Летом 2004 года Господь сподобил нас поучаствовать во встрече, устроенной международной организацией православной молодежи Syndesmos. В группу собрались православные молодые люди из разных стран — России, Сербии, Польши, Кореи, Конго, Румынии, Египта, Латвии, Англии.
После встречи в Фессалониках, где мы приложились к мощам святого Димитрия Солунского, нам предстояло разделиться на две группы, из которых мужская отправлялась на Афон, а женская — в монастырь на гору Осса и позднее в Метеоры.
Возглавлял группу на Афоне господин Димитрий Эконому, профессор Оксфорда, член Общества друзей Афона, с огромной любовью относящийся к Святой горе и ее наследию, на горе Осса — секретарь Syndesmos’а Ольга Олейник.
Позволим себе поделиться некоторыми впечатлениями об этой поездке, которая стала для нас событием.
Афон
Теплоход отправился, мы неспешно поплыли по пронзительно-синей морской глади. Ярко светит солнце, огромная белопенная струя тянется за кильватером. Над кораблем вьются чайки, некоторые из паломников бросают вверх кусочки хлеба и птицы ловят их на лету. Очень красиво. А вот вдруг люди побежали к правому борту — оказалось, там плывут дельфины, сопровождая наше путешествие к Святой горе. Если посмотреть за борт, то можно увидеть, что вода не синяя, а зеленая и очень прозрачная, на много метров вглубь видно, как проплывают друг над другом темные стайки тоненьких рыбок.
По левую сторону показались пристани, например, Зографского монастыря, а потом и первые прибрежные монастыри: Ксенофонтов, Ксиропотаму… Мощные, впечатляющие крепости, яркие куполочки церквей выглядывают из-за серых стен.
Подплыли к Пантелеимонову монастырю — и почему-то именно здесь сердце дрогнуло, будто от прикосновения благодати. Появилось чувство, что это — действительно Афон, а не просто я плыву мимо поросших лесом берегов с древними зданиями.
Наконец мы прибыли в последнюю пристань — Дафни. Пора выходить.
Сразу же — в суету, толчею, большая часть людей сходит именно здесь. Палит солнце, раскаленная дорожная пыль под ногами, темные стены лавок, по правую сторону — море, у причала несколько белоснежных катеров с благочестивыми названиями, например: “Святая Анна”, много монахов и самых разных людей, отовсюду многоязычный гомон, в котором различима и русская речь. На пристани монах раскладывает небольшую ткань, и на ней — четки, иконки, крестики на продажу. Отсюда отходят два автобуса в Карею, знающие люди всегда бегут первым делом к ним, так как мест в автобусах нередко оказывается меньше, чем желающих поехать.
Но нас это не касалось, поскольку нашу группу ждала машина из монастыря Филофея со строгого вида монахом за рулем — отцом Иеронимом. Мы забились в кузов грузовика и поехали. Мест было на восемь человек, нас запихалось 14, еще и с грудой сумок и рюкзаков. Кому-то пришлось стоять. Пыль от дороги забивалась под брезент, по обеим сторонам тянулись афонские леса, необычайно зеленые из-за того, что стволы деревьев были плотно обвиты листьями вьюнов. Это выглядело невероятно красиво. Спустя полчаса стали появляться вдалеке скиты, наконец показалась столица Афона — Карея — домики и церкви по обеим сторонам холмов, сходящиеся в низине поселением. В Карее мы сделали небольшую остановку. Это действительно оказался своеобразный городок в три улочки, с кафе, магазинами, представительствами монастырей, почтой и единственной на Святой горе гостиницей. Нас привели к самой древней церкви на Афоне, ей более тысячи лет. Здесь хранится чтимая чудотворная икона, к которой мы приложились. Было по-гречески жарко и, едва улучив свободную минуту, мы все пошли в тень магазинчиков покупать воду.
