Почему надо молиться по молитвослову? Зачем нам нужны одни и те же повторяющиеся молитвы? Может быть, лучше своими словами и каждый раз по-разному? Рассуждает протоиерей Игорь Прекуп.
Иной раз, бывает, слышишь: «Зачем надо молиться по молитвослову? К чему богослужебный чин и повторяющиеся в нем одни и те же прошения? Какой смысл в этой косности, почему бы не дать простор творчеству человеческого духа?»
Причем, что характерно, вопросы эти, как правило, задаются в риторической форме: человек не ждет ответа на них. Но не потому, что привык его не получать, а потому, что и не хочет его услышать. Он его «знает»: не надо, ни к чему, никакого.
Подобные вопросы задают обычно люди взрослые, интеллектуально развитые, со «своей головой на плечах», впрочем, зачастую только с претензией на это, ибо трудно говорить о «своей голове», когда слышишь, в лучшем случае, творческую интерпретацию заплесневелых стереотипов мышления, или когда, например, сталкиваешься с одержимостью какой-то идеей фикс.
Впрочем, бывает, что вопросы эти и не только в риторической форме услышишь. И вот, ради таких, сравнительно немногих, случаев искреннего интереса стоит попытаться подыскать аргументированный ответ.
Не «отмазку», а именно ответ, во-первых, отражающий истину, во-вторых, обоснованный такими образами или примерами (не только из Священного Писания и святоотеческого наследия, но также из окружающей действительности, истории, литературы и т.п.), чтобы вопрошающий получил бы достаточную пищу для размышления и мог бы согласиться с вами не под давлением вашего же могучего интеллекта, но в результате собственных размышлений, а значит… не теряя чувства собственного достоинства.
Итак, камень преткновения: «молитва чужими словами».
Во-первых, почему «чужими», для кого «чужими»? Кто нам те люди, чьи молитвы были кем-то собраны однажды в сборники утреннего и вечернего правил? А те, кто составил каноны и другие богослужебные тексты – кто они нам? – «Чужие»? Не по себе от этого слова про них, так?.. Вот-вот… Оно в сочетании с Отцами как-то отторгается от ума и сердца. Какие же они нам «чужие», когда Христу они – свои, родные? И кто мы Христу, если они нам – чужие? Если мы их воспринимаем как чужих, это означает лишь одно: в нас самих много чуждого Богу, чуждого тому, чем дышали, чем жили Отцы. Это чуждое заполняет нас, засорят, забивает поры нашей души, в итоге чего она «не резонирует» при соприкосновении с благодатью Божией.
Нет уж, Отцы нам не чужие – это братья наши во Христе, старшие и преуспевшие в жизни по Духу, это друзья Божии, а их молитвы – плоды опыта богообщения, вместилища того откровенного знания, понимания истины, постижения сути бытия, которое возможно только в результате сверхъестественного доверия Божия в ответ на их доверие Ему.
Другое дело, что к своей «духовной легкоутомляемости» надо бы спокойней относиться: ну не гиганты духа мы, ну «одебелела» наша душа, живущая по плоти (не во плоти: считаясь с телесными потребностями, а именно по плоти, т.е. руководствуясь страстями и похотями мира сего). И что теперь? Застрелиться и не жить?.. – Так ведь – грех! Значит, надо просто исходить из двух реалий: 1) мы по природе своей – носители образа Божия, призванные к богоуподоблению; 2) наша природа повреждена грехом, пропитана им, и вся жизнь – время чистки, время кропотливого и утомительного, зачастую изнуряющего и порой кажущегося безнадежным, «Господу поспешествующу» (Мк. 16; 20), восстановления в себе попранного, поруганного, изгаженного, искаженного образа Божия.
Это нормально, что мы не принимаем всей душой «единое на потребу». Т.е., конечно же, ненормально в соотношении с замыслом Божиим о нас, но это нормально в плане «лечебного процесса», аналогично тому, как нормально, что при электропроцедурах непроизвольно сокращаются мышцы, гастроскопия вызывает рвотные рефлексы, а от какого-то лечебного курса бывает общая утомляемость; это нормально, что здоровая пища у больного или не пробуждает аппетита, или вовсе вызывает отторжение. На определенном этапе – нормально… при условии, что мы осознаем эти реакции как симптомы серьезной болезни, которую надо терпеливо лечить, не унывая и не отчаиваясь, не запуская, но и не пытаясь чересчур форсировать события. «Мера во всем» (Демокрит) – бессмертные слова. И универсальные.
Так что не чужие нам слова Отцов. Просто в нас самих много чуждого Тому, Кому они адресованы. Но ничего, это все, при желании, лечится. Было бы только оно – желание.
