Мне часто доводится в последнее время слышать упреки в том, что я пишу о внутрицерковных проблемах в светских СМИ (прежде это были «Московские новости», теперь «Газета.ру», а с недавних пор и «Слон»). Если бы эти упреки касались только меня лично, не стоило бы выносить разговор о них в публичное пространство. Но речь, по сути, заходит о границах приемлемого и полезного в публицистике, посвященной церковной жизни, поэтому мне кажется полезным поговорить об этом подробнее.
Андрей Десницкий
Итак, почему, с точки зрения моих оппонентов, этого делать нельзя? Строго говоря, аргументы сводятся к следующим: (1) нельзя писать о недостатках, потому что это провокационно и недушеполезно, а главное, всё равно ничего не изменится; (2) вдвойне и втройне нельзя этого делать перед «внешними», потому что они ничего не поймут, это приведет только к поруганию Церкви и к соблазну малых сих.
Теперь объясню, почему я с этим не согласен.
Помню те времена четверть века назад, когда о Церкви почти никто ничего не знал, когда о ней говорили с восторженным придыханием, а батюшек звали даже в «Спокойной ночи, малыши». Был колоссальный запрос на информацию о Церкви, причем о Церкви идеальной: какой она должна быть. Была надежда, что именно это знание поможет стране вновь обрести себя, вернуться к истокам.
Последнюю четверть века именно этим на 99,99% и занималась церковная журналистика: рассказывала, какой сегодня пост и как его проводить, какой завтра праздник и как его отмечать, передавала официальные патриархийные новости. У меня есть статьи, написанные несколько лет назад к тем или иным датам церковного календаря, теперь я точно знаю, что раз в год они будут вновь опубликованы, но новых статей к этим датам я уже не напишу просто потому, что всё давно уже сказано про тот пост и этот праздник, и далеко не только мной.
Я не скажу, что это плохо, всё это остается востребованным. Но этого уже катастрофически мало.
Пару-тройку лет назад у православных появилось много прекрасных поводов рассказать «внешним» о Церкви и о ее реальной жизни, причем «внешние» всерьез ей интересовались. Да впрочем, какие они «внешние»? Вознося на каждой литургии молитву «о всех и за вся», исповедуя себя «первыми от грешных», имеем ли право смотреть на них фарисейским взглядом: «прокляты они, невежды в законе»? Да и чем они глупее или хуже нас, в самом деле?
Это те самые 80% православного населения, о которых мы так любим к случаю упомянуть, те люди, которые приходят на каждое Крещение за водой, перед каждой Пасхой с куличами и которым мы так долго и подробно рассказывали об идеальной Церкви и какими они должны в ней быть. Им наконец-то захотелось услышать о Церкви реальной, какая она есть.
Практически все информационные поводы были связаны со скандалами вроде плясок на амвоне, но так уж устроено медиапространство. Зато каждый из них давал возможность поговорить о вещах куда более серьезных – но реакция в огромном большинстве случаев сводилась к рассуждениям об «информационных войнах»: дескать, на нас нападают злобные враги, а мы должны изо всех сил защищаться.
Слушайте, ну если действительно идет информационная война, надо воевать всерьез, а не в поддавки играть. Православная информационная среда во многом осталась в советском прошлом: официоз, обличение врагов, немного о погоде (календаре) и еще чуточку споров о неких нравственных вопросах (обливаться ли холодной водой в пользу больных БАС, например) как крайний признак либерализма, что-то вроде «Литературной газеты» ранних восьмидесятых.
А в результате, как сказал некогда поэт, «корчится улица безъязыкая»: всё она видит и чувствует, а сказать не может, не смеет, не хочет. И остается улицей, хаосом толпы, перебросом слухов и мнений. Только на дворе не ранние восьмидесятые, а нынешнее мобильное, перенасыщенное информацией общество.
Приведу пример из политической сферы. Представьте себе, что произойдет, если будет введен жесткий запрет на обсуждение в СМИ коррупции, чиновничьей некомпетентности, роста цен на ЖКХ и прочих проблем, очевидных для каждого жителя страны? Вырастет авторитет власти? Скорее наоборот, а главное, решать эти проблемы станет намного сложнее. Между идеалом и реальностью всегда есть разница, и ее признание – важнейший стимул стремиться к идеалу. Отрицая ее, мы не только обманываем Бога и людей, но и себя лишаем всякой возможности развития.
