На книгу архиепископа Иоанна Белгородского и Марии Городовой « Любовь долготерпит «, с которой мы знакомим наших читателей, приходит множество откликов. Она не залеживается на прилавках, ее читает и молодежь, и люди старшего поколения.
История Марии о своей жизни по-настоящему поразила многих: и в «Российскую газету», где был опубликован этот рассказ, до сих пор идут мешки писем. Вот одно из них.
«Здравствуйте, Мария! Та чудовищная ситуация, в которую я попала, так тревожит меня, что я просто не могла Вам не написать. Почти три месяца назад у меня дома раздался звонок, и моя младшая коллега, с которой мы когда-то работали в Институте Биоорганической химии, сообщила, что в фармацевтической компании, где она сейчас служит, освободилось место ведущего сотрудника. Наивная, я тогда очень обрадовалась – последние пятнадцать лет я кем только не работала – и секретарем-референтом, и распространителем биодобавок, и даже аквариумным дизайнером, и о возвращении в фармакологию уже не мечтала. О компании я знала, что она включает в себя завод, научно-исследовательские лаборатории, ее владелец пару лет назад часто мелькал в телевизоре, а сейчас осел где-то в Англии.
Терять мне было нечего, и на следующий день я приехала в головной офис на собеседование, как сейчас говорят — «интервью». Меня сразу предупредили, что требования, предъявляемые к физическому и психическому здоровью сотрудников очень серьезные, но, что касается здоровья, все ограничилось обычной справкой о диспансеризации, и моей распиской о том, что если какие-то проблемы возникнут, претензий к компании я иметь не буду. Зато тестов было много. Такое ощущение, что отбирали не то в отряд космонавтов, не то в разведшколу. Помню, как меня позабавил настойчивый интерес к моим депрессиям, вопросы о родственниках-алкоголиках и семейной склонности к суицидам. По-видимому, мой психологический портрет всех устроил, потому что на следующий день мне сообщили, что первичный отбор я прошла и допущена до собеседования с индивидуальным психологом, и вся эта бодяга с родственниками, суицидами, склонностями к депрессиям продолжилась, но теперь уже, так сказать, на художественном уровне.
В силу природного оптимизма, на всех картинках, которые подсовывала мне надменная и начисто лишенная чувства юмора дама-психолог, я пририсовывала улыбающееся солнышко, а фразу «К Вам в подъезде подошел мужчина, опишите, какой он…», закончила словами: «Высокий голубоглазый, с букетом алых роз и тортиком!». Мария, мне уже пятьдесят два, и, честно говоря, я очень хотела получить эту работу. Через три дня мне сообщили, что я ее получила – испытательный срок — три месяца.
Мария, у меня уже взрослые дети, и что такое корпоративная этика и всякие там тимбилдинги и тренинги с новомодными методиками корпоративной промывки мозгов, я наслышана. Не пугали меня и магнитные карточки, учет приходов-уходов, страшилки про суммирование опозданий и систему штрафов. Я понимала, что ситуации, когда в рабочее время дамы примеряют нижнее белье, так блестяще показанные в фильме Эльдара Рязанова «Служебный роман», остались в социалистическом прошлом. За обещанные деньги надо будет работать, и к этому я была готова. Но то, что ждало меня в офисе, выходило за всякие рамки. Нет, гимнов, посвященных нашей компании, здесь не пели. Здесь вообще все было предельно серьезно. Комната, в которой мне теперь предстояло проводить с 10 до 18, представляла собой огромный зал с рядами столов. Причем расположение столов было таким, что сидящий позади всех менеджер мог видеть, кто чем занимается, и что у нас на мониторах. Такая рассадка, как выяснилось, называется «открыты сзади» и, по мнению руководства, должна способствовать эффективной работе. В первый же день мне вручили циркуляр по этике поведения в «офисе без стен». В нем говорилось про «личное пространство персонала, которое нельзя нарушать, про то, что нужно представить, что каждый из сотрудников отделен от остальных «невидимыми дверьми» и, прежде чем, подойти к нему, надо предупредить коллегу о своем появлении покашливанием или иным звуком, но ни в коем случае не касанием». Дальше неведомый составитель учил, что нехорошо «подкрадываться к персоналу», но при этом указывал, что ходить по офису надо плавно, не делая резких движений, чтобы не мешать работать. Нам рекомендовалось «не отвлекать персонал разговорами, кроме тех, которые касаются непосредственно работы», и объяснялось, как пить чай в специально отведенной чайной комнате (закутке, где можно бросить чайный пакетик в стакан кипятка и стоя это выпить). Всю первую неделю я цитировала эти перлы друзьям – на следующей мне было уже не до смеха.
