«Равнодушие верующих — вещь гораздо более ужасная, чем тот факт, что существуют неверующие», – говорил священник, который, как свидетельствуют знавшие его, сам не знал равнодушия. Именно поэтому его книга «Записи», многократно переиздававшаяся в России, пробуждает совесть и мышление каждого.
24 августа исполняется 75 лет со дня кончины выдающегося русского пастыря отца Александра Ельчанинова. По словам его старшего друга и наставника протоиерея Сергия Булгакова, он «представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо воплощал органическую слиянность смиренной преданности православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания».
Отец Александр родился 1 марта 1881 г. в Николаеве в семье офицера. Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, некоторое время проучился в Московской духовной академии. Затем преподавал в гимназии Левандовского в Тифлисе. Покинул Россию в 1921 г. Жил в Ницце и преподавал русский язык, был одним из руководителей Русского студенческого христианского движения (РСХД). В 1925 г. рукоположен в священника. Незадолго до смерти переведен в кафедральный собор Парижа. Скончался 24 августа 1934 г. от тяжелой болезни. Похоронен в Медоне.
Об отце Александре мы беседуем с его дочерью иконописицей Марией Александровной Струве. В беседе принимает участие муж Марии Александровны Никита Алексеевич Струве, профессор русской литературы университета Париж X – Нантер, директор издательства YMCA-Press.
Мария Александровна Струве (Ельчанинова) родилась 3 июня 1925 году в Ницце. Училась иконописи у Ю. Н. Рейтлингер. Расписывала иконостасы в США и Швейцарии. Основательница и руководительница иконописной мастерской в Плезо. Сотрудница общества «Икона» в Париже.
«Мы это делали с Павлушей»
— Мария Александровна, удивительна география жизни Вашего отца: Россия – Грузия – Франция…
Мария Александровна Струве:
— Его отец был военный, и они много передвигались. Отец Александр родился в Николаеве, но вырос в Тифлисе.
— Я слышала, что гимназия, где учился Ваш отец, сохранилась.
— Да. Гимназия, где он преподавал, разрушена, а вот ту, где он учился, мы посещали в Тбилиси. Его одноклассниками были Флоренский и Эрн. Их дружба продлилась до вынужденного выезда отца из России.
— В беседах с Вами он вспоминал об этой дружбе?
— В жизненных разговорах, которых было не так много, о «Павлуше» он говорил часто. Такое бывало, когда он ходил с нами, детьми, гулять. Дружба с Флоренским осталась для него навсегда чем-то чрезвычайно важным. Отец любил показывать нам жуков, разные травы, и тогда говорил: «Мы это делали с Павлушей». Он любил природу, хорошо её знал и старался нам передавать свои познания. И всегда это было связано с Флоренским.
Якорь спасения: РСХД
— До какого возраста отец жил в России?
— Приблизительно до сорока лет. Уже родилась моя старшая сестра. Уже выслали дедушку, который был после Куропаткина начальником генерального штаба армии Кавказа. Его просто посадили на пароход, и так он оказался садовником на юге Франции.
— С чем был связан выезд семьи из России?
— Первым словом моей сестры было: «хлеба». И вот когда она стала голодать, а ей был год и два месяца, родные испугались, думали поехать к дедушке на годик. И оказались во Франции навсегда. Отец работал на земле, и моя трёхлетняя сестра собирала весь день апельсины в вёдра. Потом отец стал преподавать русский язык в лицее в Ницце. А когда он впервые поехал на съезд РСХД, то открыл для себя, что даже в эмиграции можно жить. Движение стало для него якорем спасения.
— А как оно возникло?
