Нельзя не видеть, что мир переполнен злом
«… Отче! прости им, ибо не знают, что делают».
(Лк. 23, 34).
«В белом плаще с кровавым подбоем… утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». И начался допрос приведенного к нему арестованного Иисуса Христа. Советский писатель, отлично изучивший многочисленные дошедшие до нас достоверные исторические документы, ярко освещающие изложенную в евангелиях историю суда и распятия Иисуса Христа, вкладывает в уста Пилата вопрос к Нему: «… Скажи мне… Ты все время употребляешь слова «добрые люди». Ты всех… так называешь? « И последовал ответ: «Всех. Злых людей нет на свете». Потом даже на кресте, в последние минуты жизни, ставший человеком и как человек умерший, Сын Божий молит Отца Небесного за тех, кто Его распял, и за того же ни за что предавшего Его на муку Пилата, и за всех: «Прости им… «.
Но разве мир со всех сторон не заливали и тогда, как теперь, темные потоки зла? Разве зло не обладало множеством людей и тогда, как обладает им и теперь, господствуя иногда над целыми народами — вспомним хотя бы ужасы последней войны? Всегда злых людей было, есть и будет не только много, но слишком много! Больше того. Сейчас пользуются очень широким распространением такие учения о человеке, которые приводят к еще более пессимистическим выводам на этот счет. Человек это существо, мучимое врожденными звериными инстинктами, самыми низменными страстями и преступными влечениями. Они выступают в нас из глубин подсознательного подполья, которое полно кроющимися в нем отвратительными «комплексами», безраздельно так или иначе владеющими нами. Зло в нас если и преодолимо, то очень относительно. Люди по своей природе злые.
И действительно, нельзя не видеть, что мир переполнен злом. Всегда он истекал и продолжает истекать кровью. Всегда в нем было и остается столько ненависти и вражды, столько раздоров и несогласий, разрывающих его на части. А разве не полны злом несущие столько горя людям нищета, бедность, неравноправное положение в обществе, тяжелые условия труда, эксплуатация трудящихся, и, наконец, болезни и все от них страдания? Даже и сама смерть? Высочайшая хвала всем тем, кто борется с таким злом в мире. Всем, кто стремится ограничить зло и победить его, перестраивая общественные отношения и улучшая все условия жизни. Повторю: хвала им и честь, и глубокая признательность. Но как часто кажется, что и сейчас, как всегда, зла во всем мире больше, чем добра; что зло вокруг все же восторжествует. То зло, которое родится и коренится в нас, которое от нас и из нас и исходит, побеждая прежде всего нас же самих.
При всем этом, следуя за Господом Иисусом Христом, обращаясь ко всему человечеству, христианство звало, сейчас зовет и будет неустанно звать всех людей к вере в Бога и человека. Злых людей и изначальной их природы нет на свете. Все люди поначалу добрые.
Нет, не думайте, что христианство в вере своей в человека сколько-нибудь разделяет розовенький благодушный натуралистический оптимизм, распространенный в мире, кажется, так же широко, как и неверящий в человека пессимизм. Оптимистический взгляд на природу — натуру — человека связан с положительным отношением к процессу мировой эволюции видов. Человек вышел из мира животных, стал человеком, и вот его новая природа после этого скачка, развиваясь и развиваясь, становится все лучше. Человеческой природе присуще добро, заключает эта теория. Но эволюционная теория не в состоянии объяснить, каким образом в природе человека, в результате скачка и развития нового вида, появилось это присущее ей добро. Откуда оно взялось? Критикуя натуралистический оптимизм, известный русский мыслитель Владимир Соловьев в конце прошлого века шутил: «Они утверждают, что человек произошел от обезьяны… И потому призван осуществить на земле царство добра». Такой оптимизм христианство решительно отвергает.