В Карее к нам подсели еще монахи, мы потеснились и отправились дальше. Ехать стоя среди пыли, тряски было несколько утомительно. Профессор Эконому, несмотря на такие условия, держался весьма бодро и подавал нам отличный пример терпения и благодушия. Мы миновали монастырь Ивирон, проезжали еще небольшие скиты и кельи, наконец, прибыли в монастырь Филофея. И когда мы повылезали из машины и через низкие ворота вошли в обитель — тишина, спокойствие, церковь, древние постройки, трава с клумбами, даже цвета, приятные для глаз — мы действительно почувствовали себя в другом мире.
Как нас принимали. Афонское гостеприимство известно, приятно испытать его и на себе: отец-гостинник, чернобородый батюшка в очках, повел нас наверх, набалкон, и пока мы рассаживались, принес традиционное угощение — лукум, ракию, кофе (по желанию). В первый день прибытия паломникам не дают никаких послушаний, только отдых да молитва. Разместили нас в нескольких комнатах, по пять человек. Из окна открывается вид на леса, вдалеке — горы.
Помещение для приема путников называется архондариком; как нам объяснили, слово архон означало в древности высокого гостя, которого принимали с особой честью, аналог в современном языке — VIP-персона. На Афоне к каждому гостю относятся как к архону, в этом я имел возможность убедиться самолично.
Что больше всего поражает на Афоне — необыкновенно доброе отношение монахов к паломникам; при этом паломников достаточно много — каждый день по нескольку десятков человек. При виде паломника монах улыбается, обязательно скажет что-нибудь ободряющее, а после богослужения, когда все выходят из храма на солнечную лужайку, появляется время и поговорить подробнее. Если во многих российских монастырях монахи на трапезе, как правило, сидят в первой части, самой светлой, и едят другие блюда, получше и поразнообразнее, чем паломники, то на Афоне паломников усаживают за центральный, самый почетный стол, с другого конца которого трапезует сам настоятель, а монахи ютятся на столах по краям, и вкушают паломники и монахи одно и то же. Так же и на проходе в трапезную, куда все устремляются после ритмичного стука по особому деревянному билу, — каждый идет свободно, монахи и миряне вместе, никто не одергивает мирян, чтобы пропускали прежде монахов. По вечерам, когда зной спадает и ужин позади, духовник монастыря (в нашем случае — старец отец Лука) выходит за ворота; там, под огромной липой, стоят лавочки, открывается вид на море, у горизонта затянутое туманом, а слева, вдалеке — скит монастыря Ивирон среди поросших лесами холмов. Отец Лука садится на лавочку, его окружают паломники, и батюшка начинает вести неспешную беседу, отвечая на вопросы, высказывая поучения… и так до темноты, пока привратник не объявит, что монастырские ворота пора запирать.
Филофея — монастырь по преимуществу греческий, поэтому мне не всегда было возможно общаться столь же полноценно, сколь греки-паломники. Но несмотря на это многие братия старались выказать свое внимание. Помню, отец Илия, улыбчивый пожилой священник с густой рыжей бородой, пытался мне что-то говорить на греческом, а потом, видя тщетность моих усилий понять, отвел в сторонку и спел для меня по-славянски “Господи, помилуй”, чтобы доставить мне приятное. Помню, как тепло общались мы с отцом Геласием — православным немцем, который до принятия пострига служил священником на каком-то из русских приходов в Германии. Общение происходило на жуткой смеси русских, немецких, английских и греческих слов, но, как ни странно, мы прекрасно друг друга понимали. Когда нашу группу ввели в библиотеку показать древние иконы, облачения и книги монастыря — некоторые хранятся здесь с XIII века, — отец Софроний, узнав, что я русский, специально повел меня показать древние рукописи на церковно-славянском языке, потому что подумал, что мне это может быть интересно.