Н.А.Струве: Оно возникло в каком-то смысле спонтанно, а не институционно, в Чехии, на ставшем уже исторически знаменитом съезде, где соединились кружки молодёжи. Один из них – Н.М.Зёрнова, созданный до этого в Белграде и не очень там признанный. В съезде участвовала интеллигенция и молодёжь. Интеллигенция была не только церковная. На крестном ходе иконы нёс мой дед Пётр Бернгардович Струве, не специально церковный человек в то время, участвовали и Новогродцев, и другие. В движении соединилась творческая, духовная и церковная интеллигенция. Мать Мария (Скобцова) тогда говорила: «Мы абсолютно свободны, мы не зависим ни от кого, ни от какого государства, ни от каких властей. Мы зависим только от своей веры и от самих себя». Всё, что было замечательного в Церкви, было в движении.
— Принятие отцом Александром священства тоже связано с РСХД?
М.А.: Думаю, что мысль стать священником шла от отца Сергия Булгакова. В диаконы отца рукоположили на одном из съездов РСХД, а в священники – либо в Ницце, либо в Париже. На съезды РСХД он ездил из Ниццы несколько раз, очень любил отца Сергия Булгакова. Отец Сергий после какой-то болезни приезжал и жил у нас в Ницце. Мне тогда был год, я, конечно, ничего не помню, но знаю, что была толстая. И когда меня, уже худющую, отец Сергий увидел в Париже, то сказал: «А, есть глаза, есть!», потому что в год у меня были не глаза, а щёлочки.
Живая вера, а не школьное богословие
— Желание стать священником отец имел с детства?
— Мне трудно сказать. Я думаю, что он всегда хотел быть священником. Самое сильное влияние исходило от съездов РСХД. Кроме отца Сергия, он встретил там немало замечательных людей. Эти встречи дали ему новое ощущение жизни.
Н.А.Струве: Его призванием всегда была педагогика, возможность заниматься молодёжью. Когда он поступил в Московскую духовную академию, то не кончил её, не хотел кончать.
М.А.Струве: Отец с Флоренским и с Эрном учился на одном курсе, но в МДА ему не хватало духовной жизни, и он оставил учёбу через полтора года. Там он мало находил того, что искал в Церкви. Для него был очень важен живой подход, а не школьное богословие.
— Многие ученики отца Александра вспоминают его как блестящего педагога. Свою работу с молодёжью он вёл по собственной инициативе или это было его «официальное» церковное послушание?
— Это было то, что он всегда, с детства, очень любил. Уже в гимназии вокруг него собирались дети 10-15-ти лет, он с ними ходил в горы. В Ницце, на горку, где мы жили, к нему приходили и дети, и взрослые, люди шли и шли. С ними он занимался абсолютно добровольно. Как священнику ему не платили, хотя исповедовал он целыми ночами, а в Ницце был богатый приход…
Н.А.Струве: …и даже страдал из-за этого от представителей Ниццкого собора.
М.А.Струве: Да, там были люди, которые высчитывали, сколько за панихиду, сколько за то, сколько за это. Немного мёртвое церковное царство. И это при том, что в Ниццу через юг, через Марсель, приезжало много интеллигенции, собор был набит битком на службах. Но христианская мертвечина отца отталкивала. Для него вера была вопросом жизни.
— Интересно, а с молодыми людьми, о чём они говорили?
— У нас собирались молодёжные кружки, велись богословские разговоры. Пели, голос у отца был тихий, но верный. Любили петь песнопения. И так почти каждый вечер.
— А Вы помните их встречи?
— Помню, потому что очень маленький был домик, всего 3 комнаты. Я спала в комнате моих родителей, моя сестра спала в столовой, а мой брат с бабушкой. Очень тесно жили, у отца фактически никогда не было кабинета, он умел сосредоточиться в любой атмосфере. Работал в огороде, очень это любил, или сидел за своим письменным столом. А если к нему приходила молодёжь, то шёл с ними гулять в лес, наш сад оканчивался лесом.
— Они приходили на специальные занятия или просто побеседовать?
