и по сей день) Бориса Гребенщикова в том же городе Пушкин, с которых всю мою дружную компанию периодически загребали в ментовку и мы весело ночевали в «обезьяннике» – переправка ночью из дома в дом, под пóлами несуразных пальто, уже совсем истрёпанного самиздатского томика «ГУЛАГа» Солженицына…
Но история об убитом прадеде-священнике, поведанная мне моим отцом шёпотом, в съёмной комнатке квартиры диссидента Феликса на Пряжке в Питере, куда я к тому моменту благополучно отбыла, оставив дом родной и пустившись во все жизненные перипетии, не давала мне с тех пор покоя: из года в год, по крупицам, из осторожных разговоров моих родственников, я шаг за шагом, факт за фактом, постепенно накапливала знания и об истории моей семьи, и об истории Ивана Кочурова.
Иван Александрович родился 13 июля 1871 года в Бигильдино (Сурки) – селе Данковского уезда Рязанской губернии в многодетной семье деревенского священника Александра Кочурова, что предопределило его путь в священники с рождения. После окончания Данковского духовного училища, он успешно окончил в 1891 году Рязанскую духовную семинарию, а в 1895 году – Санкт-Петербургскую духовную академию.
Ещё в семинарии он проявил себя как прекрасный оратор. Также в нем обнаружилась явная склонность к миссионерской стезе, и по окончании 10 июня 1895 года Санкт-Петербургской духовной академии со званием действительного студента отец Иоанн, в соответствии с его желанием, был направлен миссионером в Алеутскую и Аляскинскую епархию.
Здесь мои познания в этой области расходятся со сведениями официальных источников, которые повествуют об этом, так как я знаю, что назначение священников на места служения не в их власти. Они лишь со смирением принимают его.
Просто за то, что это был не его выбор, говорит тот факт, что все 12 лет, проведённые им в Америке, он постоянно писал прошения о возвращении в Россию, и только два из них были удовлетворены. Но, как бы то ни было, по собственному желанию или по «распределению», но Иван Александрович отправился именно в Америку.
Перед отъездом он женился на Александре Васильевне Чернышёвой и в середине лета 1895 года сфотографировался на память вместе с супругой, всеми своими братьями и сестрой Марией (на фото нет ещё двух его сестёр – Любови Александровны и Софьи Александровны Кочуровых).
Лето 1895 года. После женитьбы Ивана Александровича Кочурова перед отъездом в Америку. Сидят слева направо: Мария Александровна Кочурова, Иван Александрович Кочуров, Александра Васильевна Кочурова (жена И.А. Кочурова, урождённая Чернышёва), Николай Александрович Кочуров. Стоят слева направо: Василий Александрович Кочуров, Дмитрий Александрович Кочуров
27 августа 1895 года отец Иоанн был рукоположен в сан священника Преосвященным Николаем, епископом Алеутским и Аляскинским. К этому времени, ещё в 1892 году, Преосвященный Николай открыл православный приход в Чикаго. Туда-то, в 1895 году Указом Святейшего Синода, и был назначен отец Иоанн настоятелем чикагской церкви святого Владимира.
Что ждало его, русского интеллигента, православного, в протестантской Америке? Быт и культурный уклад американцев начала ХХ века совершенно отличавшийся от того, в котором он родился и воспитывался в России, незнакомый, до поры, английский язык, паства в лице бедных православных эмигрантов, чужая среда, незнакомые обычаи, другой климат. Вдобавок ко всему, здания, в которых располагались церкви, находились в плохом состоянии.
Церковь Святого Владимира в Чикаго занимала небольшую часть арендованного здания в юго-западной части города. Первый этаж дома был поделён на несколько частей, в которых находилась сама церковь, кухня, комната дежурного, и комнаты, в которых поселился отец Иоанн с семьей.
К церкви Святого Владимира в Чикаго была приписана и церковь Святой Троицы города Стритора, прихожанами которой также были бедные православные эмигранты. Так что рассчитывать на крупные финансовые пожертвования от прихожан для постройки нового храма не приходилось. Вот что в декабре 1898 года написал Кочуров о жизни чикагскостриторского прихода:
«Православный приход Владимирской Чикагской церкви, состоит из немногих коренных русских выходцев, из галицких и угорских славян, арабов, болгар и аравитян. Большинство прихожан – рабочий народ, снискивающий себе пропитание тяжёлым трудом по месту жительства на окраинах города. К чикагскому приходу приписана церковь Трёх Святителей и приход города Стритора. Стритор, и при нём местечко Кенгли, находятся в 94 милях от Чикаго, и известны своими каменноугольными копями. Православный приход там состоит из работающих на копях словаков, обращённых из униатов».
Он довольно быстро адаптировался к американской действительности при поддержке небольшой православной общины Нью-Йорка, и потекла ежедневная жизнь приходского священника.
Что он сделал на этом посту? За первые три года он присоединил к Православной Церкви 86 униатов и 5 католиков, а число постоянных прихожан в храмах прихода достигло 215 человек в Чикаго и 88 в Стриторе. При обоих храмах были созданы детские церковные школы, в которых обучались более 20 учеников, и во время работы общеобразовательных школ занятия шли по субботам, а в каникулы каждый день.
С 1 апреля 1897 года отец Иоанн был назначен членом нового цензурного комитета епархии Аляски и Алеутских островов и стал приводить в порядок церковные книги на русском, украинском и английском языках. 22 мая 1899 года указом святителя Тихона он был назначен председателем Совета взаимопомощи священнослужителям епархии.
Святитель Тихон, будущий Патриарх Московский, вступил на Алеутскую и Аляскинскую кафедру осенью 1898 года, и уже в первые месяцы лично побывал во всех приходах своей епархии.
Именно святитель Тихон удовлетворил очередное прошение отца Иоанна об отпуске в Россию и с 15 января по 15 мая 1900 года Иван Александрович пробыл на родине.
Кроме встреч с родными и друзьями по училищу и академии, за эти четыре месяца он собрал средства для строительства нового храма и православного кладбища в Чикаго (50.000$ – очень значительную для того времени сумму), для которого уже было выбрано место, и строительство которого отцом Иоанном уже было благословлено Тихоном.
По возвращении в Америку Кочуров приступил к возведению нового храма, на закладку которого 31 марта 1902 года прибыл святитель Тихон. В 1903 году строительство было завершено, святитель Тихон освятил храм в честь Пресвятой Троицы, и это событие стало праздником для всей русской православной епархии в Северной Америке. А 6 мая 1903 года по рекомендации Святителя Тихона отец Иоанн был награждён орденом Святой Анны III степени.
Свято-Троицкий кафедральный собор в Чикаго. Современный вид
В феврале 1904 года Кочурова назначили председателем ревизионной комиссии епархии, а в июне 1905 он уже готовил встречу епархиального духовенства во главе с Тихоном, во время которой в торжественной обстановке обсуждались вопросы первого Совета в истории епархии Северной Америки и Алеутских островов.
В 1905 году 20 июля вся епархия праздновала десятилетие служения Ивана Кочурова в Америке, где 9 лет он был единственным священником в приходах Чикаго и Стритора (фактическая дата юбилея 27 августа). В церкви Святого Михаила, при стечении всего духовенства епархии под председательством епископа Бруклина отец Иоанн был награждён золотым наперсным крестом. Поздравляя отца Иоанна с юбилеем, епископ Бруклина сказал:
«Оставив родину, Вы пришли на эту чужую землю, чтобы отдать ей всю свою юношескую энергию, посвятить все свои силы и вдохновение. Тяжёлое наследие Вам досталось: церковь в Чикаго была полуразрушена, прихожане были разбросаны по всей огромной территории города. Вы мужественно возжигали священный духовный огонь в небольшой группе верующих, забывая о себе самом: плохое состояние Вашего дома, из ветхих стен и полов которого задували ветра и сквозила сырость, повлияло на Ваше здоровье и здоровье Вашей семьи. Ваши дети и жена постоянно болели, а приступы ревматизма у Вас, казалось, хотят уничтожить последние Ваши силы.
Мы приветствуем Вас в этот радостный день, вспоминая о Ваших добрых делах, которые сплелись в неувядаемый лавровый венок Ваших десяти лет священного служения в должности Председателя нашего общества взаимопомощи, и цензора в просветительском миссионерском издательстве. Вы также отдали много сил для расширения и организации приходов в Мэдисоне и Хартшорне.
Мы отдаём дань Вашей доблести и мужеству, т.к. отдалённость прихода в Чикаго лишила Вас возможности общаться с православными коллегами в Америке, лишая Вас в течение этих лет встреч с Вашими братьями-пасторами. Все эти годы Вы были лишены этого духовного общения, того, что для большинства из нас служит поддержкой на тернистом пути миссионера и украшает миссионерское служение. Степень изоляции была столь велика, что Вы крестили своих детей сами из-за отсутствия других священников вокруг вас.