Вообще почти все монахи, кажется, выполняют заповедь апостола Павла: всегда радуйтесь, и даже те отцы, которые со стороны могли показаться суровыми, в разговоре сразу же “теплели” и улыбались. Таков был старенький отец Георгий, весь седой, у которого в послушание входило заведовать маленьким монастырским магазинчиком. Помню, уже ночью я вышел, чтобы подать записки и приобрести иконки для подарков в Москве, и увидел, что отец Георгий закрыл магазин и идет мне навстречу. Но едва он узнал, что мне нужно, тут же повел меня в магазин, открыл его и ждал, пока я все сделаю. И сверх того, он еще от себя лично подарил мне несколько иконок. Затем закрыл магазин, мы вместе пошли в сторону братского корпуса и вот уже на лестнице нам постречались двое румын из нашей группы, которые также шли в магазин. Отец Георгий тут же без тени недовольства опять вернулся в лавочку уже ради них. Я так подробно останавливаюсь на этом потому, что столь любовное, истинно-христианское отношение к паломникам меня очень глубоко тронуло и приятно удивило. При этом я успел заметить, что между собой отцы держатся много строже, как оно, впрочем, и подобает монахам.
О богослужении. На будничных службах в монастыре почти не пели, а либо возглашали, либо читали нараспев. Поэтому литургия проходила за полтора-два часа. В воскресные и праздничные дни на службе поют, а поют греки, как правило, красиво, но очень протяжно, так что в такие дни служба занимала до трех часов. В России я был немало наслышан о строгости “афонского устава”. В реальности оказалось, что отцы все же скорее шествуют золотым путем умеренности в подвигах. Да, братские молитвы начинаются, кажется, с четырех утра, но при этом отбой — в семь вечера, а еще обязательно час отдыха среди дня. Да, полные многочасовые службы длинны (правило, утреня, литургия), но при этом практически на всех молящихся хватает стасидий — это специальные деревянные конструкции вдоль стен. Можно стоять рядом с ними, оперевшись на подлокотники, если устал — можно чуть присесть, а когда положено (например, на кафизмах) — можно откинуть сиденье и сесть, как в кресло. При этом, естественно, проще думать именно о молитве, а не о ноющих ногах. У нас стасидии я встречал только в старых монастырях, например, в Троицком Соборе Троице-Сергиевой Лавры, но там они, увы, почти все сломаны, по-видимому, еще в советские времена. Что особенно приятно для паломника на Афоне — после вечерней службы иеромонах выносит ковчежцы с мощами святых, открывает их и все монахи, а также паломники могут подойти, приложиться, освятить четочки или крестики.
О послушаниях. Монастырь Филофея, как и остальные крупные обители Афона, находится на полном самообеспечении естественными источниками энергии. Еще издревле был проложен водопровод, собирающй воду от окрестных озер и доставляющий ее в монастырь. Помимо основного назначения, водоток дает также и электроэнергию. Незадолго до того как мы приехали, над одним из озер случился обвал, обломки скал завалили проток. Воды стало поступать меньше. И вот, послушанием для нашей группы стала работа по разбору завала на милом лесном озере с водопадом и студеной водой. Все инструменты, сапоги, перчатки нам предоставили в самом лучшем состоянии. Объяснял, что делать и руководил нами замечательный монах — отец Нектарий, о котором у всех нас остались самые светлые воспоминания. Руководство он осуществлял довольно своеобразно: просто объяснял задачу и первым начинал работать. И работал так, что бездельничать или делать дело спустя рукава нам было стыдно, так что подтягивались. Кидать камни, вывозить тачки с мокрым песком, двигать целые валуны — ощутимый физический труд, но он не был изматывающим. Во-первых, рабочий день занимал всего четыре часа. А во-вторых, отец Нектарий заботился о том, чтобы у нас всегда был сытный обед. На обеде запомнились больше всего дыни и арбузы, необычайно вкусные.
Помимо этого основного занятия, однажды мы собирали фасоль на монастырском огороде и пару раз помогали после ужина убирать со столов посуду. Там же, в трапезной, подвизались два русских послушника — Лука и Александр, помню, они, чуть прервавшись, с живым интересом слушали мои рассказы о современных русских монастырях, а я жалел, что так мало могу вспомнить, так мало знаю.
