Предлагаем вашему вниманию рассказ из книги «Непридуманные истории».

Агафонов Непридуманные истории

Посвящается ученикам шестых классов школы № 10 г. Ногинска Московской области

Как-то раз после службы меня позвал настоятель. Я быстро собрал ноты в папки и, спустившись в храм, прошел в алтарь. Отец настоятель, благословив меня, сказал:

— Сегодня, Алексей Павлович, тебе надлежит потрудиться на ниве просвещения.

— Как это? — не понял я.

— Да очень просто, пойдешь в четвертую школу и проведешь там беседу с учениками шестых классов. Меня просила директор, но сегодня мне что-то нездоровится.

— Как же я буду с ними беседовать? — совсем растерявшись, ответил я. — Это для вас, отец Евгений, просто. А для меня проще самую сложную четырехголосную партитуру переложить на трехголосную, чем провести беседу со школьниками. Они ведь ждут вас, я даже не священник. Может быть, мне с ними урок пения провести?

— Пение у них есть кому преподавать, а вот дать понятие о вере некому. Семинарию духовную ты закончил, так что, думаю, прекрасно справишься. Расскажи им что-нибудь из Священной истории.

— А что, например? — поинтересовался я.

Настоятель на минуту задумался, а потом, широко улыбнувшись, сказал:

— Расскажи им, как Давид поразил Голиафа из пращи.

Сказав это, настоятель, уже не сдерживаясь, стал прямо-таки сотрясаться от смеха. Меня всегда удивлял его смех. Смеялся он как-то молча, но при этом весь трясся, будто в нем начинала работать невидимая пружина. Теперь же, глядя на смеющегося настоятеля, я с недоумением размышлял: что же может быть смешного в убийстве, хотя бы и Голиафа. Наконец пружина внутри настоятеля стала ослабевать, и вскоре тряска совсем прекратилась. Он достал из кармана скомканный носовой платочек и стал вытирать им выступившие на глазах слезы. Видя мое недоумение, он пояснил:

— Да просто я вспомнил, как сам в первый раз попал в школу на беседу с учениками. Прихожу в класс, они смотрят на меня, оробели. Наверное, никогда настоящего священника так близко не видели. Я и сам растерялся. С чего, думаю, начинать? Ну не мастер я рассказывать, и все тут. Стал им что-то о вере говорить, уж не помню что, но только вижу — заскучали мои ученики. Даже завуч, сидевшая в классе, тоже стала позевывать, а потом, сославшись на какое-то срочное дело, ушла. Ученики же всем своим видом показывают, как им неинтересно меня слушать: кто уронил голову и дремлет, кто переговаривается. Кто-то жвачку жует, со скучающим видом глядя в окно. Некоторые даже бумажными шариками стали исподтишка пуляться друг в друга. Тогда я решил сменить тему и рассказать, как Давид Голиафа из пращи убил. Когда я стал рассказывать, один ученик спрашивает: «А что такое праща?» Я попытался описать это орудие на словах, но потом вдруг решил показать образно. Говорю одному ученику: «Ну-ка, сними свой ремень». Тут класс оживился. Некоторые стали посмеиваться. «Сейчас, Сема, тебе батюшка ремнем всыплет, чтобы двоек не получал». Всем стало весело. Я взял кусок мела покрупней, вложил его в ремень и стал им размахивать, показывая, как Давид стрелял из пращи. К несчастью, мел вылетел из моей пращи и прямо в оконное стекло, которое сразу вдребезги. Класс буквально взорвался от смеха. Завуч, привлеченная таким шумом, сразу прибежала. Вбегает она в класс — и что же видит: я стою перед разбитым стеклом, вид бледный, растерянный, а в моих руках брючный ремень. Подходит она ко мне сбоку и шепчет на ухо: «Ремнем, батюшка, непедагогично. Мы сами разберемся и накажем как следует». Я ей шепчу в ответ: «Марья Васильевна, наказывать надо меня. Это я показывал, как Давид убил Голиафа, да немного неудачно получилось».

