Библия — книга, постоянно удивляющая тех, кто ее регулярно читает. Об этом писали и говорили много раз, это — общее место, но от этого оно не утрачивает своей справедливости. Удивляет в тексте Писания, в частности, то, что самые простые, самые общие суждения вдруг обретают свежий смысл, становятся по-новому значительными; во всяком случае, такое раскрытие нового смысла очень часто является тому, кто, казалось бы, неплохо знает Писание, много лет читает его и прочел неоднократно с начала до конца: вдруг он видит нечто новое, способное по-иному осветить и дополнить для него смысл священных истин.
И оказывается, например, что далеко не все из тех даже, для кого Евангелие уже давно стало главной книгой в их жизни, отдают себе отчет в том, что перед пятой главой Евангелия от Матфея следует глава четвертая.
Начало пятой главы (Мф 5:3–12) знает наизусть каждый, кто регулярно молится в храме. Эти слова поют на литургии, это — Заповеди блаженства, или просто Блаженства. Их толкования необозримы, особенно толкования первого из них — Блаженны нищие духом.
Первая часть четвертой главы (Мф 4:1–11) также хорошо известна; искушение Христа в пустыне многократно становилось предметом изучения экзегетов, темой для проповедей и даже сюжетом для произведений искусства.
Но вот почему Евангелист излагает эти два эпизода земной жизни Спасителя (очень важные эпизоды — время после Крещения и выход на проповедь) не просто в такой последовательности, но и в столь непосредственной близости1?
Писание, по словам Спасителя, есть свидетельство о Нем: Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне (Ин 5:39). Данный стих нередко рассматривается как антигностический, как предостережение против использования истины Писания для достижения неких оккультно-магических целей (думаете чрез них иметь жизнь вечную). Не имея ни достаточно знаний, ни желания для того, чтобы опровергать такое толкование, попробуем тем не менее увидеть в этих словах Христа простой и доступный смысл: думаете <…> иметь жизнь вечную — в этом, собственно, ничего плохого нет; ведь именно вечную жизнь, вечное спасение, вечное блаженное пребывание перед лицом Божиим Христос обещает тем, кто пойдет за Ним, и до последних мгновений Своей земной жизни зовет людей в Свое Царство, и в крестных муках говоря: ныне же будешь со Мною в раю (Лк 23:43). Они свидетельствуют о Мне — значит, через приближение ко Христу и следует искать жизни вечной. Более того — в многочисленных призывах Спасителя следовать за Ним явственно звучат и слова научитесь от Меня (Мф 11:29) — ослепительные и страшные, зовущие к дерзновенному подражанию Истинному и Совершенному Богу, Который для того и стал истинным Человеком, чтобы открыть людям путь к Себе.
А коль скоро это так, то последовательность событий, излагаемых в Мф 4–5, может рассматриваться нами не только как совершенно реальная последовательность эпизодов земной жизни Господа, но и как провозвещаемая Им последовательность духовного восхождения тех, кто желает следовать за Ним2.
Первое искушение Христа в пустыне — искушение сытостью, символом материальных благ.
Голод в пустыне испытывал Израиль на пути в Землю обетованную (Исх 16). Тогда в ответ на ропот, на воспоминание о египетских котлах с мясом Господь посылает Своему народу хлеб небесный, манну, которую нужно было собирать столько, сколько надо, чтобы насытиться, и не оставлять впрок, не копить (ср. Хлеб наш насущный даждь нам днесь).
Господь, повелевший пророку Илии скрыться в пустыне (3 Цар 17), посылает воронов приносить ему хлеб и мясо утром и вечером3, а когда иссяк источник, дававший пророку воду, тот был послан к бедной вдове в Сарепту Сидонскую, чтобы она его кормила, и во время всеобщего голода у нее не истощались мука и масло.
Мы видим, что голод в пустыне упоминается в Писании неоднократно и что испытывать голод — не грех: Господь насыщает голодающих, даже если они не вполне достойно переносят это состояние. Христос, будучи полностью человеком, именно по полноте Своей человечности не мог не испытывать голод, жажду, холод, не мог не страдать от отсутствия сна и крыши над головой4. Другое дело — что Он считал невозможным делать для утоления голода. Христос никогда не творил чудес Себе во благо. Все чудеса Спасителя совершаются Им только ради выполнения того, что Он должен был сделать: дать человечеству Новый Завет, новые заповеди — Заповеди любви, — открыть имя Бога (Отец) и открыть Себя как истинного Бога и истинного Человека, Победителя смерти, дающего слова вечной жизни. И создание земного сверхизобилия (а именно таким сверхизобилием было бы превращение камней пустыни — каменистой, а не песчаной — в хлеб) не только не соответствовало Его служению, но прямо ему противоречило5. И разве не унижением было бы для Сына Божиего доказывать Свое Божественное достоинство лукавому?