О путешествиях. В праздник пророка Илии и в воскресенье послушаний не положено, так что в эти дни Димитрий Эконому возил нас в другие обители. В первый день мы посетили соседние Каракаллу и Ивирон, находившиеся в двух и семи километрах соответственно. По причине близости этих мест путешествовали мы пешком. Помню, в монастыре Каракаллу меня особенно поразила чистота и ухоженность. Как-то я слышал мнение, что мужчины никогда не смогут так поддерживать чистоту, как женщины. В этом опрятном монастыре буквально все опровергало подобные воззрения. И, конечно, везде нас встречали со вниманием, предлагали угощение, открывали храмы, показывали святыни.
А на следующий день мы уже отправились на микроавтобусе в Великую Лавру. Ехали долго. Проезжали пристань монастыря Каракаллу — византийскую крепость XII века. Миновали развалины доминиканского монастыря, который оставлен был итальянцами в XI веке, — только одна башня торчит теперь на вершине холма.
Наконец взгляду открылась Лавра. Впечатление мощи она производила даже издалека: крепостные стены с бойницами, старые пушки, башня с русским колоколом при входе. Внутри она выглядит, как маленький средневековый город. Приложившись к мощам святителя Афанасия Афонского, основателя монашества на Святой горе, мы проследовали до полей и далее по склону добрались до церкви святителя Афанасия.
Возле нее лежит огромный жертвенный камень язычников. Когда святитель Афанасий прибыл на Афон, здесь еще были поселения язычников и бесы сильно докучали подвижнику. И в одну ночь святой получил откровение — воздвигнуть за сутки церковь и отслужить в ней литургию. Так он и поступил, построив в одиночку небольшую церковку рядом с жертвенным камнем, после чего бесы были изгнаны с этого места. Мы видели и храмик, крыша крыльца которого поросла побегами инжира, и сам камень с выбитой ложбиной для стока крови жертв.
Возвращаясь, мы встретили на машине отца Исайю — старца Великой Лавры. На его светлом, добром лице я видел отблеск вечной жизни. Такое не забывается. И хотя я не мог говорить со старцем, не зная греческого, он дал мне, грешному, благословение.
Затем мы прибыли в румынский скит Продрому, огромный, как монастырь; подвизаются в нем 35 монахов. Отец Эмилиан помогал, принимал нас, снова перед нами оказались традиционные лукум, вода, ракия, а еще и арбузы. Запомнились стройные и пышные кипарисы по обе стороны дороги к храму с чеканными “золотыми” вратами. Прекрасные фрески. Витражи. “Золотой” иконостас. Случился любопытный казус: профессор Эконому попросил наших румынских участников перевести надписи на фресках, отчего те пришли в немалое замешательство, сказав, что надписи сделаны почему-то “на русском языке”. Хотя это, конечно был, румынский, но на кирилице — румыны употребляли ее вплоть до конца XIX века, о чем современная молодежь, увы, даже не имеет представления.
Выйдя из скита Продрому, мы направились вниз, под палящим солнцем, по тропинке между приятными на вид, но жесткими и колючими зарослями кустарника. Так мы пришли в келью святого Мины, где подвизается отшельник отец Иосиф. Посреди древних руин — церковка с гостинной и жилой кельей. Рядом реют флаги — Греции и Константинопольской Патриархии. Церковь и келья стоят прямо на скале с пятисотметровым обрывом, откуда открывается захватывающий вид на море. Отец Иосиф также вынес для нас угощение как для путников, побеседовал с нами, показал свою библиотеку. Батюшку очень любят греческие военные летчики, которые часто пролетают над его кельей, а он выходит их приветствовать. Они надарили ему много забавных сувениров — приборы, модели самолетов, чашки с авиасимволикой, вымпелы, комбинезон пилота с разными нашивками и пр. Специально для нас отец Иосиф показал, как он иногда поет в жерло древней цистерны; получалось очень красиво, звук глубокий и с эхом. Вообще очень удивительного смирения батюшка; если кто-то из нашей группы пытался при благословении поцеловать ему руку, батюшка целовал ему руку в ответ.
