«Не стареют душой ветераны»… Это одна тех фраз, которые мы слышим каждое 9 мая. Она воспринимается дежурной, неким шаблоном, без которого сложно представить всякого рода официальные речи в день Победы. А может быть, ветераны действительно молодые? Своими впечатлениями о почти случайной встрече с участниками Великой Отечественной войны, младшему из которых было 94 года, делится игумен Нектарий (Морозов).
Недавно, еще постом, за пару недель до дня Победы, мне довелось принимать участие в круглом столе, посвященном проблеме развития детского и юношеского патриотизма. Проходил этот круглый стол под председательством губернатора нашей, то есть Саратовской области, Валерия Радаева, а местом его проведения была выбрана одна из саратовских школ, 108-я, выигравшая благодаря своему музею боевой славы, областной конкурс. Меня же туда пригласили как председателя совета клуба «Патриот», отделение которого как раз в этой же школе и размещается.
Не могу сказать, что это приглашение вызвало у меня искреннюю радость: в действенность подобного рода мероприятий я не очень верю, от разговоров, к сожалению, мало что меняется. Необходима серьезная повседневная работа, а ее-то как раз и нет. Ну, или я и знакомые мне люди просто ее пока не замечаем.
Но отказаться, естественно, не мог, хотя бы из вежливости. Да и о клубе рассказать лишний раз не помешает, хотя, кажется, у нас о нем и так все хорошо знают. И надежда теплилась, трудно даже сказать, почему, что рано или поздно при выделении соответствующих грантов на нас обратят внимание и сочтут, что клуб, в котором занимается более 300 детей, не менее достоин участия и помощи со стороны власти, нежели, скажем, чеченский культурный центр или региональное отделение Союза охраны птиц России. По крайней мере, я собирался сказать об этом губернатору.
Так все и получилось. Хорошо, в принципе. Показательные выступления наших ребят вызвали у присутствующих здоровое оживление, необходимые слова о клубе и о подобной работе по развитию патриотизма, как таковой, я сказал, помощи у губернатора попросил. И даже услышал очень теплое обещание не оставить эту просьбу без отклика. «Программа минимум» была, очевидно, выполнена и большого смысла в своем дальнейшем участии в мероприятии я, честно говоря, уже не видел. Ушел бы, но неудобно было — перед губернатором, перед присутствующими. А самое главное — перед ветеранами.
В зале и, правда, сидело человек пятнадцать ветеранов. Причем все — бодрые, живые, без намека на усталость (хотя круглый стол шел уже два-два с половиной часа), каждый — с полной грудью орденов. Я смотрел на них и никак не мог взять в толк: сколько же им сейчас лет должно быть, если они так повоевать успели? Много, по моим расчетам и подсчетам, получалось.
Но откуда же тогда столько сил, энергии? Меня, пожалуй, этот вопрос более всего там и занимал. Прямо с того момента, как в самом начале один из ветеранов, которого настойчиво влекла в сторону его посадочного места какая-то целеустремленная девушка, остановился рядом со мной и твердо, хотя и по-доброму, сказал ей:
— Ну и куда вы меня тащите? Я с батюшкой хочу!
И так улыбнулся, что сразу стало видно, какой он молодой. А девушка эта, напряженная, деловая рядом с ним была похожа на старушку…
И вот я все ломал голову: кому из них сколько лет? Мы всегда приглашали на наши клубные мероприятия — соревнования, праздники, посвященные дню Победы и дню защитника Отечества — кого-то из ветеранов, поздравляли, дарили подарки. Но это всегда было и трогательно, и грустно, и больно: такие они все старенькие, слабенькие. А тут — просто орлы, по-другому и не скажешь.
Фото Юлии Ракиной, eparhia-saratov.ru
И еще я все время переживал оттого, что много говорили те, кому совершенно невдомек, что такое патриотизм на самом деле. Это ведь не просто гордость за свою Родину и ее историю, не только умение красиво и обстоятельно, даже со слезой признаваться в своей любви к ней. Это и готовность ради нее жертвовать чем-то, а в конечном итоге — собой жертвовать, конечно.