Вот и ответ Христа на это первое искушение звучит так, что понятно, что адресован он не столько вопрошающему, сколько нам, жаждущим Откровения Христова: Не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф 4:4, см. также Втор 8:3, где содержится непосредственное указание на манну в пустыне)6.
Однако ни к какому исступленному сверхаскетизму Господь нас не зовет (суровое воздержание, за которым явственно проглядывает гнушание телом, скорее свойственно манихейским течениям, какие бы формы они ни принимали, а христианская аскетика всегда окрашена теплыми тонами; это — жертва, приносимая из любви) и пользу земных благ вовсе не отрицает, говоря лишь о том, что одни они, без Божиего научения, не дают жизни в подлинном смысле слова.
А вот стремление получить огромное богатство, желательно не прилагая особых усилий и стараясь не думать о том, откуда же оно берется, — явно от лукавого, и достаточно хорошо известно, что легко нажитое легко и теряется, а нажитое неправедно становится источником всяческого зла7. К тому же дополнительный соблазн при этом возникает от того, что нет чувства ответственности за результаты труда (труда и не было), а именно это чувство помогает не только сохранить достаток, но и обратить его ко благу для себя и людей8. Когда Бог говорит согрешившему Адаму в поте лица твоего будешь есть хлеб (Быт 3:19), — это не проклятие (ср. проклята земля за тебя, Быт 3:17), а скорее заповедь, указание на то, что нужно делать человеку, чтобы сохранить себя для грядущего спасения.
Второе искушение — искушение чудом, точнее, совершением такого поступка, при котором только чудо Божие может спасти от гибельных последствий. Требование чуда для ликвидации естественных последствий человеческой опрометчивости встречается среди людей не так уж редко, хотя и далеко не всегда в столь ярком виде, как при прыжке с высоты. Иногда такое поведение рассматривается даже как упование. Но в нем смешиваются и капризность ребенка, считающего, что за него и для него все должны делать, и нежелание строить свою жизнь по разумным правилам, и нежелание отвечать за свои поступки, и — это, пожалуй, печальней всего — скрытая угроза: не сделаешь, как мне нужно, — значит, Тебя нет. Наверное, в таком вот вызове ярче всего проявляется духовная незрелость, инфантилизм богоборчества.
Ответ Христа предельно ясен и лаконичен: Не искушай Господа Бога твоего (Мф 4:7, см. также Втор 6:16). Господь долготерпелив и многомилостив, и терпение Его беспредельно — но разве есть в действиях искушающих Его хоть капля любви? А именно отсутствие любви человека к Богу разрушает положенный Им завет, выбрасывает капризного жестокосердца в сферу иных закономерностей, страшных в своей тупой логике, потому что здесь нет покаяния9.
Третье искушение, искушение властью, таит в себе некую загадку. Зачем предлагать Господу неба и земли через поклонение диаволу получать то, что и без того принадлежит Ему? Наверное, дело здесь в том, что лукавый сулит земное царствование, а Царство Божие, Царство Христово — не от мира сего (Ин 18:36), и могущество здесь и сейчас Христос отвергает изначально как не соответствующее Божественному плану спасения. Именно это искушение возвращается к Христу, когда ликующие толпы ожидают, чтобы Он стал земным царем, чтобы дал Своему народу могущество и славу — и не желают смириться с тем, что этой надежде не суждено сбыться.
История показывает, что отказ от власти — вещь редкая, гораздо более редкая даже, чем отказ от богатства; ведь очень многие считают, что мир можно устроить иначе, чем он устроен — правильнее, справедливее, счастливее, и что “уж я-то знаю, как это сделать, мне бы только получить такую возможность” — то есть власть. А между тем это и есть то самое любоначалие, от которого мы просим освободить нас, когда читаем молитву преподобного Ефрема Сирина.