Теперь, что касается «чужих слов» в нашей жизни – земной, преходящей, повседневной и праздничной, в пребывании наедине с собой и в общении с людьми. Если вдуматься, то «чужих слов» очень много. Сколько в течение дня мы пересыпаем свою речь пословицами и поговорками, цитатами из литературы или фильмов?
Наша жизнь начинается с «чужих слов»: много ли среди нас таких, кому матери пели колыбельные собственного сочинения (впрочем, скоро будет уместно спрашивать, многим ли из нас вообще матери пели колыбельные)? Нет, за редким исключением, поют то, что сложено в стародавние времена и передается, передается…
Чувства просятся наружу, как мы их выражаем? Сочиняем песни как акын по принципу «что вижу – то пою»? Нет, кто-то, может, и сочиняет, но, в основном, человек выражает свои чувства посредством чужих произведений: читает, например, вслух стихи, а если они положены на музыку, то поет; исполняет инструментальные произведения, если владеет соответствующими навыками; наконец, просто мурлычет себе под нос какой-то мотив, не зная слов (не просто же так «привязывается» та или иная мелодия).
Выдающиеся певцы, музыканты, дирижеры – ни одного собственного произведения большинство из них не исполнило со сцены, но никому из нас в голову не приходит удивляться, как это они так себя обделяют: всю творческую жизнь выражать свои мысли и чувства «чужими словами»?! – о, ужас!!!
Однако некоторые музыкальные произведения столетиями воспроизводятся дирижерами и исполнителями, которые привносят в них свое понимание, делясь открытыми в них нюансами, и ведь они находят отклик: человек слушает, например, одно и то же музыкальное произведение в исполнении разных певцов, хоров, оркестров, и ему не просто интересно сравнить – он, в самом деле, переживает по-новому это произведение, он для себя и в себе самом, через это произведение, через его новое исполнение открывает что-то.
А ведь это именно потому, что «чужие слова»… «Чужие» слова, музыка, танец – да мало ли еще что, найденное талантливым человеком, так выражает его собственные чувства, что эта форма (иной раз неожиданно для автора) оказывается удобоприемлемой для выражения душевных состояний, волевых устремлений огромного количества людей. Вот, почему некоторые песни становятся «народными»: они созвучны людям, их хотят петь. Речь сейчас не о том, что популярность – критерий художественного достоинства произведения. Речь о том, что, когда человек хочет петь именно ту, а не иную песню, читать те, а не другие стихи, он это делает потому, что они являются наиболее подходящей формой выражения его состояния души, его мыслей и чувств вообще или на данный момент.
Вспомним «гения одной ночи» Руже де Лиля – автора «Марсельезы». Оставим в стороне содержание. Песня-то гениальная по тому, как она выражает определенное мировоззрение, некую объединяющую идею, определенный ценностный комплекс. Или, например, «Священная война»: никакие идеологические «указивки» ни в какие времена не могли сделать песню популярной. Популярными становились те, которые наиболее полно и точно выражали настроения множества людей. Мне может быть неприемлемо само словосочетание «священная война» как чужое христианскому мировоззрению (это, пожалуйста, к мусульманам, или, на худой конец, к братьям-католикам), но я не могу отрицать гениальность этого произведения как в отношении музыкальной формы, так и по форме поэтической, настолько это все было «найдено», настолько точно и полно это выражало патриотический дух защитников Отечества.
А ведь тоже «чужие слова»…
Разница между «чужими словами» тех, кто не от мира сего, и «чужими словами» тех, кто «плоть от плоти» этого мира, в том, что последние закономерно резонируют, объединяют, вдохновляют, «строить и жить помогают» (земное-то начало в нас живо и реагирует адекватно), а первые (слова «не от мира сего») и резонируют, и объединяют, и пр. лишь по мере того, как в человеке (в том числе, и с помощью этих архаичных слов) восстанавливается его дистрофичное, если не парализованное, духовное начало, а чтобы оно начало адекватно реагировать, надо работать и работать.
Поэтому «чужие слова» от Духа Божия следует рассматривать как терапевтические средства, не торопясь отказываться от их применения только потому, что они сразу и всеобъемлюще «не резонируют», «непонятны», «не из души» и тому подобные «прочие безумные глаголы».
Все вышесказанное не отменяет возможности молиться и своими словами (этому, кстати, большое значение придавал свт. Феофан Затворник). Но непредосудительность молитв «своими словами» не отменяет необходимости молиться «чужими словами», чтобы преодолеть свою чуждость Тому, Кто стал одним из нас, дабы каждого из нас в Себе усыновить Отцу.
Читайте также:
