Молодая мама давно не видела школьных подруг, и вот они встретились, поговорили, и выяснилось, что за это время все они стали мамами.
Долгожданный разговор оказался подчинен лишь одной теме, а именно тому, что у всех мам дети достигли замечательных результатов во всевозможных занятиях: «У Вани рисовачки такие, что в будущем, наверняка, получится великий художник! А Машенька так замечательно музыкалит, что предчувствуется выдающийся музыкант!». И так у каждой.
А наша героиня, возвращаясь домой, загрустила от этой беседы и вдруг поняла, что даже не спрашивала никогда своего семилетнего сына, кем он хочет стать. И спросила. А он ответил так, что немедленно и неожиданно утешил: «Можно подумать?», и продолжил свои игры. Но через некоторое время вернулся к разговору и сказал: «Я подумал».
— И кем же ты хочешь быть?
— Знаешь, мама, я хочу стать трактористом.
— ???
— Ведь тогда я смогу класть асфальт и узнаю строение Вселенной!
У детей всегда так: хочешь узнать что-то грандиозное, от чего сердце замирает и мурашки по коже, найди свой трактор. У взрослых жизнь расколота на работу и досуг. Работа полезна, но уныла, досуг недостаточен, все вместе безрадостно. Все становится гораздо хуже, когда речь идет не о Вселенной, а о ее Устроителе.
Ему отведено место, самое важное, святое место, но работа же — в другом месте, и не приближает к Нему. И если сердце устало от этой разорванности, то нужно прислушаться к детскому совету и в поисках Христа отправляться не только в храм, но и за своим трактором. Без него повседневность не отзовется волнением в сердце. Думая об испытаниях в христианской жизни, мы часто начинаем с того, что не слышим Христа, когда Он с нами в таинствах, в Церкви. Но дело еще и в том, что мы тем более не слышим Его в повседневных занятиях, в работе, отделенной от того, что изумляет нас.
Один итальянский врач говорил, что, попадая в джунгли, мы, не раздумывая, готовы прорубать заросли и обрабатывать землю для того, чтобы выжить в бесчеловечных условиях, но ведь и ежедневная работа – примерно такие же джунгли, и мы трудимся не только для того, чтобы получить заработанное, но и чтобы сделать ее человечнее. В этом очеловечивании повседневности и заключен важнейший смысл работы. Но штука в том, что на работе мы теряем этот смысл, именно потому, что не делаем ее человечнее, не открываем на ее месте волнение вселенской тайны. На работе мы устаем. А у детей все просто, еще не разорвано, и повседневность дотягивает до небес. А без небес совсем непонятна.
Писатель Михаил Дымов в замечательной книжке «Дети пишут Богу», собравшей наиреальнейшие детские послания Творцу, дает слово, например, второкласснице Вите, у которой и вопрос непростой — о теодицее, и его постановка ошеломляющая: «Почему Ты сотворил мир таким, что когда мама порвет колготки, она плачет?». Взрослому не удержать такой растяжки мысли. Где — колготки, а где — сотворение мира. Но есть такой взгляд и такая позиция, для которых они совсем рядом, а в добавок недалеко и дышащая тайна всей жизни. И позиция эта вовсе не только ангельская, но и человеческая, а именно детская. Вот только взрослые поразительно легко с ней расстаются. Но разве не о потере этой позиции говорит Господь, когда предупреждает, что без внутреннего ребенка человеку путь в Царство Божье заказан? «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк. 10, 14-15).
Без восстановления детского взгляда нам не справиться с работой. Так чем же отличаются позиции ребенка и взрослого?
Ребенок приходит в мир как будто в кинозал, в котором фильм давно уже идет и он вынужден смотреть его не с начала. Происходящее ему мало понятно и страшно интересно, и хочется не только следить за каждой сценой, но и расспрашивать тех, кто смотрит дольше (родителей, например), о том, что было в начале, и кто тот человек, с появлением которого музыка становится радостной, или, наоборот, зловещей. Ребенок не только внимателен к происходящему в фильме, но и активно расспрашивает и прислушивается к другим, непрерывно сопрягая услышанное от них с увиденным и услышанным самостоятельно, невероятно раздражая при этом соседей: «Смотри внимательно, и сам все поймешь».
Но трудность как раз в том, что одного внимания маловато, нужно это спрашивание – вслушивание, детскую готовность к которому никак иначе, как послушанием и не назовешь. Это прислушивание, удерживающее ребенка вблизи таинственного смысла происходящего, и составляет сердцевину детского опыта. Потом оказывается, что собравшиеся на просмотр тоже не видели начала, но давно не тревожат расспросами бабушку, дедушку и других старожилов, и не только потому, что точно знают, что и они не могут засвидетельствовать радость начинания всего, что зовется жизнью, но и потому, что стали взрослыми. Взрослый, отложив послушание, смотрит фильм, в котором главным героем становится он сам, поскольку картезианская камера сознания выделила именно его. Все остальные — в ролях, более-менее эпизодических. У этого фильма есть и начало, и конец, совпадающие с биографическими данными и так лаконично фиксируемые на надгробном камне. Такая переустановка с послушания на автономность и превращает ребенка во взрослого. Платой за автономность становится то, что сердце больше не выпрыгивает от одной мысли о тракторе в центре мира.
Детское в человеке и послушание – одно, и так глупы попытки взрослых, утерявших способность к послушанию, «привить» его детям или, что гораздо хуже, превратить в дисциплинарное повиновение. Парадоксальным результатом воспитания ребенка может стать восстановление спасительной установки послушания у самого взрослого, и тогда ребенок приносит в наш дом утерянный дар слушающего сердца, способного сопрячь разорванное и ставшее невообразимо далеким.
Вот еще один хороший детский вопрос Господу, сохраненный Дымовым и принадлежащий второкласснице Наташе: «Почему весной, когда вечером Ты включаешь на небе звезды и дуешь на Землю теплый ветер и вокруг тихо – тихо, мне иногда хочется плакать?». Христианская жизнь должна быть свидетельством о Христе, но если мы не научимся у детей такому послушанию, то наша повседневная жизнь с ее работой и хлопотами обречена свидетельствовать о Творце чуть менее ярко, чем свидетельствуют трактористы о строении Вселенной.
На одном христианском семинаре после рассказа о тракторе ко мне подошла слушательница с замечательным вопросом, не о ее ли мальчике я рассказывал. Ему тоже семь лет, и он, оказавшись в деревне, умолял маму разрешить посидеть на настоящем тракторе. Мама колебалась, и для этого колебания были веские причины: чистые туфельки и навозная горка, на которой возвышался трактор. Для маминого «Да» потребовалась решимость, но потом она услышала из кабины: «Сегодня, мама, я АБСОЛЮТНО счастлив!».
Читайте также:Будьте как дети