Пусть этот Святой Крест и образ Господа нашего на нём будет для Вас символом нашей братской любви, и поможет Вам принять тяготы, невзгоды и страдания, которые так часто встречаются в жизни священника-миссионера, и пусть он и дальше вдохновляет Вас на труды во славу Господа нашего Иисуса Христа!».
В своём ответном слове о жизни в Америке и о строительстве Свято-Троицкой церкви, ставшей одной из самых замечательных православных церквей в Америке, отец Иоанн сказал с акцентом:
«Последние годы были наполнены самыми яркими впечатлениями, иногда мучительными, иногда прекрасными. Это были годы бесконечных попыток сбора средств в России, годы бессонных ночей, изношенных нервов, бесчисленных бед. И вот свидетельство нашей заботы: храм православный рукотворный в образе великолепной русской Троицы, блестящий своими крестами над Чикаго! Мир и любовь, которые мы сотворили своими руками, и которые теперь в сердцах овец твоих, Господи.
Я целую этот Святой Крест, знак вашей братской любви ко мне. Пусть он будет мне поддержкой во времена скорби. Я не расстанусь с ним до моей могилы. Но ему не место в могиле. Пусть он останется здесь, на земле, для моих детей и потомков, как святая семейная реликвия, как доказательство того, что братство и дружба являются самыми священными на земле».
Знал бы Кочуров, что произнёс пророческие слова!
Указом Святейшего Синода за труды свои во славу православной церкви Иван Кочуров 6 мая 1906 года был возведён в сан протоиерея.
По инициативе Святителя Тихона, который всё больше ценил Кочурова, в мае 1906 года отец Иоанн был назначен благочинным Нью-Йорка и восточных штатов, а в феврале 1907 года он стал одним из самых активных участников первого североамериканского Православного Совета в Мэйфилде, на котором обсуждались вопросы дальнейшего роста и передела епархии Северной Америки и Алеутских островов. В период с 1903 по 1907 годы приход Чикаго-Стритор трудами отца Иоанна стал самым процветающим приходом во всей епархии.
…Идёт 1907 год. Чикагский и стриторский приходы благодаря Кочурову прекрасно обустроены, видны перспективы, его авторитет в среде протоиереев епархии стал настолько ощутим, что Святитель Тихон всё чаще привлекает его к решению важных вопросов управления епархией.
Но ностальгия по России и большой семье, оставшейся на родине, которую он покинул 12 лет назад, и желание дать своим трём старшим детям образование в России, полностью завладели мыслями отца Иоанна. Возвращение стало главной заботой.
И повод для написания очередного прошения о переводе его в Россию нашёлся сам собой: пришло известие о тяжёлой болезни отца жены – священнослужителя Санкт-Петербургской епархии (это была уже «последняя» его болезнь). Он звал его домой и надеялся успеть передать свой приход в ведение достойного протоиерея, каким стал к этому времени его зять.
И 20 мая 1907 года Кочуров получил увольнение от службы в Алеутской и Североамериканской епархии. За неделю до отъезда он получил из России известие о том, что отец жены скончался. Казалось бы, что повод, озвученный Кочуровым и позвавший его в дорогу, исчез сам собой, но, тем не менее, в июле 1907 года Иван Кочуров покидает Америку. Ах, лучше бы он остался!
Вернувшись летом 1907 года в Россию, в августе 1907 года на основании Указа Санкт-Петербургской Духовной Консистории отец Иоанн был приписан к клиру Преображенского собора города Нарвы и с 15 августа 1907 года стал ещё и исполнять обязанности законоучителя двух нарвских гимназии – мужской и женской.
Неторопливый уклад жизни уездной Нарвы, в которой русские православные жители не составляли и половины населения, воскресили ещё не успевшую подёрнуться флёром времени атмосферу американской жизни. И опыт, полученный за годы миссионерства в Америке, пригодился здесь очень кстати.
Но учительствование в двух гимназиях с доминировавшей русской культурной средой и православная религиозная направленность создали общую канву родной русской православной жизни – Кочуров вновь попал в привычную с детства атмосферу.
Итак, он в России. И с августа 1907 по ноябрь 1916 он – сверхштатный священник Преображенского собора в Нарве, а с июля 1909 по ноябрь 1916 – ещё и священник церкви иконы Казанской Божьей Матери в Силламяэ (ныне Эстония). Эти две должности занимали всё его время. Но уже было легче «дышать»: почти вся его большая семья, к тому времени породнившаяся через сестёр Ивана Александровича с семьёй потомственных священников Тихвинских, переехала жить в Ригу, так что он часто виделся с родными.