Говорить и рассказывать можно много, а вот только как встать под ураганным огнем из окопа и твердо верить в то, что за тобой Москва (или любой другой город твоей Отчизны) и именно от тебя зависит ее судьба? Зависит, хотя тебя совершенно точно скосит пуля, накроет взрыв. А если это и не произойдет, то только чудом — не в силу твоей ловкости, осторожности, опытности, потому что все это под шквалом смертоносной стало уже совершенно не важно. На передовой, в бескомпромиссном бою, человек уже всецело в руках Божиих и больше ничьих, даже если он этого сам не понимает…
Говорили студенты разных вузов, некоторые бойко, некоторые по бумажке, кто-то — скучно, совсем без интереса. По-разному. Ветераны тоже говорили, но меньше. Гораздо меньше. А я бы вот лучше их послушал…
Когда все закончилось, оказалось, что в программе был еще один, неофициальный пункт — чаепитие с ветеранами. Неформальное, хотя и с губернатором.
Пока мы спускались по лестницам, переходили из помещения в помещение, я опять думал о том же: да сколько же им на самом деле может быть лет? Они и балагурили по пути, и спорили о чем-то, и один великолепно сохранившийся орденоносец дал даже в шутку пару тумаков другому, чуть-чуть похуже сохранившемуся, который с жаром доказывал мне, что не могла быть война наказанием за безбожие: в Бога-то они верили. Он даже крякнул — кулачки у его товарища были хоть маленькие, да увесистые. Крякнул, хотел ему тоже, видимо, наподдать, но разговор важнее был. Точно дети.
Чаепитие было рассчитано минут на 20-30, а заняло часа полтора. Губернатор, кажется, должен был еще куда-то ехать, но вряд ли успел… Были выпиты с большим воодушевлением сто и даже гораздо больше грамм «фронтовых», произнесены положенные тосты. Губернатор уже, было, подвел черту под мероприятием, но тут кто-то сказал:
— А давайте слово нашему самому молодому предоставим!
Встал «молодой» капитан второго или первого ранга, подтянутый, молодцеватый. 94-х лет от роду. Ездящий на даче от дома до магазина за пять километров на велосипеде, способный обогнать на веслах своего взрослого внука… Радостный, улыбающийся, светлый… Мне даже не столько слова его запомнились, сколько сам он.
Фото Юлии Ракиной, eparhia-saratov.ru
И только закончил он, только губернатор хотел снова подвести черту, как поднялся еще один «молодой» и заявил:
— А вот тут товарищ капитан про обеспечение военных караванов говорил, так я бы хотел дополнить…
И повторялось все это неоднократно: дополняли, спорили, шутили, тосты снова говорили (и такое впечатление, что в бутылки кто-то предусмотрительно воду залил — не брало их!). И губернатор, не думая уже, видимо, о графике, потому что день совсем склонился к вечеру, смиренно слушал их, не решаясь ни прервать, ни поторопить. Грузный, богатырской комплекции дедушка, сидевший рядом со мной, все никак не мог успокоиться:
— Вы понимаете, когда ваши ребята на ковер выскочили, мне так к ним выбежать захотелось, покувыркаться, побороться с ними! Я же мастер спорта по классической борьбе, в пятидесятых еще выполнил.
А я кивал ему, опять что-то подсчитывал в уме и путался в числах, датах, годах и все пытался разгадать эту загадку — загадку этой их совершенно неожиданной для меня молодости. Они вправду были там моложе всех, не просто, как дети, но и самых детей моложе. Как чудо какое-то, как явление другого мира и другой жизни — во многом неправильной, несовершенной, но вместе с тем куда лучшей, чем нынешняя наша… Жизни, которая почти уже забылась, которая только их глазами на нас смотрит и в которую мы сами только их же глазами заглянуть можем.
Может, они обычно и не такие, может это они потому, что вместе собрались, так помолодели — от радости, что видят друг друга, от того, что невольно в прошлое перенеслись? Не знаю. Может, и так. А может, они потому и до этих лет дожили — они именно,- что эту молодость сохранили? Может, эта молодость и была причиной выживания — на войне и после нее? На этот вопрос разве что они сами могли бы ответить, да вряд ли: человек редко задумывается о том, что для него совершенно естественно.
Я, пока добирался потом до храма, все думал об этом. Думал о том, что, возможно, больше не увижу уже такого чуда и откровения, которым они для меня в этот момент оказались и которого я выразить вполне не могу. Что в любой момент может оборваться жизнь каждого из них и одним свидетелем, одним оконцем в прошлое станет меньше, а потом не останется их и вовсе. И еще думал: без понимания тайны их молодости никак нам не обойтись. Что-то очень существенное в ней есть, что-то очень важное, что-то нами совсем утраченное. Что-то, без чего и мы уже не мы. И… патриотизм не патриотизм.
