Мы могли познакомиться с отцом Михаилом очень давно, когда он, молодой, ищущий христианин проводил вечера в Одессе, в обществе таких же новообращенных, горящих молодых людей. Я сам бывал в этой компании, там были иконописцы, будущие священники и даже один будущий схиигумен и один будущий митрополит-раскольник. Там были монархисты, либералы, славянофилы и западники…, любители джаза и ненавистники всей современной музыки, экуменисты и изоляционисты. Все мы до поры были вместе. Мне кажется, что я однажды видел его. Или я обманываю себя «услужливым воспоминаньем»?
*
Нас свел Интернет. Живой журнал о. Михаила был доподлинно живым. Меня покорил его дар рассказчика (книги о. Михаила я прочел позднее). В свою очередь о. Михаил «зацепился» за одно мое стихотворение, посвященное Кинбурнской косе, месту, где о. Михаил часто проводил летние месяцы. Мы начали читать друг друга, потом вступили в переписку, потом много раз встречались.
Борис и Людмила Херсонские
Несколько раз о. Михаил был на наших с Людмилой поэтических вечерах, и вечера продолжались в тесном семейном общении – матушка Алла стала нашим другом…
Пасху 2013 года мы встретили у о. Михаила в Старой Богдановке. Мы никак не могли предположить, что следующая Пасха для батюшки будет предсмертной. Он встретил Христово Воскресение дома, задержался с госпитализацией еще на день, встретил свой последний день рождения в кругу своей огромной семьи. Через два дня он скончался.
*
В нем было столько жизни, что совершенно не верилось, что эта жизнь может вот так просто оборваться. А ведь когда батюшка был у нас в последний раз, он был тяжело болен и сказал, что жизнь его на исходе, сказал с такой широкой улыбкой, которая смягчила, если не уничтожила страшный смысл его слов.
*
Сказать, что мы полюбили его – не сказать ничего. Сказать, что эта потеря – невосполнима, значит сказать банальность. Мы были очень откровенны. Я знаю об о. Михаиле много. Я знаю о том, как о. Михаил и матушка Алла решились на трудное и благородное дело – воспитывать сирот, я знаком с несколькими приемными детьми этой семьи… Я знаю страшные истории этих детей — из книг о. Михаила и его устных рассказов. Я знаю, как он, молодой священник, получил назначение на отдаленный приход, как «поднял» церковь, как налаживал приходскую жизнь. Как вступил в тяжелый конфликт с епархией и вышел за штат… Как постепенно разрушалось то, что о. Михаил создавал. В первый день Пасхи мы с батюшкой, гуляя, прошли мимо церкви, которую он в свое время обустроил. На калитке висел амбарный замок. Батюшка рассказал, что священник здесь обслуживает три прихода и бывает наездами. Нелегок труд сельского священника и, может быть лучшее лекарство от антиклерикализма – посещение сельских храмов, знакомство с бытом сельских приходов. Служба в Храме Христа Спасителя – не эталон, на который могут равняться все.
*
Отец Михаил сразу попросил перейти на «ты», о том, чтобы поцеловать его благословляющую руку не было и речи. Ему не нравилось, когда я называл его «батюшка» или «отче». В конце концов, мы остановились на полушутливом обращении «отец Миша».
*
Когда мы говорим о разделении тела, души и духа, мы предполагаем, что что-то одно должно доминировать, определяя психический и религиозный склад человека. В о. Михаиле всего было много – и тела, и души, и Духа. Он был человеком легким для нас. Но я понимаю, что был он трудным для епархиального начальства – ну вот, к примеру, начал служить Литургии на Двунадесятые праздники ночью! Как на Пасху и Рождество. Да, этим он хотел уменьшить долю любопытных на богослужении — кто хочет посвятить яблочки на Преображение, пусть приходит днем, кто хочет помолиться и узреть Свет Преображения, пусть помолится в ночи…
Эти новшества были трудны для людей пожилых…
Но, думаю, что причиной доносов на батюшку была обычная человеческая зависть, которой так много в этом мире. Думаю, о. Михаил нес в своем сердце горечь, но нес ее с доброй улыбкой, которую я не забуду, пока жив.
***
Памяти отца Михаила
Сновиденья молитве сродни —
мы в ночи остаемся одни
без родни, без совета.
Вот, сейчас оставляют меня
все заботы и тяготы дня
Жизнь — плохая примета.
Сквозь сомненья пробьются едва…
покаянной молитвы слова.
Разве только страданье
нас возносит над пылью земной,
не весна — только плач за стеной,
только плач и рыданье.
Темный мир подземельный готов
встретить мертвого хором кротов,
слепотою личинок,
им, живущим во мраке, плевать,
кто ложится к ним век ночевать —
иерей или инок.
И душа понимает сама,
не сойти невозможно с ума
от такого соседства.
А под солнцем — цветенье садов,
похоть юных, блаженных годов,
прихоть светлого детства.
Там широкий реки разворот,
там, всеведущ и седобород,
Бог скорбит временами.
Хоть и знает — не так уж страшна
та преграда, ограда, стена,
что теперь между нами.
Не стена — только Лик на стене
нас способен утешить, зане
за порогом не больно.
Только жаль — золотые кресты
не помогут принять то, что Ты
претерпел добровольно.