— Приходили поговорить. Я много болела в детстве, лежала на диване, в трёх метрах от стола отца, и видела приходящих к нему людей. Не было объявлений о сборе кружка в такой-то час. Люди постоянно тянулись к нему.
«Записи»
— Книга отца Александра «Записи» выдержала небывалые тиражи в возрождающейся России и многих, особенно в 90-е годы, вдохновила к вере!
— Да, из России до меня сначала доходили маленькие книжечки отца, потом побольше…
— Я храню ту, первую, напечатанную в «Русском пути» в 1992 году, уже разлетевшуюся на листочки…
— Она была издана даже до 90-х годов в самиздате.
— Это ведь личный дневник отца Александра. Он был опубликован полностью?
— К сожалению, у меня не всё, но есть дневниковая тетрадка, где подчёркнуто красным одно, синим другое, то есть, то, что вошло и не вошло впоследствии в книгу. Составителем была мама. Она выполнила этот труд умело и с большим умом. Пока книга не вышла, нами вообще не занимались.
Н.А.Струве: Характер у мамы был трудный, но я восхищаюсь, с каким чувством и тактом она всё сделала, безукоризненно и скромно. Ничего не прибавила. Предисловие её тоже прекрасно.
— Вот удивительно: книга составлена в 20-е-30-е годы и доходит до самого сердца современного человека. И уверена, что не устареет никогда!
— Это книга-чудо.
«Мы все жили в России»
— А когда Вы думаете об отце, что вспоминается, прежде всего?
— Я просто вижу его, ничего не надо вспоминать, он существует для меня. Он всегда ходил в рясе, никогда без рясы мы его не видели. В своём сером подряснике он работал в саду, перекопал весь и нашёл в земле мраморные античные куски от ворот. Ещё в России он строил планы о том, какую школу можно устроить для детей, хотел, чтобы были и занятия на земле, и с животными, и греческий, и латинский, и литература. Сохранился её проект.
— А отец Александр говорил о России?
— Мы все жили в России в каком-то смысле. Мы говорили по-русски. Я в школу в первый раз пошла в 7 лет и не знала ни одного французского слова. Была и русская гимназия, где учились мой брат и моя сестра, я туда уже не попала. Но мы «жили в России».
Из писем о. Александра Ельчанинова к молодежи
…И мне хочется сказать нашей молодежи: вы молоды, у вас крылья молодости, вы сумеете совершить этот подвиг — остаться православными и русскими. Вы — православные, все сокровища Церкви к вашим услугам: ее молитвы, таинства, — знакомьтесь с этим сокровищем, изучайте его, питайтесь им. Вы — русские. Все что накопили ваши предки, все культурное наследие, весь гений величайшей нации — это ваше добро, даром вам доставшееся. Ваша обязанность изучить это наследие, культивировать его в себе, принимать участие в общем русском деле.
Просмотрел с отвращением несколько томиков детективной литературы, которою объедается современная молодежь. Совершенно открытое, постоянно и настойчиво вколачиваемое представление: глупость, скука, бездарность всего, что имеет отношение к порядку, государству и привлекательность, красота, благородство, блестящая талантливость представителей порока. Читатель сознательно приучается к таким комбинациям, как «вор-джентльмен», «благородный убийца», «романтически влюбленный мошенник». Это самый настоящий и, я уверен, сознательно приготовляемый яд.
Низость и пошлость мотивов у начинающих курить — быть как все, боязнь насмешек, желание придать себе веса. Одновременно — психология труса и жулика. Отсюда отчуждение от семьи и друзей. Эстетически — это пошлость, особенно невыносимая у девиц. Психологически — курение открывает дверь всему запрещенному, порочному.