Тихвинские и Кочуровы, 1912 год, Рига
Тихвинские и Кочуровы, 1913 год, Сушигорицы
Между этими двумя церквями и делил время 9 лет отец Иоанн. Зимой Нарва, гимназии, а летом ещё и дачный Силламяэ. В Протокольной книге Силламяэвского Церковного Попечительства сохранилась запись о выдаче протоирею Иоанну Кочурову для уплаты за дачу недостающей суммы в 150 рублей согласно установленному договору. Он снимал там дачу, как это было принято в дореволюционной России, будучи приглашённым из Нарвы «летним» священником. Он совершал службы для приезжающих из Петербурга отдыхающих.
По заключенному договору между храмом в лице Попечительского Совета, и приглашённым священником, ему отводилась дача на берегу моря, и оплату дачи и содержания священника брал на себя Попечительский Совет. Дачный сезон в Силламяэ начинался в середине мая и продолжался до ноября. В это время в храме совершались богослужения, исполнялись требы. Зимой служб не было.
Придя в Попечительский совет, Иван Кочуров благоустраивает территорию, строит церковную пристройку, в которой предполагаются помещения для прихожан, сторожа, псаломщика, кухни и проживания священника зимой. Пожертвования на это собираются по подписному листу среди отдыхающих, к которым добавляются членские взносы попечителей храма.
К 1912 году церковный дом построен, и 6 мая 1912 года отец Иоанн был награждён орденом святой Анны II степени (а ещё через 4 года заслуги отца Иоанна были отмечены орденом святого Владимира IV степени).
Вскоре Кочуров начинает готовить документы на землю для школы-приюта. В протоколах Совета сохранилась запись № 19 от 6 августа 1913 года:
«По предложению председателя единогласно постановлено выразить о. Иоанну Кочурову искреннюю благодарность и сердечную признательность за усердное и благоговейное служение текущим летом, а так же за его проповеди полные глубокого религиозного чувства и благоговения. Единогласно постановили просить преосвященного Иоанна архиепископа Рижского и Минтавского об утверждении о. Иоанна Кочурова заведующим делами Силламягивской церкови на предстоящее трёхлетие».
И с 1914 года Кочуров полностью заведует церковью в Силламяэ. В его ведении все хозяйственные и церковные дела. Хором руководили приезжие регенты из России, заезжали в дачное местечко на отдых к морю и дьяконы, и псаломщики, и хористы.
В июле 1915 года Кочуров организует при храме дамский кружок для работ в пользу русских воинов: дамы покупали материалы для воинского белья, марли и бинтов, шили воинскую форму, приводили в порядок бельё солдат, прибывших с фронта.
Идёт Первая мировая война, доходы храма падают, и Попечительский совет решает ходатайствовать перед министерством внутренних дел и синодом о выдачи ежегодной субсидии на содержание храма, но отец Иоанн не соглашается, указав на то, что
«Силламяэский храм к категории нуждающихся церквей не может быть отнесён, так как его прихожане дачники – люди вполне обеспеченные. За это так же говорит то обстоятельство, что храм этот построен на средства собранные самими дачниками и без особого напряжения сил содержался ими в течение 18 лет».
Посовещавшись, Совет предложил обойти православных дачников с молебном в день престольного праздника с обращением пожертвовать средства на содержания храма.
На этом же Совете отцу Иоанну устанавливают небольшое вознаграждение, в виду семейных обстоятельств и возрастающей дороговизны жизни в Силламяэ. Безмездное служение, которое он нёс в течение 6 лет, становится уже непосильным. И собравшиеся, признав, что дача не отличается особыми удобствами и не может быть признана достаточным вознаграждением за труд священника, постановили положить ему сверх арендной платы вознаграждение в размере 100 рублей.
Последние упоминание об Иване Кочурове в Попечительской книге храма относится к 8 июля 1917 года, где он единогласно избран Почётным членом попечительства в виду его благотворной деятельности на пользу храма.
За годы служения в Нарве и Силламяэ четыре старших сына Кочурова, учившиеся в нарвской гимназии, получили гимназическое духовное образование под руководством своего отца. Большая семья Кочуровых и Тихвинских к этому времени делит своё время между Ригой и Сушигорицами – селе Весьегонского уезда Тверской губернии, часто бывая там с длительными наездами, где у Тихвинских был собственный дом. Именно там 20 ноября 1914 года обе семьи собрались, чтобы отпраздновать юбилей Софьи Александровны Кочуровой, родной сестры Ивана Кочурова.