Вижу, после моего пояснения, завуч сама еле сдерживается от смеха. Но учителя не нам священникам, чета, эмоции умеют скрывать. Повернула она к ученикам свое исполненное суровой решимости лицо и строго говорит: «Все, смеяться прекращаем. Давайте поблагодарим батюшку за интересную и полезную беседу». Поворачивается ко мне, при этом выражение лица меняется на прямо противоположное: «Спасибо вам, отец Евгений, приходите еще, когда сможете».

В этот же день я прислал в школу Николая Ивановича Лугова, и он вставил стекло. А через две недели, совсем неожиданно для меня, весь класс пришел в церковь. Они говорят: «Пойдемте, батюшка, мы вам покажем, как научились Голиафа из пращи поражать». Действительно, привели меня на школьный стадион. Там у них из фанеры огромный Голиаф вырезан. Лицо Голиафа, разрисованное красками, имело очень свирепый вид, что в него так и хотелось бросить камень. Ребята рассказали, что вначале у них плохо получалось метание камней, но потом они так наловчились, что теперь даже соревнования между собой устраивают. Дали мне самодельную пращу: «Попробуйте, батюшка, у вас должно неплохо получиться». Я раскрутил пращу, но у меня камень полетел в обратном направлении. Ребята довольные, смеются. Сами стали камни метать, хвалиться передо мной. После, как наигрались, я им говорю: «Пойдемте ко мне в храм чай с баранками и конфетами пить». Так мы и подружились.

— Меня, отец Евгений, вы к ним сейчас посылаете?

— Нет, те ребята уже школу закончили. Это давно было, лет семь-восемь назад. Так что давай, Алексей Павлович, теперь твоя очередь в школе окна бить.

И отца Евгения вновь стала сотрясать невидимая пружина.

Послушание превыше поста и молитвы. Делать нечего, хочешь не хочешь, а идти надо. Я для солидности пришел в школу в подряснике. Но вид у меня и в подряснике не солидный. Борода не растет. Так, какие-то клочки непонятные, торчат во все стороны. Жена мне говорит: «Чего ты народ смешишь? Ты не священник и не монах, ты простой регент, и борода тебе ни к чему», и настояла, чтобы я брился. Хотя мне уже двадцать восемь лет, но без бороды и при моей худобе на вид мне больше двадцати не давали. Когда пришел в класс, то, как и ожидал, авторитета моя личность в глазах школьников не вызвала. Посматривают на меня хоть и с интересом, но скептически. Я им говорю:

— Здравствуйте, ребята. Сегодня мы с вами проведем занятие по библейской истории. Тема занятий: Давид и Голиаф.

— Что-то вы на попа не похожи, — прищурившись, говорит мне мальчишка с первой парты.

— Я не священник, но я служу в церкви регентом.

— Кем-кем? — с удивлением переспрашивает парнишка.

— Регентом, — повторил я не без гордости, так как очень ценил свою должность, — я руковожу церковным хором.

— Так выходит, мы с вами петь будем? — не унимается этот вредный паренек.

— Нет, — с досадой отвечаю я, — я буду вам рассказывать про царя Давида.

— Знаем мы про Давида, — машет небрежно рукой этот парнишка, — он крутого одного завалил. Мне родители купили Библию для детей, там все написано.

— Да, — подхватил другой паренек, — клевое дело было. Прямо меж глаз ему засадил камнем, а потом голову мечом отсек, это что-то типа контрольного выстрела.

— Я тоже читал, — сказал толстый паренек с последней парты, — там вообще мокрухи много было, потом Христос пришел и сказал: «Хватит убивать, надо любить друг друга». Это Он правильно сказал, а то люди совсем оборзели, так друг друга и мочат.

— А сейчас что, не мочат? — пропищала девочка, сидевшая рядом с ним. — Вот и вы, мальчишки, только и знаете, что драться, а когда вырастете, что будете делать?

— Молчи, Надюха, кто бы уж говорил, — обиделся сосед, — вы тоже, девчонки, деретесь почем зря.

Класс загалдел, а я растерянно стоял и слушал. Потом говорю:

— Хватит спорить ребята. Я и так уже убедился, что вы люди грамотные. Сами тогда мне подскажите, что вам рассказать?