Затем мы отправились к пещере святителя Афанасия. Крутая лестница в 280 ступеней вела вниз по самому краю скалы. В пещере оказалась церковка. Внутри — тяжелый, сырой холод. Темно, отец Нектарий зажигает лампады, прикладываемся к иконам, устало рассаживаемся по стасидиям.
Кроме того, посетили мы и невероятный по архитектурному замыслу (построен в несколько ярусов на остроконечной вершине горы), красоте фресок и доброте его насельников монастырь Симонопетра, а на обратном пути я заглянул в бывший русский Андреевский скит в Карее, но по достоинству описать все, увиденное нами, мне, увы, совершенно не под силу. О чем я действительно сожалею.
Но везде чувствовалось одно — спокойная монашеская жизнь. Именно спокойная. В наших монастырях такой дух я ощущал лишь в Псково-Печерской лавре, единственной обители, которая ни разу не закрывалась в советское время. Остальные же наши монастыри в настоящее время в силу исторических реалий находятся в стадии реконструкции, восстановления — если не зданий, то самой монашеской жизни. На Афоне чувствуется — здесь не восстанавливают, эта духовная традиция не прерывалась на протяжении тысячи лет, здесь ею просто живут. Это был неоценимый духовный опыт даже для мирян; думаю, монашествующие извлекли бы из этого гораздо большую пользу. Впору вспомнить о традиции, когда наши монахи ходили на Афон поучиться духовному деланию и после переносили эту традицию к нам — преподобный Антоний Печерский, преподобный Арсений Коневский, преподобный Паисий Величковский и многие другие наши подвижники.
Помимо уникального опыта, для меня в этой поездке было очень ценно познакомиться и подружиться с православными людьми из самых разных стран, узнать об их жизни, еще раз убедиться, что вера действительно делает родными даже очень разных людей. Этому откровению о вселенском, вненациональном характере Православия, похоже, посвящена вся деятельность Syndesmos’а. Особенно тронули внимание и забота, с которыми профессор Эконому относился к нуждам каждого члена нашей группы. И, безусловно, за рамками этих строк осталось гораздо больше светлых впечатлений, открытий, наблюдений, одно воспоминание о которых приводит в умиление, и та радость, которой мы, по милости Божией, стали сопричастны на Святой горе Афон.
Осса
В Центральной Греции, в месте, называемом Агиа, среди гор, поросших терном и диким орехом, повыше деревни Анатоли, знаменитой древней церковью святого Пантелеймона, расположен женский монастырь святого Иоанна Предтечи. Дорога медленно поднимается по извилистому серпантину, огибая каждый камушек Святой горы Осса. Раньше вся гора принадлежала монастырю, склоны ее были засажены сочными оливами и фруктовыми деревьями, на лужайках пасся монастырский скот. Сейчас это угодья заповедника, и земля возделана только на вершине — в монастыре, да в уютной деревушке, украшающей геранями и розами свои крылечки. Зато на дороге легко можно встретить непугливую семейку кабанов или лисицу, бегущую по своим делам.
Чем выше поднимаешься, тем шире становится мир вокруг: вот видна деревенька у подножия, чуть выше — еще одна, потом и районный центр — г. Лариса, а совсем высоко видно море, золотое от утопленного в него кусочка солнца на горизонте, и среди гор, будто в гигантской чаше, светоносный напиток, предлагаемый этой чудесной страной в дар Богу.
Это место не указано в путеводителе, знают о нем только местные жители, которые приезжают сюда помолиться за литургией, бываемой обыкновенно в субботу, потому что в остальные дни священник служит в окрестных деревенских храмах.