Держись проще и веселее. Христианин вовсе не должен представлять собой какую-то мрачную фигуру, изможденную аскетическими подвигами и служащую укором для других людей. Если даже это у тебя и совсем искренно — все равно — долго так не прожить, и реакция может быть как раз в обратную сторону. Не думай вовсе о внешнем — оно должно быть естественным результатом внутренней жизни и проявляться само собой. И второе — не особенно скрывать от товарищей свою религиозность. Неожиданно ты можешь встретить сочувствующих, вопрошающих, заинтересованных. Одним словом, не старайся скрывать перед людьми свою истинную сущность под общей маской легкомыслия и пустоты.
Разговоры о чувстве убивают самое чувство.
Для чего нужна вера? — ни для чего. Если б я сказал, что она нужна, чтобы быть хорошим человеком, чтобы помогать людям, чтобы познавать Бога, чтобы спасти свою душу — все это означало бы корыстное и эгоистическое отношение к вере. Мы верим не для чего-то, а потому что — мы любим Бога, потому что Бог есть для нас (в своем явлении на земле в качестве Богочеловека-Христа) — совокупность всего самого светлого, чистого, бесконечно прекрасного, короче — всего самого желанного. Любовь к Богу ведет за собой веру в Бога.
Из записок отца Александра Ельчанинова
Равнодушие верующих — вещь гораздо более ужасная, чем тот факт, что существуют неверующие.
Жить надо не «слегка», а с возможной напряженностью всех сил, и физических и духовных. Тратя максимум сил. Мы не «истощаем» себя, а умножаем источники сил.
Мудрость жизни, в том числе и христианской, не быть требовательным к людям.
Как утешить плачущего? – плакать вместе с ним.
Всегда лучше преодолевать сомнения и несчастия, не обходя их и не отстраняя, а проходя сквозь них.
Пугает течение времени — когда стоишь на месте. Надо погрузиться в глубину, где время безразлично.
Если даже стать на точку зрения самого ярого безбожия, то и тогда позиция верующих тверже и вернее позиции безбожия, которое есть открытое банкротство. Не лучше ли все же иметь надежды и обещания, чем не иметь и этого.
Работа, правильно религиозно поставленная, не может привести к переутомлению, неврастении или сердечной болезни. Если это есть, то это знак, что человек работает «во имя свое» — надеясь на свои силы, свой шарм, красноречие, доброту, а не на благодать Божию.
Наша, так называемая, реальная действительность — только полуреальна и мало действительна. Своим отношением мы делаем явления такими или иными, доделываем их, обращаем в добро или зло. Также и с людьми. Каковы они на самом деле — никому, кроме Бога, неизвестно; вернее, что они нечто зыбкое и пластичное, и мы формируем сами, часто по случайному признаку, воображаемую схематическую фигуру и потом сами же или восхищаемся ею или поносим ее. Насколько мудрее люди простые: они не выдумывают людей, а берут человека, как он есть, и без протеста принимают часто вопиющие диссонирующие качества.
Осуждением занята вся наша жизнь. Мы не щадим чужого имени, мы легкомысленно, часто даже без злобы, осуждаем и клевещем — почти уже по привычке. Как осенние листья — шуршат и падают и гниют, отравляя воздух, так и осуждения разрушают всякое дело, создают обстановку недоверия и злобы, губят наши души.
Не подают милостыни потому, что, мол, пропьют и т. д. Если и пропьет, то это меньший грех, чем то озлобление, которое мы в нем возбуждаем нашим отказом, и та черствость и осуждение, которое мы в себе культивируем.
Обращать свои взоры в образы райской красоты – лучшее средство избавиться от плена ада, не отзываться на его зовы.
Если бы в нас была действительно стихия любви, то она изливалась бы на всякого — на доброго и злого, на приятного и отвратительного.
Священство – единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе своей самой серьезной стороной и где и ты все время живешь «всерьез».
Почти поголовное равнодушие на исповеди, особенно у мужчин. Благодарю Бога, что он почти всегда дает мне переживать исповедь как катастрофу.