Ребята приумолкли, а девочка попросила:

— Расскажите нам, когда вы сами впервые с Богом повстречались?

— Ну ты, Надюха, даешь, — захохотал ее сосед, — кто же это может с Богом повстречаться.

— А вы знаете, — сказал я, — Надя, как это ни покажется вам странным, права. Каждый человек в своей жизни хоть раз, но встречается с Богом. Правда, не все эту встречу замечают. Я сам воспитывался в семье далекой от Церкви и потому о Боге никогда не задумывался. Слышал от учителей и родителей, что про Бога люди все выдумали, и мне этого было достаточно. Потому, когда произошла моя первая встреча с Богом, я этого хотя и не осознал разумом, но в моей душе эта встреча оставила глубокий след. Теперь-то я уверен, эта встреча в моем раннем детстве повлияла на всю мою дальнейшую жизнь. Я могу вам рассказать об этой встрече, если вы будете слушать.

— Конечно, будем слушать, — закричали все, и в глазах детей я прочел неподдельное любопытство.

— Произошло это со мною, когда я был еще младше вас. Я учился в третьем классе. Главной мечтой в моей жизни было заиметь собаку. Не скрою, я очень завидовал своим товарищам, у которых были собаки. Но моя мама была категорически против собаки в нашей квартире. Мои слезы и уговоры на нее действовали плохо. То есть никак не действовали. Правда, на моей стороне была родная тетка, мамина сестра. Тетя Зина не раз говорила маме:

— Ты неправильно воспитываешь ребенка. Нельзя в детях подавлять хорошие побуждения. Просит сын собаку, значит, она ему нужна. Ему нужен друг, о ком он мог бы заботиться.

— Знаю я эти заботы. Повозится день-два, а потом матери убирай, и корми, и гуляй с собакой. Как будто мне больше делать нечего!

Но вот пришел мой день рождения — и случилось чудо. Мамин начальник подарил мне маленького щенка. Я был на седьмом небе от счастья. А мама причитала:

— Какой же вы догадливый, Петр Игнатьевич, ведь именно о таком подарке мечтал мой сын. Признайтесь же, дорогой Петр Игнатьевич, что вы обладаете телепатическими способностями.

— Да никакой здесь телепатии нет, — смущенно улыбался Петр Игнатьевич, — просто ваша сестра, Зинаида Николаевна, мне подсказала.

— Ну, спасибо, сестра, — церемонно поклонилась мама тете Зине и из-за спины Петра Игнатьевича показала ей кулак.

Щенок был презабавный: толстенький, лохматый, совсем как медвежонок, и к тому же ходил, смешно переваливаясь. Я налил ему в блюдце молочка. Щенок полакал, затем обошел всю комнату и все обнюхал. Сделал на полу лужицу. Еще немного походил, затем улегся возле моей кровати на коврик и заснул. Я быстро вытер лужицу, пока не заметила мама, и лег с ним на коврик рядом. Казалось, что никто мне не нужен на всем белом свете, кроме этого пушистого, мягкого и теплого комочка. Я его поглаживал осторожно рукой, а он иногда приподнимал свою мордочку и благодарно смотрел мне в глаза. Люди так смотреть не умеют. Этот доверчивый взгляд переворачивал всю мою детскую душу. «Вот существо, — говорил я себе, — которое меня понимает лучше всех на свете. Надо придумать, как его назвать». Я лежал возле щенка, пока сам не заснул.
важный поступок

Проснулся я утром в своей постели оттого, что меня кто-то лизнул в нос. Открываю глаза, а это мой щенок. «Вот так бы просыпаться каждое утро», — подумал я радостно, целуя моего щенка в нос. Было воскресенье, в школу идти не надо, и я весь день мог провести со своим новым другом. Щенок оказался очень сонливым. Он просыпался, только чтобы поесть и сделать лужицу, и снова засыпал в любом положении. За это я прозвал его Засоня. То, что он спал, меня не очень тревожило. Вот, думаю, отоспится хорошенько, и будем с ним играть. Я его носил весь день на руках, а он спал.