Но в монастыре гостей ждут, им рады, для них устроены небольшие келейки на четверых богомольцев, всегда убранные, начищенные, с белоснежным бельем. Каждая келейка имеет свое имя, и отношение к ней уже не простое, а уважительное. Сегодня некоторые кельи заняты. Матушки пригласили организацию Syndesmos — паломниц из разных стран: Румынии, Англии, Литвы, Египта и России. И теперь мы живем по монастырскому уставу, ходим на послушания и в церковь, учимся и учим родному Православию.
Мы приехали в монастырь, когда солнце было уже высоко, сестры работали на послушаниях, но, увидев гостей, оставили все дела и, улыбаясь, поспешили навстречу, называя свои имена. Имена всех матушек в монастыре особые, начинаются они с корня Фео (что значит Бог) Феоктиста, Феодоксия, Феодотия и т. д., а имена послушниц были пока обыкновенны для их стран: Айрин, Кристина и т. д. Да, ведь в этом святом месте живут сестры из разных уголков Божьего мира: Англии, Германии, Австралии и, конечно, Греции, как настоятельница монастыря геронтисса Феоктиста.
Первая встреча, обязательная для греческого монашеского гостеприимства, сопровождается угощениями: очень душистым крепким кофе и приторно-сладким разноцветным лукумом, чтобы поднять подуставшие силы, а потом паломников проводят на отдых.
Нас поселили в очень уютной келье под именем Христикос, первый день от послушаний мы были свободны, обживались и осматривали окрестности, вслушиваясь в историю этого Божьего места.
Когда-то Греция была под турецким игом и многие православные скрывали свою веру, боясь мучений. Тогда, в середине XVI века, пришел на эти земли с Афона, из монастыря Филофея, монах по имени Дамиан. Видимо, места эти были для него своими, где-то рядом скрыта его родная деревня, и вот, желая укрепить земляков в вере и поднять их духовные силы, обходил батюшка земли и учил их обитателей не бояться, а сопротивляться турецкому владычеству. Три раза Дамиан был изгнан, три раза осмеян, и наконец он оставил мир и взошел на гору Осса. Там, на высоте 1050 метров, Дамиан устроил монастырь в честь проповедника покаяния святого Иоанна Предтечи. Господь благословил его труд, и вскоре монастырь стал одним из самых процветающих в Западной Фессалии, и много монахов прошли здесь свою школу. Через несколько лет после основания монастыря Дамиан удалился в маленькую пещерку на соседней горе, но и там, предаваясь подвигам богообщения и аскезы, батюшка не оставил служения христианам, и так же ревностно учил и катехизировал всех к нему приходящих. И вот, в этом учительном рвении Дамиан идет в турецкий регион в город Ларису, и там попадает в темницу, где его мучают, ежедневно пытают и наконец приговаривают к смерти. 14 февраля 1568 года святого монаха Дамиана казнили, потом сожгли его тело, а прах мученика бросили в реку Пинос.
Но монастырь святого Дамиана сохранился и после его смерти, только в 1889 году он был упразднен, хотя присматривала за ним лишь община из Анатоли. А в 1981 году на эти земли пришли монахи с Афона и рядом со старыми постройками выросли новые, современные. Но через несколько лет монастырь опять распустили. И вот, в 2000 году община монахинь взялась его восстанавливать; с этой удивительной общиной мы как раз познакомились.
Ну, а старый монастырь одряхлел, в храме со старинными фресками и резным иконостасом под сводом живут летучие мыши, полы прогнили, а постройки заросли колючками, только абрикосовое дерево верно приносит изобильные плоды в дар святому Дамиану. Монастырский колокол до времени хранится, окутанный его ветвями, а на старые кельи, будто платок на старушку, наброшена палатка (для сохранности), ожидающая реставраторов.
