Разговор подходил к концу. Лида крутила в руках сумочку, чуть привставала и садилась снова, оглядывалась по сторонам, словно опасаясь то ли хвоста, то ли папарацци, — короче, всем своим видом показывала, что осталось еще что-то недосказанное.
— Ладно, — наконец решилась она, — только клянись, что никому не скажешь!
Я заинтриговано поклялась.
— В день рождения Пушкина я собираюсь читать стихи! — выпалила она.
— Да, пожалуй, и правда лучше об этом никому не говорить.
— Да ты дослушай! Мы с друзьями собираемся читать стихи у памятника Пушкину на площади Искусств.
Такой прыти от свой подруги, петербургской поэтессы, которую даже на шашлыки лишний раз не вытащишь, я не ожидала:
— А вы заявку подали?
— Какую заявку? Не собираюсь я подавать никакие заявки! Я что — в своем городе не имею право читать стихи, где мне вздумается?
— Повяжут, — меланхолично заметила я. — Теперь это модно.
— В мои годы, — кокетливо улыбнулась Лида, — можно только надеяться, что меня кто-нибудь повяжет.
— И много вас собралось? — осторожно спросила я.
— Пока двое, — скромно ответила Лида. — Но это только начало. Я по электронке отправила письма знакомым писателям. Вот жду. На сегодня ответил только один — написал, что он в Америке.
Мне стало любопытно:
— Слушай, а сколько вообще в городе поэтов?
— Да несколько десятков, — Лида махнула рукой. — И это только в нашем союзе. А в том, другом, еще почти столько же. Но я и тем, некоторым, позвонила, — Лида многозначительно округлила глаза, как бы подчеркивая, что перед лицом общественного долга она готова пренебречь условностями.
— Короче, — я жестоко подвела итог, — тебе никто не ответил.
Лида подняла голову и посмотрела на меня ясным поэтическим взором.
— Я все равно пойду.
За окном шевелился Невский проспект, из окна второго этажа видны были двигающиеся макушки, выгнутые спины машин и блики воды на водной глади канала.
— Придется, — сказала я. — Только, чур, я читаю Лермонтова!
Я откинула правую руку и продекламировала хорошо поставленным голосом:
— Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд, и правда —
Все молчи!
За соседним столиком зааплодировали.
— Ну, Лермонтов по нынешним временам — это чисто вызов, — засмеялась Лида.
Два дня спустя, невинно проглядывая утренние новости, я наткнулась на сообщение: питерские оппозиционеры, которые разбили бивуак перед Мариинским дворцом — ОккупайИссакий — снялись с насиженного места и переместились на площадь Искусств.
— Лида! — срочно набираю письмо подруге, — твое место заняли! У памятника Пушкину теперь спит героиня сопротивления Курносова!
— Я своих планов не меняю, — твердо сказала Лида, словно это она, а не Курносова, теперь героиня сопротивления. — К тому же до 6 июня их, скорее всего, разгонят.
— Кто их теперь разберет…
— В конце концов, — заключила Лида, — пусть Курносова читает стихи с нами. Я в этом ничего вредного не вижу.
Наши шансы ночевать в участке росли на глазах.
— Ты стихи-то выучила или по бумажке читать будешь?
— Да я со школы помню! — обиделась я:
Но есть и Божий суд
Наперсники разврата,
есть грозный суд,
он ждет, он не доступен звону злата
И мысли, и дела он знает наперед….
* * *
В Петербург я приехала накануне. Клятву, торжественно данную Лиде, держала крепко: про концерт нашей самодеятельности раскололось только родным, — ну, чтоб не ждали рано.
Утром поднялась, как по тревоге.
— Срочно читай новости, — закричала трубка Лидиным голосом. — Губернатор распорядился провести на площади Искусства чтение стихов! Там уже строят сцену! Откуда они узнали? Как могли пронюхать про наши планы?
— Ну, Лида, начнем с того, ты оповестила полгорода. Там, думаю, народ к заветной дверце в очереди стоял…
— Представляешь, в каком я положении! Что теперь делать?!
— Читать стихи!
— Хорошо, — с отчаянной решимостью согласилась Лида, — я все равно пойду, раз уж я созвала народ, и посмотрю по обстановке.
— Я с тобой, — как верная подруга подтвердила я.
* * *
По питерским меркам было даже жарко, отчего толпа, текущая по Невскому, выглядела весело и цветасто. У Гостиного двора, где и обычно столпотворение, образовался затор.
На грубо сколоченной сцене с двумя экранами кучерявый парень со смутно знакомым лицом кричал в микрофон:
— И долго буду тем любезен я народу!
Что чувства! Добрые! Я лирой пробуждал.
Лида помрачнела и прошла мимо, не поворачивая головы. Я молчала, боясь неуместным замечанием ранить тонкие поэтические чувства.
Так мы дошли до поворота к гостинице Европейской.
На обеих сторонах перекрестка движение преграждали огромные рамы с парочкой живых Пушкиных.
Из дверей Филармонического зала выпорхнула стайка Лариных Татьян. Придерживая пальчиками кружевные юбки, девушки свернули к площади.
Двухъярусная сцена загораживала вознесенную над площадью непокорную голову. На самом верху, между экранами, склонившись над книгой, стояла Светлана Крючкова. Знакомый голос звучал мягко, словно баюкал:
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря…
Народ сидел на скамейках, лежал на газонах, катал коляски, целовался, ел мороженое, подходил, уходил, собирался в кучки, в плотную толпу, расходился и снова заполнял сквер.
Тропа не зарастала.
Повеселев внезапно, Лида замахала рукой и кинулась к небольшой компании. По интеллигентному и немного отрешенному виду я сразу догадалась, что это и есть те отчаянные смельчаки, которые пришли читать Пушкина.
— Что же будем делать? — обратилась Лида к общественному мнению.
Седоватый поэт поправил беретик и нерешительно произнес:
— Ты, в общем то, этого и хотела?
— Не знаю, — потупилась Лида. — Я как-то не так себе это представляла.
— Тебе ОМОНа не хватает для полного счастья?
— Вовсе нет, мне не хватает искренности! Это же все официально! Это же все мэрия организовала.
— Слушай, — вставила я, — вообще-то это и есть их работа. Граждане пожелали читать стихи? Читайте! Вот вам сцены, микрофоны, столики на улице и менты для порядку. Этого же мы и добиваемся? Так?
— Так, — как-то с сомнением произнес поэт, — но непривычно.
— А вот что, — вмешалась дама с длинными распущенными волосами, — пойдемте-ка гулять в Летний сад!
— Вы идите, — сказала я, — а я не могу: обещала в книжном клубе «Буквоеда» Пушкина почитать. Вслух.
И тут хлынул дождь.