Когда на следующий день мне нужно было идти в школу, я вновь ощутил себя несчастным человеком. Мне ужасно не хотелось расставаться с Засоней. Я стоял над своим щенком в глубокой и печальной задумчивости. Засоня, даже не догадываясь о моих душевных муках, мирно посапывал во сне. Когда о чем-то очень глубоко задумываешься, то обязательно в голову придет какая-нибудь хорошая мысль. Такая мысль посетила и меня. Я решил взять Засоню с собою в школу. Между мыслью и делом у меня всегда было расстояние не больше одного шага. Потому я решительно шагнул к своему школьному ранцу, не менее решительно выложил из него все учебники и положил туда своего Засоню. «Зачем мне учебники? — размышлял я. — Ведь у моей соседки по парте Ленки Заковыкиной всегда учебники в полном наборе. Она даже лишнего набирает. Как только не надорвется такой портфель тяжелый таскать?»

Придя в класс, я незаметно засунул своего щенка в парту. Тот даже не проснулся. «Спи спокойно, — шепнул я ему, — у нас сегодня всего пять уроков, а два последних — физра, и мы с тобой сбежим. Ведь когда убегаешь от чего то, это что-то вроде физкультуры. У нас на физре только и делают, что бегают. Так не все ли равно, где бегать?»

Первый урок Засоня благополучно проспал. На перемене дежурные стали выгонять всех из класса, чтобы его проветрить. Но я так уцепился за парту, что меня можно было унести только с ней из класса, и никак иначе. Дежурные Колька Семкин и Ванька Бирюков всю перемену пытались оторвать меня от парты. Сопели, кряхтели, но ничего у них не вышло. Когда прозвенел звонок, они сказали, что на следующую перемену позовут Саньку Пыжикова из четвертого класса, известного на всю начальную школу силача, и тогда посмотрят, как я смогу удержаться. «Ничего, — успокаивал я себя, — скоро мой Засоня вырастет, как рявкнет — ваш Санька от страха под парту залезет. А пока буду держаться, как могу».

— Ты чего это учебники не принес? — недовольно проворчала Ленка, когда наша учительница попросила раскрыть учебники и переписать упражнение.

— А тебе что, жалко? — огрызнулся я.

— Жалко у пчелки, а пчелка на елке, а елка в лесу, — при этих словах Ленка высунула язык. «Ну и противная же это девчонка, — подумал сердито я, — как бы мне поменяться с кем-нибудь местами. Кольке Семкину она нравится, вот ему и предложу. Пусть только на перемене ко мне не пристает». Но вскоре мои мысли приняли другой оборот: «Вот у меня в парте лежит живая собака, и никто в целом классе не знает, а жаль».

— Слушай, Ленка, вдруг неожиданно прошептал я, — отгадай, — кто у меня в парте лежит?

— Во-первых, не кто, а что, — назидательно поправила меня Ленка, — «кто», можно говорить только об одушевленном предмете.

— Тоже мне умница нашлась, — язвительно сказал я, — у меня как раз одушевленное и лежит.

— Лягушка! — округлив от страха глаза, чуть не вскрикнула Ленка.

— Сама ты лягушка, — засмеялся я, — у меня кто-то покрупнее.

— А кто? — уже заинтересованно спросила Ленка.

— Дед Пихто, вот кто. Сама отгадай.

— Заковыкина и Пономарев, перестаньте разговаривать, а не то я вас выведу из класса, — строго сказала Клавдия Феофановна, наша учительница.

Мы примолкли. Ленка поерзала-поерзала в нетерпении, но потом все же, не выдержав, попросила:

— Лешенька, ну пожалуйста, скажи, кто там у тебя? Я никому не скажу, честное слово.

— У меня там собака, — прошептал я.

— Врешь и не моргнешь. Ну и дурак, — обиделась Ленка.

— Не веришь? — прошептал я. — Тогда сама протяни руку и пощупай.

— И пощупаю, — сказала Ленка и полезла рукой в парту. — Что это у тебя, зимняя шапка? — сказала с ехидством она, продолжая шарить рукой. — Ой!