А новый монастырь процветает. Сестры всем необходимым обеспечивают себя сами. Есть в монастыре скотный двор, где заботливо содержатся лошадь, несколько коров, коз и овец. Эта звериная семья щедро жертвует на монастырь молоко, из которого делают знаменитый греческий сыр, маслице, сметану, называемую в Греции йогуртом, и творог. Огород дарит овощи, фруктовый сад пока не подрос, зато в горах наливаются солнцем дикие сливы и абрикосы, которые идут на джемы и сиропы. В определенное время сестры собирают горные травы, делают чаи, кремы, варят душистое мыло. И все эти труды продаются в монастырском магазине вместе с монашескими поделками — иконками, четками. Есть в монастыре и библиотека с уютным диванчиком, где отдыхают сестры в свободное время и живет желтая канарейка, приветствующая читательниц веселым чириканьем.
Дивным подарком была для нас встреча с духовником обители батюшкой Павлом. Геронта, уже очень древний старец, приехал специально преподать свое благословение. Сестры с трепетной любовью говорят, что батюшка похож на преподобного Серафима Саровского, очень почитаемого в Греции.
Каждый день в монастыре начинается и заканчивается службой — молитвой ко Господу. Службы короче, чем в России, но их четыре. Созывают на молитву не колоколом, а особым деревянным билом, постукивая по нему колотушкой. Служба идет в основном по-гречески, но некоторые молитвы, ввиду интернациональности, читают на других языках. Однажды мне пришлось читать по-церковнославянски Верую и Отче наш, и в тот момент я почувствовала такое единство, такую силу и безграничность Православия, будто все народы на моих глазах обнялись между собой.
Иногда на вечерней службе или на послушаниях мы попеременно читали Иисусову молитву: по-гречески, по-английски, по-немецки, по-румынски, по-арабски, по-русски, и этот многонародный общий мир реально воспринимался как один — Божий.
После утренней молитвы, начинаемой обычно в 6 утра, был завтрак и распределение по послушаниям. Сестры, ответственные за какое-либо послушание, забирали паломниц, объясняли им все премудрости, а потом сами показывали пример. Послушаний было пять, можно было выбрать любое, но нам, городским жителям, хотелось узнать обо всем. Самое трудное — это уход за животными в хлеву и дойка. Впрочем, пока всех погладишь, поумиляешься, матушка уже полдела сделала. Требуется здесь и умение, и выносливость, зато отпустят пораньше, чтобы умыться перед службой. Кто бы каким делом ни занимался, в церковь приходят все чистые и умиротворенные. Самое легкое, душистое и спокойное послушание — это чайное. Раскладывание варенья и сиропа по баночкам, фасовка травяного чая на электронных весах, — один вид всех этих вкусностей уже обеспечивает хорошее настроение. Огород — как и у нас, это в основном прополка. Монастырь находится в горах, погода здесь холоднее, зимой и снег бывает, поэтому и сроки созревания культур больше похожи на русские, чем на греческие. Да и огородики знакомые: картошка, кабачки, огурцы, помидоры, фасоль. Следующее — это сырная комната, волшебное место с кислым запахом молока, белыми фартуками и стерильностью. Здесь рождается знаменитый греческий сыр, самых разных вкусов, в зависимости от заложенных специй. Впрочем, во все премудрости мы так и не вникли, ведь сыр зреет значительно дольше нашей программы.
И, наконец, уборка и мытье посуды — не алюминиевых мисок, а настоящей домашней посуды: чашечки с блюдцами, полная смена тарелок, несколько видов ложечек и вилочек. Если остальные послушания у нас заканчивались в 13.00 к службе, то уборка продолжалась весь день, ведь ели мы много и вкусно. Греческая кухня, и в частности монастырская, очень разнообразна, питательна и полезна, но совершенно невозможно угадать, как это приготовили, чтобы приготовить самим, — так много диковинных специй и соусов. Впрочем, говорят, на одних оливках можно прожить годы без вреда для здоровья — столько в них всего необходимого. Но нас баловали, завершая обед обязательно каким-нибудь десертом, пирожком, пирожным или конфеткой. За трапезой читается душеполезное чтение, в наше время это был дневник духовной дочери святого праведного Иоанна Кронштадского игуменьи Олимпиады. Матушка Феоктиста делала земной поклон перед всеми и размеренно читала на английском, пока мы усердно работали ложками. По окончании положенного чтения геронтисса благодарила ее чем-нибудь вкусненьким: персиком или сливкой. Вообще, отношения сестер в трапезной очень простые, еда у всех одинаковая, а настоятельница первая обходит столы и предлагает какое-нибудь блюдо младшей сестре или нам, паломницам.