Ответ Спасителя — отойди от Меня, сатана10, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи (Мф 4:10; см. Втор 6:13; 10:20). Вопрос о том, кому принадлежит мир, даже мельком не упоминается, главное — и это главное для нас в первую очередь — ни за какие обещания не поклоняться сатане, не отступать от правды Божией, даже если на первый взгляд ценой такого отступления (оно всегда кажется при искушении очень незначительным) можно будет сделать много хорошего11.
И вот Спаситель, отвергнув (и показав нам, что следует отвергать) искушение “легкого” богатства, искушение демонстрирования сверхприродной силы (по существу — магического характера) и искушение власти, выходит на проповедь. Когда народ, привлеченный рассказами о том, как Он учит в синагогах и исцеляет (см. Мф 4:23–24), стал стекаться большими толпами, Иисус, взойдя на гору, проповедовал ему. Начало Нагорной проповеди посвящено тем свойствам человеческим, которые необходимы для достижения блаженства, то есть, как видно из текста, пребыванию в Царстве Небесном и богообщению (Мф 5:3–13).
Каковы же те, кому обещана великая награда на небесах? Это — нищие духом (очень емкое понятие, включающее в себя, очевидно, и смирение, и нестяжание, но главное — глубокую уверенность в том, что все, что в человеке и у человека может быть хорошим, он получает от Бога, — если просит с сознанием своего недостоинства); плачущие (о своих грехах о и невзгодах других людей, проистекающих в конечном итоге из-за повреждения мира в первородном грехе; такой плач — это плач покаяния); кроткие, о которых сказано, что они наследуют землю (очевидно, имеется в виду та новая земля, о которой говорится в Откр 21:1, — земля, преображенная пришествием Спасителя во славе, очищенная от последствий грехопадения).
Далее Господь говорит об алчущих и жаждущих правды, то есть Откровения, вечной Истины и тем самым — Самого Христа; о милостивых, которые будут помилованы (точная параллель со словами молитвы Господней остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим); о чистых сердцем, которые способны к боговидению (действительно, желающие узреть Бога должны желать этого не по каким бы то ни было причинам, а только из любви к Нему, что достигается чистосердечием); о миротворцах, которые удостаиваются именования сыны Божии, уподобляясь в этом Христу. Вспомним, что Он дает Свой мир не так, как мир дает, — об этом Спаситель говорит в Своей последней беседе с учениками (Ин 14:27).
Итак, Христос говорит нам, в чем же состоит наше блаженство: в обретении Царства Небесного, в утешении от плача, в наследии земли, в насыщении правдой, в милости Божией, в боговидении и наречении сынами Божиими. А далее мы видим, что блаженство обетования Царства дается изгнанным за правду (Мф 5:10); этим и следующим стихами слушатели (и читатели) Благой Вести укрепляются в мысли о том, что блаженства Христовы — не от мира сего, что этот падший мир их вряд ли и посчитает за блаженства.
Но знает ли мир иные радости? — Представляется, что и простые радости земного бытия (в том числе и материальное довольство) открыты только тем, кто сознает их относительную ценность, но принимает их с благодарностью и любовью к Творцу. Действительно, тот, кто ест даже относительно скромно, но с молитвой и с благодарностью, вкушает земные дары в радости сердца, неведомой завсегдатаям пышных пиров. А увидеть небо в чашечке цветка (У. Блейк) способен лишь тот, кто понимает, что есть небо и какая великолепная реальность за ним стоит. А те, кто не задумывается о вечном, кто по привычке считает, что вне греха ничего интересного нет12? — Весь опыт человечества показывает, что такие люди не знают не только неомраченной радости, но и просто покоя; стяжательство, погоня за удовольствиями порождает лишь жажду стяжательства, а она неутолима, и червь гложет несчастных искателей счастья уже здесь, на земле13.
Наконец, последняя из Заповедей блаженства (Мф 5:11–12) окончательно закрепляет истинное их понимание: блаженны претерпевшие всякого рода притеснения ради истины Христовой: Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах. Здесь нет никакого упоения собственными страданиями (оно чуждо в первую очередь и Самому Спасителю), а тем более — нарочитого их поиска; Христос просто указывает на свойства падшего мира, на его стремление отторгать то, что не связано напрямую с плоской идеей земного процветания. Так и в последней Своей беседе, о которой упоминалось выше, Христос говорит: В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Ин 16:33).