Сегодня с утра опять густой туман и дождь. Это сидение в одиночестве, почти без выходов, помогло мне точнее представить себе путь молчальников и затворников. Одиночество — прекрасный опыт и прекрасное упражнение. Опыт — есть ли у тебя что-нибудь за душой, можешь ли ты жить внутренним, когда внешнее сведено к минимуму. Ведь большей частью мы живем внешними впечатлениями — люди, дела, заботы. Что будет, если устранить все это? Что было бы, если бы закрылись двери внешних чувств? — с болью, с трудом, со скрежетом открылись бы тогда двери во внутреннюю горницу души. Разумеется, в том базарном шуме, в котором мы живем обычно, трудно даже заподозрить, что существуют у нас в душе эти внутренние комнаты. И насколько легче молиться в таком одиночестве и грусти; как свои чувствуешь вопли псалмов к Богу.
Как много значит костюм. С одеждой, формой связан целый комплекс чувств, понятий, душевных движений. В частности, священник не должен, я чувствую, надевать штатское. Снимая свою одежду, он неизбежно приобретает «несвященническое» самочувствие, в какой-то степени изменяет своему священству.
Суть веры и религиозной жизни не в принудительной очевидности, а в усилии и выборе. Вера — путь к Богу, опыт, который всегда удается. Праведники стремились к небу, и оно приняло их.
В браке праздничная радость первого дня должна продлиться на всю жизнь; каждый день должен быть праздником, каждый день муж и жена должны быть новы и необыкновенны друг для друга. Единственный путь для этого — углубление духовной жизни каждого, работа над собой.
Для воспитания детей – самое важное, чтобы они видели своих родителей живущими большой внутренней жизнью.
Неумеющим видеть свои грехи рекомендуется обращать внимание — какие грехи видят в них близкие люди, в чем упрекают. Почти всегда это будет верное указание на наши действительные недостатки.
Схема отношений к людям часто бывает такова — человек очень нравится, искренно идеализируешь его, не видишь ничего плохого. И вдруг прорвется человек в чем-либо — солжет, расхвастается, струсит, тебя же предаст. И вот делаешь переоценку, перечеркиваешь все, что видел раньше (и что все-таки продолжает существовать) и выкидываешь человека из своего сердца. Я давно понял, что это неправильный и грешный способ отношения к людям. В основе такого обращения с людьми лежат две неосознанных мысли: 1) я — вне греха; 2) и человек, которого я полюбил, тоже безгрешен. А между тем, норма отношения к нашим близким — прощать без конца, так как мы сами бесконечно нуждаемся в прощении. Главное не забывать, что доброе, что мы ценим — оно остается, а грех всегда тоже был, только его не замечали.
Наша постоянная ошибка в том, что мы не принимаем всерьез данный, протекающий час нашей жизни, что мы живем прошлым или будущим, что мы все ждем какого-то особенного часа, когда наша жизнь развернется во всей значительности, и не замечаем, что она утекает, как вода между пальцами, как драгоценное зерно из плохо завязанного мешка. Будем же всерьез относиться к каждому встретившемуся на пути нашей жизни человеку, к каждой возможности сделать доброе дело, и будьте уверены, что этим вы исполняете волю Божию о вас в этих обстоятельствах, в этот день и в этот час.
В нашей эмиграции есть и такая точка зрения, что в России только мрак, кровь и грязь, что искру истины спасла только эмиграция. Психология варягов, ожидающих призвания вернуться и зажечь огонь во мраке. Пока здесь есть такие настроения, мы не смеем вернуться туда, где люди кровью отвечают за свою веру и за все, что мы тут имеем даром и о чем «разговариваем», но чем мало живем.
Общее место гордых — возмущаться чужой ложью, протестовать против неправды, восстановлять истину. Они и не замечают в своем ослеплении, что сами опутаны ложью, что они не выносят истины даже в слабом ее растворе, что надо заслужить право на истину.