— Заковыкина, встать! — взвилась со своего места Клавдия Феофановна. — Что такое там случилось?

— У Пономарева собака, вот я и испугалась, — чуть не плача, сказала Ленка.

— Какая такая собака? Пономарев, встать! Что там у тебя за собака?

Я встал и молча вынул Засоню из парты. Тот уже проснулся и с любопытством вертел головой, видно удивляясь, что вокруг так много детей.

— Господи! — всплеснула руками учительница. — Чего только не притащат в школу! Ты бы еще слона принес. Вынеси сейчас же собаку и возвращайся в класс. А завтра без родителей в школу не приходи.

Я, подавленный горем, вышел из класса. Пока я нес на руках своего Засоню, он опять задремал. Я вынес его на школьный двор. Здесь в саду было одно потаенное место у забора школы за кучей досок. Я отнес туда своего щенка и, положив за досками, сказал: «Подожди меня, Засоня, здесь, я скоро за тобой приду».

Вернувшись в класс, я еле дождался перемены и сразу опрометью бросился во двор. За мной побежали все ученики нашего класса. Даже дежурные, которые должны были проветривать помещение, и те устремились следом. Сердце мое захолодело, когда я увидел, что Засони на месте нет. Я стал искать рядом. Весь класс принял участие в поисках. Мы перерыли все доски. Тут к нам подошел Сережка Скудельников из третьего «Б» класса.

— Чего ищете? — спросил он.

— Щенка ищем. Вот Лешка Пономарев его здесь оставил.

— Бесполезно ищете, я сам видел, как Валерка-дурачок его взял и унес.

Мы переглянулись в недоумении между собой. Валерка когда-то начинал учиться вместе с нами. Был тихим, забитым мальчиком. Школьную программу освоить не мог и остался на второй год. Затем его перевели в специальную школу для умственно отсталых. Он иногда приходил в свою старую школу и сидел во дворе на досках, наблюдая за нашими играми издалека. С Валеркой никто не водился, считая для себя зазорным дружить с ненормальным. Его дразнили и обзывали, но он ни на кого не обижался, и потому дразнить его было неинтересно.

Однажды, когда мы играли в футбол, мяч отлетел в сторону Валерки. Кто-то из мальчишек закричал ему: «Эй, Валерка, давай сюда мячик». Валерка обрадовался, схватил мячик обеими руками и побежал к нам, но тут же споткнулся и, упав, выронил мяч. «Да ты его ногой пинай», — стали кричать ребята. Валерка поднялся и неуклюже пнул мяч, так, что он полетел в обратную сторону, еще дальше от нас. Все стали кричать на него, обзывая «придурком» и другими обидными прозвищами. Но он только улыбнулся и снова побежал за мячом.

Когда Валерка поднял мяч и хотел его нести обратно к нам, к нему уже подбежал Игорь Пестряков, наш голкипер, и, грубо отняв мячик, крикнул: «Пошел отсюда, полоумок». Валерка стоял, улыбался и не уходил. Тогда Пестряков развернул его за плечи в обратную сторону и пнул ногой. Все ребята засмеялись. Валерка побежал, оглянувшись, споткнулся, упал, чем еще больше рассмешил ребят. Поднявшись с земли, он, прихрамывая, снова побежал, но уже не оглядываясь. С тех пор Валерка никогда не приходил во двор школы.

— Ну, я этому дураку покажу, — угрожающе сказал Вовка Бобылев, — куда он пошел, не видел?

— Туда, в сторону железной дороги.

Мы все ринулись к железнодорожному полотну, проходившему недалеко от школы. Когда выбежали на железнодорожную насыпь, Ленка закричала:

— Вижу, вижу, вон Валерка ненормальный идет, и щенок у него на руках.

Мы пригляделись, точно он.

— За мной! — крикнул воинственно Вовка, и все с улюлюканьем, как индейцы, побежали по шпалам.

Валерка обернулся и, увидев нас, тоже припустил вприпрыжку, смешно подбрасывая ноги.

— Он и бегает по-дурацки, — захохотал Вовка.