После обеда был отдых до вечерней службы и назидательные беседы до ужина; впрочем, назидание всегда сводилось к тому, как здесь хорошо, и некоторые паломницы украдкой вытирали слезинки.
Обычно занималась нами м. Феоктиста, ученая, говорили даже, что профессор, пришедшая в Православие в сознательном возрасте и бывшая монахиней уже 20 лет. Человек удивительной внутренней культуры, внимания и участия.
Вообще монастырь святого Иоанна — это действительно семья, дружная и родная. Какая-то внутренняя улыбка освещает лица, никакой забитости или униженного смирения, никакой замкнутости на себе. Живое, естественное Православие, радость, радующая мир, утешающая. Добротолюбие в красках.
За десять дней нашей паломнической жизни в монастыре святого Иоанна три дня были выходными: день Литургии и дни поездок по окрестным монастырям. Поездки наши требуют особого рассказа, новых чувств, впечатлений, которые не ужмешь в несколько предложений. Скажу только, что каждая обитель — это единая личность, ставшая любимой…
Первое и самое прекрасное — это Метеоры, горные монастыри, стремящиеся в небо, будто на цыпочках стоящие на неприступных скалах, потому как основаны они были во времена гонений XI–XII вв. Монастырь Катаксения, монастырь в Поли, славящиеся чудотворными иконами Пресвятой Богородицы. И если в русской церкви принято благодарить Матерь Божию, явившую милость через свою икону, обручальными кольцами, украшениями, крестиками, то в греческой церкви для этого существуют специальные медальоны, изображающие милости Матери Божией: исцеленные части тела, фигурки младенцев, родившихся по молитвам. Довольно забавно, когда старинная икона увешена гирляндой из серебряных ног и глаз.
И во всех монастырях мы были обласканы, накормлены греческими сладостями, в буквальном смысле расцелованы и приглашены на будущее с друзьями, мужьями и семьями. Как же не полюбить такое место?
В один из дней мы ходили в келью святого Дамиана на другую гору, шли с посохами по каменистой тропке через заросли колючих кустарников и диких ярко-желтых слив, засахарившихся и перезрелых. На месте кельи монахи поставили часовню, скорее, прилепили ее к горе. Внутри она расписана прямо по неровностям горного камня, а перед иконами стоит вазочка для цветов, преподнесенных святому Дамиану. И там, в этой келье-часовне, когда поплыли румынские и греческие песнопения и от пламени лампадки ожили святые лики, произошла особая главная встреча, встреча времен, и мы получили благословение от самого святого Дамиана…
Внизу деревеньки, далеко город, квадратики полей и водоемов, и золотое море в чаше гор, и глубокая пропасть — карта мира из кельи пустынника. И вот, этот человек — святой Дамиан, который стоял над миром так, что между ними действительно была пропасть даже до смерти, — этот человек так любил мир, что отдал за него жизнь, желая подарить его Христу. И он показал нам, что пропасти этой в действительности нет, то есть она есть, но она преодолима. По каменистой тропке, через колючки все вверх и вверх можно достигнуть иного мира, мира святых.
А на другой горе мы увидели монастырь, среди леса кремово-розовый, и ярко-оранжевое солнце перед закатом за гору Осса, и мы закричали: “Наш монастырь!” и засмеялись, почувствовав вместе одно и тоже.
Когда мы уезжали, матушки устроили для нас праздник, а еще просили нас выбрать себе подарки из монастырского магазина: и душистый мед, и наш самодельный чай, и абрикосовое варенье, и природное мыло, и вязаные четочки — все, чего мы только пожелаем, и, конечно, икону — окошко в тот сияющий мир, где не будет границ и мы все будем вместе.