Вся современность говорит: «греши!», и те, кто хотят жить и живут по Светлому Закону, — всегда боримы и не должны ожидать легкой «приятной» жизни.
Как бы мы ни были слабы и худы порознь, но так радостно чувствовать, что для всех нас — одно самое главное.
Плохо не иметь дурные помыслы, а поддаваться им. В них мы не вольны, такова наша природа, помраченная грехом; помыслы имели и святые. Наше вольное следование помыслам или борьба с ними — вот где наша победа или поражение.
Жизнь идет негладко, и эта «негладкость» делается уже какой-то привычной нормой. Наши трудности и горести, если мы их несем добровольно (соглашаемся на них), питают и укрепляют душу, они непосредственно превращаются в богатства духовные — «кратковременное страдание производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор. 4, 16, 17); это благодатный ветер, надувающий паруса нашего духа…
«Мне кажется, я поняла, для чего Бог послал нам это несчастие: мы так погрязли в ежедневных мелочах, в мелкой злобе, раздражении, что Бог захотел встряхнуть нас. Как сейчас все изменилось, у всех открылись необыкновенные свойства души. Вчера со мною ночь провела Л.: что это была за ночь! а она была бесконечно ласкова, терпелива, все делала так тихо, так ловко. Да и все оказались такими добрыми, внимательными». — Вот и смысл страданий! Господь бесконечно жалеет нас, но что делать, если мы можем дать какие-то искры, какой-то святой огонь, только, когда нас поражают несчастья, катастрофы. В этом смысл войны, революций, болезней. Все это казалось гораздо многозначительнее вчера, в комнате умирающего человека, чем в этой бледной записи.
Зрелище смерти всегда поучительно. Какая бы она ни была, она всегда — чудо и таинство. Наша мысль, а если это близкий человек — наша любовь, вместе с умирающим как будто переступает через эту грань, заглядывает в иной мир и удостоверяется в его существовании. Я испытал это впервые, когда кто-то при мне раздавил ногой и растер «в небытие» уховертку. Тогда впервые у меня стало отчетливо чувство, что ничего нельзя уничтожить, что это бессмыслица, переносимая нашим умом и духом, что даже уховертка перешла в другой мир, исчезла из нашего плана бытия, но не уничтожилась.
… мое жизненное правило — менять место жительства только когда обстоятельства гонят, ничего в житейской области не предпринимать самому, а рыть шахту вглубь в том месте, куда привел Господь…
Для веры страшна не отрицательная полемика, не испытание ее умом — это испытание она выдержит. Ей страшна в нас слабость духа, «сердечное отступничество» (выражение Киреевского)
Убедить кого-либо в существовании Бога совершенно невозможно, т. к. все, что можно словами сказать о вере, ни в какой степени не может передать того, что вообще не сказуемо и что в ней главное. Доводы веры не против разума, а помимо него. Только в свете любви разум принимает видимые абсурды веры.
Всегда в жизни прав тот, кто опирается не на логику, не на здравый смысл, а тот, кто исходит из одного верховного закона — закона любви. Все остальные законы ничто перед любовью, которая не только руководит сердцами, но «движет солнце и другие звезды». В ком есть этот закон — тот живет, кто руководится только философией, политикой, разумом — тот умирает.
… Будем снисходительнее, любовнее друг к другу — всем нам так нужна взаимная помощь и любовь, и все наши трудности и горести так ничтожны перед лицом вечности…
Человек, отвергающий свое родство Богу, отказывающийся от сыновства Ему — не настоящий человек, ущербный, только схема человека — т. к. это сыновство не только дается нам как дар, но и за дается, и только в выполнении этого задания, в сознательном облечении себя во Христа и Бога и может быть полное выявление и расцвет каждой человеческой личности.
Для биографических справок использована информация и фотографии с сайта: http://zarubezhje.narod.ru
Читайте также:
Будьте мудры и извлеките из испытаний максимальную выгоду для себя
Что такое гордыня
