«Христос воскресе!» — это не дежурное приветствие православных сорок дней в году, а радостная весть о том, что смерти больше нет. Даже когда кажется, что она есть. Даже когда кажется, что она неизбежна. Христос воскрес — и когда-нибудь настанет день нашего воскресения и встречи со всеми, кого мы любим.
У меня было много разных пасхальных ночей и дней. Была Пасха в банальном египетском отеле. С какими-то странными и неуместными пьяными «Христос воскрес» от соотечественников ночью.
Были пасхальные ночи в подростковом возрасте у телевизора с прямой трансляцией службы.
Была одна рабочая Пасха в Храме Христа Спасителя, после окончания службы в котором я быстрым шагом шла в родной храм, обмениваясь с прохожими этими самыми прекрасными словами.
Были и самые обычные пасхальные ночи. С приходом в храм незадолго до крестного хода, с тихой радостью при первых: «Ангели поют на небесех…» и таким радостным и долгожданным ответом всего собравшегося народа: «Воистину воскресе!».
Но в прошлом году всё было не так. В пятницу перед Страстной меня выписали из роддома. Одну. Сын остался в реанимации без каких-то особых перспектив.
Погода в Москве была не весенняя. У нас дома все не заканчивался ремонт, и мы с мужем и старшим сыном жили у свекрови.
Новости из реанимации были каждый день разные и противоположные. То поставили более легкий, совместимый с жизнью диагноз и пообещали, что приедет врач из больницы святого Владимира для решения о переводе к ним. То приехал врач и сказал, что проблема не по их профилю.
И мы опять оказались в точке отсчета — непонятный диагноз, неясные перспективы, и никто брать не хочет. А в роддоме уже сделали всё, что можно.
В Великий Четверг мы всё же смогли переехать домой. Одна проблема, вытягивавшая нервы и силы на протяжении нескольких последних месяцев, решилась.
А потом была Суббота, которую я не помню. Наверно, ходила к детке. Наверно, что-то прибирала дома. Это была совершенно неправильная Страстная и совершенно неправильное настроение. Я не пекла куличей, хотя люблю это дело. Я не была ни на одной службе Страстной, хотя все они важные и любимые.
Да и Великий пост был неправильный. Начался он, помню прекрасно, с шоколадной конфетки в кабинете у врача. Именно тогда и обнаружились проблемы с состоянием ребенка. Но до родов и обнаружения настоящих проблем было ещё много времени…
Очень хотелось верить. Верить в то, что мы все победим, что сможем как-то жить и радоваться. Хотелось верить врачам, когда те говорили что-то ободряющее.
Ободряющего было мало. Например, детка не открывал глаза. Глаза моего старшего были моим первым впечатлением материнства. Мне поднесли детку, я взглянула в эти глаза и влюбилась сразу же. А тут я приходила в реанимацию, смотрела в кювез на сына в проводах и глаз не видела. Не открывал он их.
Мелочь? Да, по сравнению с остальным — незначительная мелочь. Были куда более серьезные поводы для переживаний, кроме не открывающихся глазок — порок сердца под вопросом, дыхания самостоятельного нет, неправильно сформированные ручки-ножки.
Но глаза меня очень волновали.
Пасхальным утром я написала короткий пост в ЖЖ: «Христос воскресе! И пусть будет солнце, весна и надежда. И любовь», — и пошла в реанимацию.
В Москве, наконец-то, светило солнце, воздух был приятно весенним, под ногами были лужи, а не снег. Я шла по знакомой дороге, читала в социальных сетях поздравления с Пасхой, смотрела на фотографии чужих куличей и улыбалась.
Пришла, переоделась, поднялась. В палате в окно нещадно светило солнце, я напевала про себя пасхальный тропарь, и из кювеза на меня таки смотрели умные и красивые глазки моего младшего сына.
И как в первый раз, со старшим, я сразу же в них влюбилась. Они были необыкновенные. Нет, конечно. Самые обыкновенные младенческие глазки. Все мамы знают, у совсем маленьких они такого невероятного цвета и огромные! Но для каждой мамы они самые необыкновенные.
Ему оставалось жить чуть больше трех месяцев. Но тогда была весна. Солнце, надежда, жизнь и любовь.
И Пасха.
А Пасха всегда об этом. О любви и жизни. И мы ещё встретимся. Встретимся же?…