Сушигорицы, 20 ноября 1914 года, юбилей Софьи Александровны Кочуровой (в центре в кресле), сестры Ивана Кочурова (крайний справа в первом ряду)
Юбилей был отмечен с большим размахом, что и не удивительно: Софья Кочурова – одна из первых женщин-врачей и первая женщина-хирург в России, земский врач в Сушигорицах, где она проработала более сорока лет, каждый день принимая до двухсот пятидесяти больных. Как раз к юбилею, в 1914 году, больницу назвали её именем, и больница эта стоит до сих пор, правда, уже заброшенная.
Ну, а кто такой земский врач, всем хорошо известно из «Записок врача» Вересаева: от простой ангины до страшных эпидемий, которые бушевали в те времена — всё было в его компетенции. Софья Кочурова организовала и первую местную избу-читальню, которая превратилась со временем в районную библиотеку. Она же ввела интересный обычай: больные, вылечившись, сажали на холмах вокруг больницы деревья, с годами ставшие настоящим парком, который местные жители назвали «Софьины горы».
И вот в ноябре 1916 года осуществляется мечта заветная, которая не давала покоя Кочурову многие годы: в Екатерининском соборе Царского Села появилась вакансия приходского священника, он пишет прошение, и Указом Санкт-Петербургской Духовной Консистории его назначают на это место. Служение приходского пастыря в храме на Родине – именно об этом он молился многие годы.
Екатерининский собор в Царском селе. Фото начала ХХ века
Царское Село начала ХХ века – прекрасное воплощение целой эпохи в истории духовной культуры российской империи, счастливым образом соединило в своих границах черты тихого уездного городка и блистательной петербургской столицы. Екатерининский собор был крупнейшим приходским храмом города среди церквей дворцового и военного ведомств и возвышался над всеми городскими постройками.
Царское Село. Фото начала ХХ века
Поступив в клир Екатерининского собора и привезя жену и пятерых детей (старший сын Владимир уже был на военной службе), Кочуров получил, наконец, долгожданную возможность полностью окунуться в жизнь русского приходского пастыря в одном из главных приходов Санкт-Петербургской епархии. Паства Екатерининского собора тепло и с большим уважением приняла нового приходского священника, и он ревностно и благоговейно совершал службы, радуя всех своей эрудицией и красноречием и собирая под своды Екатерининского собора прихожан со всех концов Царского Села.
Казалось, вот и наступили светлые и чáянные времена – молись и служи во славу Божию до конца дней своих. Но судьба уготовила Кочурову совсем иную долю.
С этого момента события начинают разворачиваться стремительно, шаг за шагом приближая финал. Уже через 3 месяца после назначения отца Иоанна в Екатерининский собор, разгорающаяся в Петрограде Февральская революция втянула в свой бурный водоворот и Царское Село. Многомесячное заточение императора с семьёй в Александровском дворце и солдатские волнения в воинских частях, расквартированных в Царском Селе, сразу же привлекли к городу внимание революционных кругов.
Нервная атмосфера нагнеталась и междоусобной смутой, разливавшейся как яд по стране и всё никак не кончающаяся война. Все эти тревожные месяцы с амвона Екатерининского собора звучало вдохновенное слово отца Иоанна, стремившегося внести в души прихожан хоть толику покоя и призывавшего их к религиозному осмыслению и новых событий, и своего места в них.
В октябре 1917 года власть в Петрограде захватили большевики. А в Царском Селе всё ещё стояли казачьи части генерала П. Н. Краснова, сохранявшие верность Временному правительству и А.Ф. Керенскому. На Царское Село двинулись из Петрограда вооруженные отряды красногвардейцев, солдат и матросов, дабы вытеснить Краснова из города.
Утром 30 октября 1917 года, уже на подступах к Царскому Селу, большевики начали артобстрел города. В Царском началась паника, многие жители устремились в православные храмы, в том числе и в Екатерининский собор, надеясь найти там прибежище. Кочуров произнёс проповедь, призывая народ к спокойствию. В соборе собрался весь клир, и решено было отслужить молебен о прекращении междоусобной брани.
Собор был заполнен до отказа, и настоятель собора протоиерей Николай Смирнов вместе со священниками отцом Иоанном Кочуровым и отцом Стефаном Фокко решили пройти по городу с крестным ходом, читая нарочитые моления о прекращении междоусобной братоубийственной брани. Они вышли на ход уже под артиллерийским обстрелом.
Крестный ход растянулся на многие улицы, женщины рыдали, дети плакали, мужчины громко молились, а священники во главе произносили горячие молитвы, призывая народ к спокойствию.