Несмотря на весь этот идиотизм, я увлеченно погрузилась в работу, но скоро поняла, что мне нужна помощь моего предшественника. Когда я сказала об этом менеджеру отдела, та сурово ответила, что фирма надеялась, что моего профессионализма хватит, чтобы разобраться во всем самой. Знаете, в делах я, в конце концов, действительно разобралась – сама. А вот то, что мой предшественник недоступен по причине того, что проходит курс лечения после неудавшейся попытки самоубийства, мне сказала уборщица. На нее, по-видимому, правила корпоративной этики не распространялись, поэтому она, чуть не плача, рассказала, что тридцатидвухлетнего, подающего надежды парня, вытащили из петли на следующий день после того, как он не получил ожидаемого повышения по службе…
Вообще, подсчету заработанных очков и штрафов в офисе придается невероятное значение. Мария, я работаю тут почти три месяца, и до сих пор не могу понять, почему какая-то абстрактная цифирь может стать для людей важнее, чем трагедия человека, работавшего рядом? Да, конечно, от этих баллов зависит и карьерный рост – еще один божок нашей корпорации, и наши бонусы – доплаты к зарплате. Но знаете, наверное, я человек советской закваски, но я просто задыхаюсь от того, что работаю в одном офисе с людьми, о которых ничего не знаю – есть ли, например, дети у старшего сотрудника Ларисы, или невеста у менеджера по персоналу Максима?
А недавно наше руководство, «демократично» собрав сотрудников, предложило выбрать: либо сокращение штата, либо все остаются на местах, но перестают получать бонусы. Мария, когда коллеги выбрали сокращение штатов, я была потрясена. Что тут началось, неприятно даже описывать. Один остряк через несколько дней после собрания повесил в качестве обоев на нашем сайте корпоративного юмора (сайт, рекомендованный руководством для просмотра) фотографию крыс в вольере. Ничего крамольного тут не было – на крысах вся фармацевтика держится. Но бедолагу-шутника мгновенно вычислили. Он и открыл список сокращенных. Мария, можно работать, если из тебя выжимают все соки и регламентируют, сколько раз пить чай. Можно работать, когда искренние человеческие отношения заменены искусственной бесчеловечной этикой. Но как работать теперь, когда в ежедневных отчетах перед менеджером отдела появился обязательный пункт под лицемерным названием «Что бы я улучшил в работе моих коллег»?
Знаете, Мария, я долго занималась наукой, и вот что хочу сказать: ни одна крыса не будет загрызать другую особь из своей стаи. Ну, нет у них такого. Да, чужака в стаю сажать нельзя – тут же разорвут, это знает любой лаборант вивария. Но внутри стаи крысы друг друга не трогают, наоборот – они с нежностью относятся к детенышам и бережно — к старым или больным особям. Так-то вот… А для себя я решила, что участвовать в этом постыдном забеге я не буду, и теперь жду, не дождусь, когда кончится мой испытательный срок и мне выплатят мое заработанное. Елена Ивановна».
Здравствуйте Елена Ивановна!
Мне хочется рассказать Вам про совсем другой забег. Он тоже произошел в офисном здании. Дело было 11 сентября 2001 года, в одной из башен-близнецов. Когда случилась трагедия, двое пожарных Джон Мак Лохлин и Уильям Джимено, как и многие другие, устремились вниз.
Вместе с остальными по лестнице бежала и Жозефина – крупная, немолодая негритянка. Бежала, и вдруг дикая боль пронзила ее. Мимо, вниз, мчались клерки, много клерков, а Жозефина не могла даже привстать, только стонала. Рассказывает Джон Мак Лохлин, пожарный: «Я увидел лежащую Жозефину, она громко стонала. Спросил, что с ней? Она сказала – боль в ноге, и мы с Уильямом поняли, что она подвернула ногу. Сначала мы попытались ее поднять. Но Жозефина – крепкий орешек, – Джон смеется, – и тогда мы решили поискать какой-нибудь стул, чтобы тащить ее вдвоем на стуле.
Побежали на этаж. Честно говоря, –признается правдивый Джон, – я оббегал комнаты на этом чертовом этаже, а в голове была мыслишка: «Да что ты делаешь, брось! Минуты летят, и ее не спасешь, и сам погибнешь!» Ну, что делать, я все равно искал этот проклятый стул, заглядывая во все помещения.
И знаете, какая история? В этой башне тысячи офисов, а сколько стульев – никто и не считал. А на этих двух этажах находились технические службы, и стульев там не было…» Они и не нашли этот единственный стул, нужный для того, чтобы спасти толстуху Жозефину, так некстати подвернувшую ногу. Не успели найти – «близнец» рухнул. Их троих – двух пожарных и Жозефину откопали через пять часов. Живехоньких.
«Знаете, обрушилось все, что было выше, и все, что ниже. Те, кто был ниже, не выжили», — грустно говорит Джон, и продолжает: «А мы вот целые. Эти два этажа и лестница, где мы искали стул для Жозефины, оказались как в коконе. Окажись мы ниже, не разговаривали бы с Вами. Это чудо, просто чудо». А Жозефина, давно уже залечившая ногу, говорит: «Знаете, я думаю, Господь сотворил это чудо, чтобы мы рассказали о нем всем!». Дорогая Елена Ивановна, ну что еще к этому можно добавить?