Радость, которую сулит Нагорная проповедь, совершенно не походит, скажем, на те ужимки, гримасы и прыжки, которые демонстрируют персонажи рекламных роликов, удостоверяя ими качество предлагаемых товаров. Пожалуй, наиболее глубокое понимание радости о Христе содержится в Соборном послании святого апостола Иакова:
С великой радостью принимайте, братья мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка (Иак 1:2–4).
Из этих слов видно, что радость рождается тогда, когда наша вера выстояла, когда мы, избежав уныния, отчаяния, ожесточения, терпеливо вверили себя всеисцеляющей руке Божией.
Замечательно, что сразу после Заповедей блаженства в Нагорной проповеди следуют слова благословения и высочайшей хвалы, которая только может выпасть на долю верных: Вы — соль земли (Мф 5:13); Вы — свет мира (Мф 5:14). Евангелие убедительно показывает, что эти слова должны относиться к тем, кто глубоко воспринял Заповеди блаженства: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк 11:28; ср. Ин 13:17). И становится само собой разумеющимся, что Заповеди блаженства, как и заповеди Моисеевы, обращены не к отдельным группам людей, характеризующихся теми или иными свойствами, а к каждому из верных и к их единой совокупности — к Церкви. Каждый из нас призван Господом быть и нищим духом, и плачущим, и кротким; призван жаждать правды, быть милостивым, чистым сердцем, миротворцем и с радостью принимать гонения и поношения за Христа.
Никоим образом не следует воспринимать Заповеди блаженства как некую программу самоусовершенствования, поскольку высокие добродетели, о которых здесь говорится, недостижимы сами по себе, а стяжаются только с помощью Божией, при постоянном сотрудничестве человека и его Создателя и Спасителя: человекам это невозможно, Богу же все возможно (Мф 19:26; ср. Мк 10:27; ср. без веры угодить Богу невозможно (Евр 11:6)).
А простая последовательность событий, о которых повествует Евангелие от Матфея, наводит на мысль о том, что необходимое предварительное условие для духовного процесса стяжания блаженств и через них и вместе с ними вечного спасения — отвержение сатанинских искушений богатством, чародейством и властью.
Действительно, мы постоянно наблюдаем, например, как одна за другой рушатся благие, казалось бы, попытки миротворцев, будь то в мировом масштабе или в узком кругу частных лиц. Не потому ли, что эти миротворцы, пусть даже действующие с наилучшими намерениями, не отказались от идеи властолюбия, и в них живет стремление показать себя, возобладать над ситуацией, проявить свои способности и свою власть над другими? А сколько существует неудачных и даже катастрофических попыток заниматься благотворительностью? Не объясняется ли это тем же властолюбием, нежеланием творить добро втайне14, наконец, ничтожностью, никчемностью помощи в сравнении с действительными жизненными потребностями? Ведь нередко благотворительность, и организованная, и сугубо частная, руководствуется принципом, отраженным в горькой пословице на тебе, убоже, что нам негоже (примечательно, что у нее существует вариант, в котором элементарная ошибка привела к расширению смысла и к совсем уж горькому обобщению: Боже вместо убоже).
И вовсе не нужно представлять себе (и страшиться этой мысли), как же это мы, такие обычные люди, должны бороться с лукавым один на один; такое занятие бесплодно, вредно и ненужно, и не только потому, что это — опасное мечтание, но и потому, что всякий православный христианин отрицается сатаны в чине крещения15; именно в это время осуществляется отказ от сотрудничества с врагом, и этот отказ закрепляется и возобновляется в таинстве покаяния.
Так Церковь приходит на помощь своим чадам.
В заключение — еще раз об отношении Писания к жизненным благам. Достаточно много говорилось и писалось о том, что в Ветхом Завете преуспеяние — знак благословения Божия, и что этот ветхозаветный принцип часто используется в “прикладных” построениях протестантов. Но должно ли это означать, что Новый Завет безоговорочно ориентирует нас на полный отказ от земных благ? — Нет, и такой вопрос становится праздным, когда мы обращаемся к завершению великой притчи о лилиях полевых в Евангелии от Луки (Лк 12:27–28); кстати сказать, притча эта — лишь сердцевина обширного поучения Христа (Лк 12:13–34), являющегося Его ответом на просьбу помочь в разделе наследства. Хотелось бы привести этот текст целиком, но ограничимся лишь небольшой его частью: наипаче ищите Царствия Божия, и это все (средства к существованию — М. Ж.) приложится вам, — приложится в той мере, которая будет способствовать вечному спасению и вечной жизни, и все наше богатство, которое мы сможем с собой взять — это сокровища духа, подаренные нам Богом в меру нашего к ним стремления.