Вечером 30 октября, во избежание боёв на улицах Царского, казачьи части были выведены командованием из города, и утром 31 октября, не встретив никого сопротивления, в Царское вошли большевики. Джон Рид, американский журналист, известный в России своей книгой «Десять дней, которые потрясли мир» так описал приход большевиков в Царское в IX Главе «Победа»:
«Я вернулся во дворец Совета в Царское в автомобиле полкового штаба. Здесь всё оставалось, как было: толпы рабочих, солдат и матросов прибывали и уходили, всё кругом было запружено грузовиками, броневиками и пушками, всё ещё звучали в воздухе крики и смех – торжество необычной победы. Сквозь толпу проталкивалось с полдюжины красногвардейцев, среди которых шёл священник. Это был отец Иван, говорили они, тот самый, который благословлял казаков, когда они входили в город. Позже мне пришлось услышать, что этот священник был расстрелян».
А в другой главе – «События в Царском Селе», можно прочитать:
«Вечером, когда войска Керенского отступили из Царского Села, несколько священников организовали крестный ход по улицам, причём обращались к гражданам с речами и уговаривали их поддерживать законную власть, т.е. Временное правительство. Когда казаки очистили город и на улицах появились первые красногвардейцы, то, по рассказам очевидцев, священники стали возбуждать народ против Советов, произнося соответствующие речи на могиле Распутина, находящейся за императорским дворцом. Один из этих священников, о. Иван Кучуров, был арестован и расстрелян раздражёнными красногвардейцами».
На страницах газеты «Всероссийский Церковно-Общественный Вестник» через несколько дней было приведено свидетельство корреспондента одной из петроградских газет:
«Священники были схвачены и отправлены в помещение Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Священник о. Иоанн Кочуров запротестовал и пытался разъяснить дело. С гиканьем и улюлюканьем разъярённая толпа повела его к царскосельскому аэродрому. Несколько винтовок было поднято на безоружного пастыря. Выстрел, другой – взмахнув руками, священник упал ничком на землю, кровь залила его рясу. Смерть не была мгновенной. Священник долго хрипел и грыз мёрзлую землю. Его таскали за волосы, и кто-то кому-то предлагал «прикончить, как собаку»».
На следующее утро тело было доставлено в дворцовую больницу, где его видел один из членов Государственной Думы, но наперсного креста на Кочурове уже не было… Того самого, который был подарен ему в Америке на десятилетие служения. Сбылись слова Кочурова
«…я не расстанусь с ним до моей могилы. Но ему не место в могиле. Пусть он останется здесь, на земле, для моих детей и потомков, как святая семейная реликвия…».
Но он не достался его детям на память. Крест попросту украли его убийцы…
Джон Рид ошибался: Кочуров не «возбуждал народ против Советов» во время крестного хода, он произносил проповедь, призывая народ к спокойствию и проповедь эта была лишена какого-либо политического оттенка. Большевики вошли в Царское утром 31 октября, Екатерининский собор был по-прежнему полон молящимися. Кочуров был в соборе.
Существует две версии его гибели. По первой его арестовали в соборе. Он пытался протестовать, но получил несколько ударов по лицу, был отведён на царскосельский аэродром и там расстрелян на глазах своего сына-гимназиста. По второй, он снова пошёл с крестным ходом о прекращении междоусобной брани, во время которого его и убили принародно: выстрел в голову только ранил его – его ещё добивали прикладами, таща за волосы по булыжникам мостовой…
На отпевании
…По просьбе прихожан, 4 ноября отец Иоанн был погребён в усыпальнице собора. Через несколько дней после его отпевания и погребения духовенство Петроградской епархии отслужило панихиду по убиенному пастырю и был создан фонд для оказания помощи духовенству во всех случаях, подобных тому, что произошёл в Царском.
Через 5 месяцев после кончины Кочурова 31 марта 1918 года была совершена первая в истории Русской Православной Церкви XX века «Заупокойная литургия по новым священномученикам и мученикам», которых к этому моменту насчитывалось уже 15 человек.
Во время произнесения молитвенных возношений «Об упокоении рабов Божиих, за веру и Церковь Православную убиенных» вслед за первым по положению – убиенным архиереем митрополитом Владимиром, помянут был первый убиенный протоиерей – отец Иоанн Кочуров, открывший своей страстотерпческой кончиной исповедническое служение сонма новомучеников российских XX века. (Митрополит Владимир был убит 25 января 1918 года после взятия Киева большевиками, которые вели боевые действия против войск украинской Центральной Рады).