Мы ведь все видим, что и невероятный научно-технический прогресс нашего времени, и самая радикальная перестройка общественных отношений, полная лучших и благороднейших намерений, тем не менее оставляет в людях массу недоброжелательности друг к другу, злости, ненависти и самых очевидных пороков. Ни этот прогресс, ни перестройка общества не справляются ни с тщеславием, ни с честолюбием, ни со скупостью, ни с развратом, — ни с тем стихийно порождаемым эгоизмом, явно присущим природе человека. И это потому, что нравственный первофеномен — не биологического и не социального происхождения.
Христианство тем не менее твердо верит в добро в человеке. Но в добро, присущее не эмпирической его природе. Христианство безмерно возвышает человека, — как никакое другое учение, как никакой другой взгляд на человека. Следуя за Господом Иисусом Христом, христианство к людям отнесло слова псалма: «Я сказал: вы боги» (Пс. 81, 6; Ин. 10, 34). Но безусловное, богоподобное добро в человеке христианство видит в его изначальной природе, а не в теперешней; видит его в первозданном естестве людей. Теперешняя же природа человека в самой сердцевине своей поражена злом, которое именно здесь и имеет порождающий его экзистенциальный центр. Вот слова об этом Самого Господа Иисуса Христа: «… извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око… все это зло извнутрь исходит, и оскверняет человека» (Мк. 7, 21-23).
Порождение зла, как и добра в сердце человека, — это тайна свободы. В одних и тех же условиях — с точки зрения и биологии, и социологии — родились и жили светлый и кроткий Авель, убитый братом, и злобный, жестокий Каин, убивший брата. Один воплотил в себе добрую человечность, другой — злую бесчеловечность. Один свободно пошел в своей жизни путем добра, другой так же свободно пошел противоположным путем, путем зла. Не какая-нибудь необходимость или невозможность выбора определили эти пути, а свобода, способность сделать свободный выбор между ними. Что же такое свобода, в которой неизвестно почему возникают столь противоположные реальности добра и зла, трагический конфликт которых делает трагическим и весь ход мировой истории человечества? Не поняв, что такое свобода, невозможно понять ни факт существования в мире зла, ни существа его.
Сейчас считается классическим определение свободы как «осознанной естественной необходимости». Она оказывается при этом «необходимым продуктом исторического развития». За таким пониманием свободы стоят очень умные соображения и целые обстоятельнейшие обоснованные учения. Но христианство принять их не может. Если человек понимает, что окружен со всех сторон естественными необходимостями и должен им разумно подчиняться, то почему такое понимание и разумное подчинение им нужно считать… свободой? В такой свободе никакой свободы нет! Как бы разумно ни было осознание всех естественных необходимостей, оно только будет признанием того, что человек не свободен. Прекрасно осознавал все естественные необходимости Достоевский и даже называл их «каменной стеной». Но считал, что покорно стоять перед ней — недостойно свободного человека, всем своим существом чувствующего, что в нем есть свобода и что именно она и есть в человеке самое ценное. Этому научило его Евангелие, этому научила его настоящая христианская жизнь, несмотря на все ее срывы, падения в ней и пр.
Христианство, конечно, полностью согласно с тем, что человека отовсюду окружает естественная необходимость. Христианство отлично видит власть ее в природном мире. Только для христианина — как это было с тем же Достоевским — это значит, что свобода во мне, открывающаяся в моем внутреннем духовном опыте, принадлежит не природному, а иному сверхприродному миру. Свобода, которая порождает зло, как и добро — не здешняя, не физическая, а метафизическая реальность. Единственное реальное понятие о свободе состоит в том, что она есть возможность доброго и злого (повторим мысль знаменитой статьи Шеллинга о сущности человеческой свободы). В нас эта возможность есть возможность самоопределения из глубины духа, а не из душевно-телесной или физической природы. Это и значит, что свобода — духовная, т. е. сверх-природная реальность. «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17).