— Ничего себе по-дурацки, — говорила запыхавшаяся Ленка, — вон как бежит, не догонишь.

— Стой, — закричали все, — остановись, Валерка, а то хуже будет.

Но тот припустил еще сильнее. Позади нас послышался протяжный гудок.

— Поезд! — закричала Ленка.

Мы все, словно горох, посыпались с дорожного полотна на крутую насыпь. Поднялись, глянули — а впереди поезда бежит наш ненормальный Валерка. Поезд гудит, а Валерка еще пуще бежит. Завизжали тормоза поезда, тот по инерции продолжал надвигаться на Валерку. Мы в ужасе закрыли глаза. А когда открыли, то увидели, что поезд, продолжая гудеть, едет дальше.

— Ну, все, — сказал Вовка, — нет больше нашего ненормального. Перерезало его поездом вместе с собакой.

Ленка как зарыдает, а вместе с ней и мы все завыли. Промчался поезд. Смотрим, на той стороне насыпи к домам железнодорожников бежит наш Валерка со щенком на руках. Мы все как закричим:

— Ура! Ура!

И давай друг друга обнимать на радостях. Я даже на время о щенке своем забыл. Радовался, что Валерка жив остался. Но потом вспомнил о Засоне, и так мне грустно стало, что я чуть было не расплакался, да стыдно нюни перед девчонками распускать. Хотя до этого все плакали. Но одно дело все, а другое — на глазах у всех — одному. Ребята и так заметили мое состояние и стали утешать. Когда уж домой вернулся, то не выдержал и разревелся. Мама стала расспрашивать, что со мной случилось. Пришлось все рассказать без утайки. Конечно, она меня отругала за то, что взял щенка в школу, но потом ей стало жаль меня и она сказала:

— Ладно, не плачь, сынок, я завтра в школе узнаю адрес этого мальчика, мы с тобой пойдем и заберем щенка.

На следующий день мы пошли к Валерке. Жил он в деревянном ветхом двухэтажном доме железнодорожников. Открыла нам квартиру его бабушка. Узнав, по какому мы делу, сразу разохалась и разахалась:

— Да как же так, мои миленькие, нехорошо получилось, грех то какой. Я его вчера спрашиваю: откуда у тебя собака? А он молчит и ничего мне не говорит. Ах, батюшки, грех то какой. Сейчас, сейчас мои, касатики, я пойду, поговорю с ним и верну вам собачку. Он ведь у меня круглый сирота, потому вы его должны простить, ради Бога.

С этими словами старушка из кухни, где мы стояли, пошла в соседнюю комнату. Оттуда хорошо было слышно, как она говорит Валерке:

— Внучек, да разве так можно поступать? Это грех брать чужое. Сказано ведь в Священном Писании: «Не пожелай ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его». А ты, горемычный мой, собаку пожелал. Так ведь и собака скот, значит, это грех. Не тобой положено, не тебе и брать. Давай, давай сюда собачку, я отдам ее мальчику, а то он расстраивается, переживает. Ведь это его собачка, не наша.

Вскоре она вышла к нам, неся на руках моего любимого Засоню. Щенок, как всегда, спал. Я взял его на руки и, поблагодарив старушку, быстро пошел вслед за мамой из квартиры. Выйдя из подъезда дома, я оглянулся и увидел в окне Валерку. Он стоял и смотрел на нас широко раскрытыми глазами, а по щекам его текли крупные слезы. Но, увидев, что я смотрю на него, он, как-то нерешительно помахал мне рукой. Что-то дрогнуло в моем сердце, и я помахал ему в ответ. И тогда он вдруг улыбнулся, вытер рукавом слезы и снова замахал рукой. Я поспешил вслед за мамой.

— Мама, а что такое «круглый сирота»? — спросил я у нее, когда мы уже выходили со двора.

— Это, сынок, когда у ребенка нет ни отца, ни матери.

Я еще раз оглянулся на окна Валеркиной квартиры. Он по прежнему махал рукой. В эту минуту он мне показался таким несчастным и одиноким, что я подумал: «А ведь это не он у меня собаку украл, а, наоборот, я у него сейчас ее краду». Пораженный этой мыслью, я остановился как вкопанный.