В начале ноября 1917 года власть большевиков ещё не взяла под тотальный контроль даже пригороды Петрограда, и террор на государственном уровне ещё не стал неизбежной частью русской жизни. Всё ещё действующие органы власти, ещё не вытесненные большевиками, сформировали следственную комиссию, в которую вошли два представителя городского Петроградского совета. Но вскоре комиссия была отменена большевиками, так и не успев определить убийц Кочурова.
Семья Кочурова из шести человек осталась без средств к существованию. Но были собраны пожертвования. Передавая их, Святейший Патриарх Тихон, вспоминая отца Иоанна, сказал его супруге:
«Присоединяю наши молитвы о упокоении души убитого протоиерея Иоанна. Мы разделяем ваше большое горе, потому что мы хорошо знали покойного протоиерея, и всегда почитали его вдохновенную и сильную пастырскую деятельность. Мы несём в наших сердцах надежду, что покойный пастор в венке мученика сейчас стоит перед Престолом Божиим среди избранных стада Христова. Святой Совет с искренним сочувствием к вашей семье решил ходатайствовать перед Священным Синодом об оказании вам помощи. Пусть Господь поможет вам выдержать испытание и сохранить вас и ваших детей целыми и невредимыми среди бурь и катаклизмов нашего времени. Мы призываем Божие благословение на вас и на вашу семью».
…«Разговоры» о закрытии храма начались уже в 1934 году, а в 1938 настоятеля собора протоиерея Фёодора Забелина освободили от должности. Клир просил у ленинградского митрополита нового священника, но получил устный ответ: «Священников нет, прислать некого, и придётся сдать собор» и весной 1938 имущество собора было описано и сдано, а в июле этого же года президиум Пушкинского райсовета возбудил перед президиумом Ленсовета ходатайство о закрытии собора и сносе «как не представляющего собой культурной ценности».
11 июля Екатерининский собор был закрыт. Здание предложили использовать под театр и кино, а подвалы под газоубежище, но до этого дело так и не дошло. В мае 1939 его обнесли глухим дощатым забором, рабочие сняли кровлю, церковные иконостасы и мебель были вывезены, иконы расколоты топорами, свалены в кучу и сожжены в подвале в храмовых печах.
10 июня 1939 года в половине шестого утра, по команде горного инженера Э.Н. Нильсена, собор святой Екатерины был взорван. На освободившемся месте предлагалось установить памятник Пушкину, бассейн с фонтанами, сквер поэтов, городской парк, детские игровые площадки…
Но все эти планы так и не приобрели черты реальных объектов. К 1950 году груды кирпичей от собора, которые так никто и не стал убирать, постепенно осели, были частично растащены, и на расчищенном месте разбили городской сквер, в котором 22 апреля 1960 года открыли памятник В.И. Ленину.
Лишь в 1995 году клирами и прихожанами Софийского и Фёдоровского соборов Царского Села был установлен крест рядом с местом, где находился Екатерининский собор. А в 1994 году Архиерейским Собором РПЦ Иван Кочуров был канонизирован как священномученик. Дни памяти по Ивану Кочурову РПЦ положила 13 ноября, а Собор новомучеников и исповедников Российских поминают в первое воскресение, начиная с 25 января по 7 февраля.
В 2006 году на месте Екатерининского собора проводились археологические раскопки, во время которых были обнаружены фрагменты человеческих костей, о чём, как об обретении мощей священномученика Иоанна, было объявлено в день памяти святого 13 ноября 2008 года. В этот день останки, хранившиеся в алтаре Софийского собора в Пушкине, были вынесены для поклонения. Как не жаль, но генетическая экспертиза останков не была проведена. Так что поверим на слово археологам, что это и есть то, что осталось от Кочурова.
…Ещё в 1941 году храм в Силламяэ взорвали, поскольку он являлся стратегическим объектом. Лишь в 1990 году под церковь иконы Казанской Божьей Матери был выделен небольшой одноэтажный финский домик на улице Речной, на самом берегу реки Сытке.
В нём разобрали внутренние перегородки, отгородили алтарь, установили купол с крестом и 29 марта 1990 года Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II издал указ об открытии православного прихода в Силламяэ, а 4 апреля 1990 года храм был освящён архимандритом Гермогеном, иереем Александром и диаконом Алексеем Николаевым.
Летом 1999 года в Силламяэ настоятель отец Николай Терентьев начал приводить в порядок храм. Территория вокруг храма была захламлена, а сам храм к этому моменту уже находился в совершенно бедственном состоянии. Вместо иконостаса – стенка из вагонки с картонными иконами руки местной художницы; царские врата – из половых досок, пол в алтаре – из прожженного линолеума.