Предшествующая добру и злу и определяющая выбор между ними, свобода коренится в ином порядке бытия. Не в эмпирическом, не в природном, а в том, которому принадлежит первозданная природа человека. В нее, в первом всечеловеке, вложил Творец свободу, таким образом сообщив человеку бытийственное, онтологическое соотношение с Божественной природой. Нося в себе ничем не затемненный образ и подобие Божие, первый человек свободой, т. е. возможностью самоопределения — быть ему или не быть с Богом — обладал во всей полноте. Но выбор делается — не быть. Он сам отрывает себя от богосродного корня. До основания колеблет самую соотносительность своей природы с Богом. Так портит изначальную свою природу, так калечит первозданное естество. Человек падает, говорим мы, впадает в первый грех. И этот момент, начинающий историю нынешнего человеческого рода, открывается христианскому сознанию как вселенская, метафизическая катастрофа. Потому что в этот момент происходит сущностная деградация природы человека, поставленного в центре и на вершине всего творения.
О высоте как норме первозданной природы человека и о падении с этой высоты; о качественном онтологическом ее своеобразии и единственности в иерархии всего бытия; об искажении ее и о последствиях этого искажения, постигших человека и, вслед за ним, весь природный порядок вещей, — обо всем этом говорит библейское сказание о сотворении мира, и также Новый Завет (см. Рим. 8, 9-22). Библейский рассказ имеет чисто мифологическую форму. Современному сознанию она кажется чересчур примитивной. Поэтому смысл глубоко символического библейского повествования так мало понятен. А он в том, что зло возникает в недрах внутренней диалектики, свободно. Первое явление зла совершилось на вершине духа, там, где свобода впервые отвергла Божественную потребность в любви своего друга, где этот друг, другой стал на путь самоутверждения и замкнутости в себе. Явившееся так зло оказалось искажением любви до себялюбия. В отказе человека самоопределиться в Боге возник самоутверждающийся эгоцентризм, появился эгоизм. В этом смысл библейского сказания.
Братья и сестры, всмотритесь лучше в океан людских слез и горя. Вы увидите, что все терзающее людей зло большей частью происходит из эгоизма. Увидите, как эгоизм путает и искажает все нравственные перспективы. Он затемняет в нас нравственное сознание. Он не только смешивает понятия о добре и зле, но и стирает их грани. Вот последствия искажения их и порчи первозданного нашего естества. Таково страшное нравственное наследие ее, дошедшее до нас.
Но зло, вошедшее в мир, как символически описывает это Библия, не исчерпывается нравственным злом. Последствия повреждения изначальной природы человека идут гораздо дальше нравственной порчи. Сотворен человек «в неистление». Сообразность его Самому Богу означает, что изначальной его природе сообщено было даже бессмертие. Послушайте, с какой четкостью этот христианский взгляд на возвышенную изначальную природу человека излагает в четвертом веке богомудрый и духоносный св. отец и учитель нашей Церкви Григорий Нисский. «Так как одно из благ Божественного естества есть вечность, то надлежало, чтобы строение нашей природы не было лишено участия в ней, но чтобы и она сама в себе самой имела бы бессмертие… « Разобщение же с Богом не только нравственно расшатывает естество человека. Его физический, плотский состав тоже разлаживается, становится нестойким. Неустойчивой делается связь души с телом. Человек становится смертным. По слову св. Иринея Лионского (III в. ), общение с Богом есть жизнь потому, что «Бог источник жизни; отделение от Бога есть смерть». Повреждение первозданной природы человека вводит в мир смерть.
Да, в мир, — не только в здешнюю судьбу человека. Так как мир соприкасается с Богом в человеке, то отчуждение человека от Бога отчуждает от него и мир. И как крайнее последствие такого отчуждения, смертность человека поэтому получает всемирное значение. Как-то она расшатывает всемирный строй и лад. Мир становится иным. В сущности своей природа всего — natura pura — как-то изменяется, как бы покрываясь некоей уродующей и ее оболочкой.
