4 августа 2007 года священнику Георгию Чистякову исполнилось бы 60. Вспоминает о нем руководитель фонда «Конвертик для Бога» Татьяна Краснова
Аня Марголис написала чудесный текст на фейсбуке.
«Я редко позволяю себе по-настоящему вспоминать его — редко читаю и совсем почти не могу смотреть видеозаписи. Я трусиха и у меня слишком сильны защитные механизмы. Вот рану забинтовали, чуть боль унялась и вроде как, если не трогаешь, то все кажется нормальным. Кажется. Но иногда приходится перебинтовывать и тогда становится мучительно жаль и себя, нас, оставшихся без него и его самого, так рано ушедшего — ведь он очень хотел жить и страстно эту жизнь любил».
Очень точные слова.
Я тоже не вспоминаю. Но вот этим я обычно делюсь со всеми, кто готов слушать, повторяю по сто раз. Вы поймете, почему.
Православная Пасха лет 10 назад.
Мы не в храме, мы стоим у ворот Косьмы, и теплая весенняя ночь над головой, и все ждут, и двери храма закрыты, еще немного — и они чинно раскроются, выйдет священник и провозгласит: «Христос воскрес!»
Минута, другая — в тишине… Еще минута…
Дверь с грохотом распахивается, и на порог вылетает встрепанный человек с горящими глазами. Фелонь сбилась в одну сторону, крест в другую… Он набирает воздуху в грудь и вопит в толпу: «Христос воскрес!!!»
И народ замирает, потому что совершенно очевидно, что только что там , за дверями, у него Кто-то любимый, Кого он чуть не потерял, ВОСКРЕС. Представляете, думали — умер, а Он — воскрес!
В этот момент я как-то внезапно и очень резко осознаю, что вот она — Благая Весть. Так она и выглядит. Ночь, толпа, и человек кричит в толпу: «Воскрес! Воскрес!»
****
Второе воспоминание совсем болезненное, его даже трогать страшно.
Весь длинный февральский день мы встречаем в Шереметьево-карго «груз 200» из Германии.
На другое утро «груз двести» должен проследовать к месту захоронения. «Груз» должен где-то провести ночь. В принципе, аэропорт Шереметьево готов предоставить склад.
Только это не «груз». Это мой самый любимый мальчик четырех лет. И от мысли, что он будет ночь один на этом складе…
Мне непозволительно везет — у меня еще есть Галя. Я звоню Гале, и ей ничего не нужно объяснять. Происходят какие-то быстрые переговоры, и Галя говорит: «Везите на ночь в Косьму!»
«Груз» нам выдают ближе к ночи. Мы едем сквозь метель на катафалке по темной пустой Москве. Я с ужасом думаю: «Вдруг там никто не ждет, вдруг там заперто?!»
Но в Косьме горит огонек, я стучу, и нас сразу же впускают. Нас ждут какие-то люди, нас ведут, и для нашего «груза» готово место, и лампадка горит, и завтра отпевание.
Отца Георгия уже нет. Есть фотография на стене. Перед ней горит свечка, и от неровного пламени его лицо делается вдруг таким живым…
И кончается кошмар этого дня, проклятого аэропорта, суеты с бумагами, холода и ужаса, и мне кажется, что я долго-долго несла своего мальчика на руках, и вот — принесла, и он рад ему, и он за ним ПРИСМОТРИТ.
Я вам скажу, почему из всего важного я помню больше всего именно это.
Для меня в этом смысл и суть Христианства: РАДОСТЬ и УТЕШЕНИЕ. Благая Весть и Милосердие.
Там, где их нет — нет Христа.
Там, где они есть — нет смерти.