1В Евангелии от Луки полностью излагается искушение в пустыне (Лк 4:2–13), но Заповеди блаженства приводятся позже и в сокращенном виде (Лк 6:20–23).
2Следование за Христом не означает составление и выполнение какой-то “авторской” программы самоусовершенствования, но постоянное и все более полное (и все более чуткое) доверие Богу, раскрытие себя Ему, осуществляемое в таинствах и в достойном их восприятии.
3Отсутствие “обеда” вовсе не означает, что Господь обрек пророка Илию на каие-то особенные лишения: в жарких странах и до сих пор принято принимать пищу дважды в день, утром и вечером, и не есть во время дневного зноя.
4Глубокое проникновение в испытания, которым подвергалась человеческая природа Христа, содержится в “Слове на пассии” отца Глеба Каледы, см. Протоиерей Глеб Каледа. Слово на пассии // Протоиерей Глеб Каледа. Полнота жизни во Христе. Проповеди. М., 1996. С. 7–22.
5История показывает, что попытки создать “царство Божие” на земле, царство справедливости и изобилия, всегда оборачиваются кровью, притеснениями и лишениями, что явственно показывает их подлинную антихристианскую (проще сказать — антихристову) природу.
6Вспомним, что чудесное умножение хлебов в Мф 14:15–20 совершается именно для того, чтобы люди могли слушать поучения Христа, а в Мф 15:29–38 — чтобы не ушли голодными и не ослабели в дороге увечные, исцеленные Спасителем, и народ, который, будучи свидетелем многих исцелений, прославлял Бога Израилева.
7Специального рассмотрения заслуживает вопрос о том, каковы же должны быть масштабы состоятельности, допустимые для человека, желающего жить жизнью христианина. Самый общий ответ — эти масштабы не должны диктоваться соревнованием с другими людьми (это — прямое нарушение десятой заповеди Декалога) и не должны быть такими, чтобы достижение их подчиняло себе всю жизнь и тем самым становилось бы служением мамоне (ср. Мф 6:24; Лк 16:33). Ср. Притч 30:8–9: нищеты и богатства не давай мне <…> дабы, пресытившись, я не отрекся Тебя и не сказал: “кто Господь?” и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе.
8Как ни скудно процветает сейчас наша благотворительность, но от нее еще отстает понимание предпринимателями того, что их работники не менее ценны, чем вложенный капитал, и нуждаются как минимум в таком же внимании, как и оборудование; впрочем, пример в пренебрежении “рабочей силой” им подает государство.
9Господь милует всех, но следствие потери любви — духовная слепота, когда несчастный, спасаемый Богом, этого даже не замечает и негодует потому, что не происходит того, что он считает для себя нужным, а творится нечто иное, благой смысл чего он не в силах постичь.
10Эти же слова Господь говорит, когда Петр просит Его “пожалеть” Себя и избегнуть крестной смерти (Мф 16:23; Мк 8:33). Здесь настолько явственен мотив этого повторения — предпочтение человеческого Божественному, — что вряд ли будет большой натяжкой считать, что эти слова Спасителя адресованы не столько Апостолу, сколько непосредственно князю мира сего.
11Сущность предлагаемой “сделки” не обсуждается еще и потому, что отецлжи своих обещаний никогда не выполняет.
12Кстати, если в разговоре обратить внимание собеседника на то, что его слова свидетельствуют о таком мнении, и заметить, что оно противоречит реальности, очень часто тот задумывается; может быть, и плодотворно.
13В Писании червь — знак и образ тления, жалкой гибели; несомненно, не только потому, что черви действительно там, где гниение, но и потому, что червь — это напоминание о древнем змие. Недаром существует в русском языке устойчивое сочетание червь сомнения, и недаром Пушкин называет демона духом сомнения.
14Был прекрасный фильм, в котором мальчика из бедной семьи “облагодетельствовали” в школе: ему вручили ботинки перед строем, за чем последовал серьезный нервный срыв.
15Это, в частности, лишний раз свидетельствует о том, насколько серьезно должен подходить к крещению взрослый человек и с какой ответственностью следует родителям выбирать крестных для своих младенцев.