Тут мы подошли вплотную к самому важному в размышлениях о том, как, согласно с христианским учением, совершается спасение человека, т. е. избавление его от зла; как выводит его из-под власти зла Божественная сила воплотившегося Бога Слова, в лице Господа Иисуса Христа скрытая, со Славой Божией, внутри Его человеческого унижения; что совершается Ею для каждого из нас в поразительном уничижении Бога в принятии на Себя нашей испорченной природы, нашего искалеченного естества.
Понять это бывает трудно часто от того, что мы забываем както, что такое естество. Когда думаем о каком-нибудь дереве, камне или железе, то обыкновенно мысленно отвлекаем присущие им свойства, собираем их, и у нас получается представление о естестве дерева, естестве камня или железа. Мы представляем себе, что такое деревянность, каменность или железность. Но это их естество существует в действительности, как некая невещественная сущность. Это — совсем особая реальность. И то же самое должно сказать о естестве человека. Оно тоже существует в действительности, а вовсе не как наша отвлеченная мысль, существует как тоже невещественная, но живая сущность. И эта сущность реализуется в каждой душе и в каждом теле каждого человека. Так что мы все, все люди, соединены друг с другом сущностным единством одного и того же естества. Им связаны с теми, кто сейчас живет и с теми, кто жил до нас. Оно же соединяет нас со всеми людьми, которые придут в мир после нас.
В Иисусе Христе, в воплотившемся Боге-Слове, как в истинном Боге и в истинном человеке это человеческое естество — живая сущность — соединилась с Божеским, с Божеством. Оно приняло Божество внутрь себя. И через него все совершившееся в Богочеловеке сделалось достоянием всего человечества, потому что совершилось в Богочеловеке. В восприятии Богом естество человека обновляется, воссоздается, новотворится. Внутри его вводится благодатная возможность преодоления нравственной порчи. Свет Христов, сияние Божией славы изнутри просветляет свободу человека, нисколько ее не насилуя. Естеству человека сообщается, наконец, другая благодатная возможность: победа над предельным, над радикальным злом, над смертью. Потому что Христос воскрес. Умер — и восстал из мертвых. Возможность нравственного возрождения так очевидно осуществилась в Его человеческой жизни. Возможность победы над самой смертью осуществилась в Его смерти и воскресении. И так как обе возможности осуществились в Иисусе Христе потому, что естество человека в Нем соединилось с Божеством, то обе они могут осуществиться в каждом из нас, потому что мы обладаем тем же естеством с уже принадлежащими сообщенными возможностями.
Но силу, возводящую человечность к высшему достоинству духовности и даже бессмертия, Бог преподает почему-то сходящей с Креста Господня. Почему? Как лучше понять, что для того, чтобы естеству человека сообщить возможности, возводящие его на изначальную высоту, одного воплощения Бога Слова было бы недостаточно, а потребовалась еще и Голгофа? Наконец, в чем конкретно состоит связь между крестным подвигом Христа и спасением каждого из нас в отдельности? Чем эта связь образуется? В Господе Иисусе Христе наше естество освятилось. В Нем оно обрело утраченные было силы и возможности. Но как они переходят в меня и меня возрождают? Об этом предстоит говорить во время последней, следующей Пассии.
Заканчивая же сегодняшнюю беседу перед Крестом Господним, позвольте напомнить вам, братья и сестры, что у Тайны Креста — две стороны. Одна полна печали, другая полна радости. Потому что страдания и смерть на кресте Иисуса Христа совершились, как мы знаем, внутри нераздельной Ипостаси воплотившегося, вочеловечившегося Бога Слова. Ни прокуратор Иудеи Понтий Пилат, ни распявшие, ни хулившие Христа не знали этого, осознавая одни только естественные необходимости… Мы, взирая на Крест Господень, знаем. И с этим радостным знанием связываем самые светлые, самые лучшие упования своей христианской веры в Бога и человека, высоко поднимающей христиан над всяческим человеческим пессимизмом и оптимизмом. Аминь.
19 марта 1972 г.