Слева от престола – прибитый к стене простой рукомойник, а под ним таз; склад был завален рухлядью; везде торчали оголённые электрические провода; в окнах алтаря вместо стёкол – глухие зелёные стеклоблоки.
Пока творили новый деревянный резной иконостас, написали и первую икону для него – икону священномученика Иоанна Кочурова.
Икона священномученика Иоанна Кочурова в Силламяэ
Средства на написание собирали всем миром. Всем миром и устанавливали иконостас: на монтаж и установку пришли все мужчины-прихожане храма.
Освятил новый иконостас и алтарь на праздник иконы Казанской Божией Матери 21 июля 2002 года митрополит Таллиннский и Всея Эстонии Корнилий.
…13 ноября 2009 года в российском Пушкине и в Нарве прошли торжества, посвященные памяти Иоанна Кочурова в связи с 15-летием со дня причисления его к лику святых. По этому случаю в Нарву прибыл глава Эстонской православной церкви митрополит Таллиннский и всея Эстонии Корнилий.
В храме иконы Нарвской Божией Матери Владыка провёл божественную литургию. А днём отслужил молебен в Нарвской Ваналиннаской школе, в стенах которой в бытность её мужской гимназией, преподавал Иван Кочуров.
Иван Александрович Кочуров. Фото 1910-х годов
История не знает сослагательного наклонения, но, всё же, я иногда думаю: чтó было бы, останься Кочуров в Америке?
Первая мысль: сейчас у нас были бы родственники в Америке! Вторая мысль: при условии, что семьи Кочуровых и Тихвинских не пошли бы «под нож» в 37-м году. Сталинские лагеря с распростёртыми объятиями встретили бы таких желанных гостей: попы, да ещё с «дядюшкой» в Америке! И все они были бы «американскими шпионами», которых очень любили советские заплечных дел мастера.
И тогда вся большая семья была бы просто вырезана: кого расстреляли бы, кого сгноили бы в ГУЛАГе, и не родился бы на свет тот, кому было суждено стать моим отцом. А, следовательно, не родилась бы и я… Третья мысль: у нас есть свой семейный святой!
И четвёртая мысль всегда появляется у меня, когда первые три бывают в очередной раз обдуманы. Она звучит как вопрос, на который ответа одновременно и нет, и он очевиден. Кому помешал образованный интеллигентный человек с прекрасным аналитическим умом и живыми добрыми глазами? Кому помешал пастырь, всю жизнь отдавший служению во имя мира в сердцах овец Господних?
Я не могу назвать себя верующей, хоть и окрестила меня тайком моя бабуля (мать моей матери). Слишком глубока пропасть в социокультурных реалиях, разделяющая времена Кочурова и мои. Слишком много я знаю того, что отвращает меня от церкви и церковнослужителей. Слишком много у меня вопросов, на которые или слишком много вариантов ответа, или вообще никто не даёт ответа, или витийствуют, отводя глаза, или посылают анафему на мою голову. А просто веру, то безусловное, что позволило бы просто верить, никто не вложил. Уже было некому, уже боялись.
А что же дали? Что мне осталось от этой большой семьи, кроме старых пожелтевших фотографий и написанной в конце ХХ века иконы-новодела?
Икона священномученика Иоанна Кочурова
Глядя на пожелтевшие фотографии я со временем начала понимать, откуда у меня любовь к большой семье. Собственно, я тоже выросла в большой семье, и это заслуга племянницы Ивана Александровича Кочурова – моей бабушки Евгении Ивановны Тихвинской. Это она «захватила» с собой из тех времён мировоззрение человека, выросшего в большой семье, семье со своими многочисленными традициями и милыми домашними праздниками – от спектаклей по случаю дня ангела, до больших застолий, когда собиралась вся родня.
Сушигорицы. 1913 год. Тихвинские и Кочуровы за столом в своём доме в Сушигорицах
У меня всегда было много родственников. Они были моей семьёй. И сейчас, когда ветер времени пронёсся по ним, оставив лишь немногих, мне одиноко.
По-христиански я должна простить убийц моего прадеда. Но я не могу простить. И оплакиваю я не священника, не служителя церкви. Будь он кулаком, как назвали тогда большевики крестьян, у которых было сколько-нибудь приличное хозяйство, я не менее печалилась бы о его насильственной кончине. Я оплакиваю человека. Моего прадеда.