Есть здесь и еще один важный момент. Всякий человек понимает разницу между страной и ее правительством: без правительства страна погружается в хаос, но это еще не значит, что любое наличное правительство идеально, не подвержено критике, или что личные интересы конкретного министра и есть интересы страны. В Церкви примерно то же самое: есть народ Божий и есть его пастыри, и это очень хорошо и правильно, что они есть, но… см. выше.
Добрая половина Библии, нашего Священного Писания – именно что очень острый, откровенный разговор о проблемах Божьего народа и его пастырей, как в Ветхом, так и в Новом Заветах. Казалось бы, чего проще: поститься, молиться и приносить жертвы никто не мешает, вот давайте потихонечку будем этим заниматься и ни во что не вмешиваться. Такие люди были всегда, но не они стали пророками и евангелистами, не они оставили после себя богодухновенные книги. Мы тем пророкам не ровня, но это не значит, что их обличения не про нас и что нам о подобном и заикаться запрещено.
Православные любят обличать католиков в папизме, никак не могут согласиться, что римский епископ обладает претензией на непогрешимость, когда высказывается как официальное лицо ex cathedra по вопросам веры и нравственности. Но у нас нередко получается так, что всякое начальственное лицо обладает непогрешимостью 7 дней в неделю 24 часа в сутки по любому вопросу из любой области, а наша задача – поститься, молиться, смиряться и ни о чем вообще не думать, всё решат за нас.
Да, всё наше общество некогда жило по этим правилам, но давно от них ушло. Зачем консервировать их в церковной среде? Церковь, в конце концов, состоит из таких же точно людей, она с социологической точки зрения – часть этого самого общества, она неизбежно разделяет его основные черты и свойства и меняется вместе с ним. И нецерковная часть общества об этом прекрасно знает, на интуитивном уровне подозревая: в Церкви есть всё то же самое, что и везде.
Что мы ответим на это? Нет, мы идеальные, мы непогрешимые, мы самые-самые лучшие на свете? Богу мы не так говорим, зачем же будем притворяться перед ближним?
И вот тут уместно будет вспомнить слова о «соблазнении малых сих». Конечно, если вместо проповеди Евангелия начать рассказывать сальные истории, ничего хорошего не выйдет.
Но мне доводилось видеть, и не раз, соблазненных иного рода. Это люди, которым долго и подробно рассказывали об идеальной Церкви, но забыли предупредить о проблемах церкви реальной. И когда они с ними столкнулись, последствия были очень серьезны и печальны. Кто-то ушел в другие конфессии или просто в атеизм (и трудно найти более убежденных и злобных атеистов!) Кто-то стал равнодушным «требопотребителем», а то и «требосовершителем», циничным карьеристом, который всему знает цену и ничего при этом не ценит. А может быть, еще надеется, что там, среди людей, не зависящих от церковных структур, смогут понять и назвать его боль и внятно о ней сказать. Мне лично такое слышать доводилось.
Наверное, я бросил бы это хлопотное занятие, публицистику на церковные темы, если бы не слышал периодически с самых разных сторон: «как хорошо, что вы об этом сказали, мне прежде казалось, что внутри Церкви по данному вопросу существует только одна позиция, изложенная отцом N в его последнем заявлении, а теперь вижу, что всё устроено сложнее». Даже не очень важно, кто тут прав, важно иное: Церковь – очень сложно устроенный организм, в котором допустимо и даже желательно разномыслие по широкому спектру вопросов (кроме догматических, конечно).
В последнее время православие для многих наших сограждан начинает ассоциироваться с навязчивой идеологией, которая торопится дать единственно правильный ответ на все вопросы, или с каким-то бессодержательным народным узором – «бесконечное бла-бла про купола-колокола». То и другое бесконечно далеко от подлинного понимания церковности, и может быть, публицистичность – подлинная публицистичность, не уходящая от трудных вопросов – неплохое средство наглядно показать это людям. В особенности тем, кто мало знает о Церкви, но считает, что знает всё – тем, кого мы так привычно и комфортно называем «внешними».