— Ну, ты чего встал? Пойдем, — потянула меня мама за руку.

— Подожди, мама, я сейчас быстро вернусь, — крикнул я и побежал к подъезду.

Забежав в квартиру, я столкнулся нос к носу с Валеркой, бежавшим ко мне навстречу. Он остановился, застенчиво поглядывая на меня. А потом, как бы нерешительно, тихо спросил:

— Можно мне еще разок погладить твою собачку?

— Бери, — сказал я, — щенок твой, а зовут его Засоня.

— Ты его отдаешь мне? — в удивлении переспросил Валерка.

— Да, он твой, — глубоко вздохнув, подтвердил я свои слова.

Глаза Валерки светились счастьем. Он смотрел на меня таким благодарным взглядом, что я подумал: «Люди так глядеть не могут, да и собаки, пожалуй, тоже». Валерка бережно взял из моих рук щенка. Признаюсь честно, что, когда он забирал из моих рук Засоню, я на мгновение пожалел о своем поступке. Но только на мгновение, а потом словно гора с плеч свалилась, и я ему говорю:

— Знаешь что, Валерка, приходи к нам на школьный двор играть, вместе с Засоней, я никому не позволю тебя обижать.

Валерка молча кивнул головой, затем повернулся и, так ничего и не сказав, пошел в комнату. А я с легким сердцем вышел на улицу к встревоженной маме.

— Где твоя собака? — спросила она.

— Я отдал ее Валерке, ведь у него нет родителей, а у меня есть и папа, и ты, мама, — сказал я, беря ее за руку.

Мама как-то особо внимательно поглядела на меня, а потом вдруг порывисто обняла и, поцеловав, сказала:

— Сегодня ты совершил очень важный в твоей жизни поступок, сынок, и я тобой горжусь.

Закончив такими словами свой рассказ, я обвел взглядом класс. На меня смотрели широко открытые глаза притихших детей.

— Вот именно тогда я впервые и повстречал Бога. И хотя я Его не видел и даже не думал о Нем, но запомнил, как Валеркина бабушка, крестясь на образа, в умилении шептала: «Господь с вами, детки мои».

Через два дня мы со всем классом пришли в нашу церковь, где я им рассказывал об устройстве православного храма. Из алтаря вышел настоятель, и я стал подводить детей к нему на благословение, уча, как нужно складывать для этого руки.

— Сколько же ты стекол перебил в школе? — спросил удивленный отец Евгений.

— Все стекла пока целы, — заверил я его.

— Ну и ну. О чем же ты им говорил?

— Я им про щенка рассказывал.

— Где это в Священном Писании о щенке говорится? Ну, ты, брат, даешь. Мне так, например, легче стекла в школе бить, чем про щенков рассказывать.

При этих его словах снова исправно заработала пружина.

 

В рамках 26 Московской международной книжной выставки-ярмарки издательство «Никея» проводит встречу с православным священником и известным писателем Николаем Агафоновым.

Первые литературные произведения отца Николая вышли в свет в 2002 году и были горячо встречены читателями, после чего один за другим издаются сборники его рассказов. В настоящее время общий тираж книг протоиерея Николая Агафонова превысил 500 000 экземпляров.

«Никея» приглашает друзей поговорить о чуде, о незримом и явном присутствии Бога в нашей жизни и о том, как впустить Его в своё сердце. Ведь Бог никогда не входит без стука…

В рамках встречи пройдёт также презентация книги отца Николая «Непридуманные истории». Это сборник жизненных и именно НЕПРИДУМАННЫХ историй, с которыми каждый день сталкивается священник в своём служении. Героями книги стали священнослужители и представители советской интеллигенции, дети и военные, партийные работники и простые деревенские жители, словом, совершенно разные люди, объединённые лишь тем, что однажды в их жизни произошла самая важная Встреча.

Мероприятие состоится 8 сентября (в воскресенье) в 15.00 на Московской международной книжной выставке-ярмарке, ВВЦ, 75 павильон, конференц-зал № 3.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.