Да, они дерутся, эти ангелочки. Надя впервые участвовала в драке, будучи двух дней от роду. А Вере был год и два месяца, когда она впервые стала бить сестру.
Это был очень трогательный момент. Младенца принесли из роддома и положили, знаете, в детский такой шезлонг, чтобы старшенькая могла хорошенько рассмотреть младшенькую. Психологическая драма, между прочим.
Младший ребенок еще в утробе догадывается о существовании старших сестер и братьев. Слышит их, чувствует их прикосновения сквозь материнскую брюшину. А старший ребенок, мне кажется, все никак не может поверить, что в семье вот-вот появится кто-то кроме него.
Я полагаю, что старший ребенок, когда ему показывают только что родившегося младшего, чувствует себя так же, как чувствовала бы себя жена, если бы муж притащил в дом вторую (третью, четвертую) женщину и сказал бы, что вот это теперь тоже будет жена. И ее надо любить.
Нечто подобное выражалось на Верином лице, когда она впервые склонялась над крохотной Надей в шезлонге. Минуту смотрела, две, три…
Ее пытались увещевать, что вот, дескать, сестреночка, маленькая, Наденька… Но Вера мрачнела вместо того, чтобы умиляться, и растерянность на ее лице смешивалась с решимостью, как разноцветные жидкости смешиваются в бинарных взрывных устройствах.
Вдруг решимость возобладала, и годовалая Вера отвесила двухдневной Наде оплеуху. Била наотмашь. Не так, как бьют боксеры, а так, как легкоатлеты кидают копье. И с тех пор ее удары остаются столь же выразительными.
За отчетные полтора года Вера била Надю рукой, ногой, игрушкой, тапком, половником, веником, тряпкой, свеклой и даже живой кошкой…
Но удары всегда были направлены не на то, чтобы ранить, а на то, чтобы отбросить. На то, чтобы расширить и утвердить свое жизненное пространство.
Не надо только думать, что Надя безропотно терпит все эти Верины агрессивные выпады. Просто Надя не из тех девочек, которые бездумно машут вениками, свеклами и кошками. Надя умеет ждать.
Целый день может пройти идиллически. Девочки могут трогательно играть вместе, ходить за ручку, обмениваться куколками, кормить друг друга с ложечки, купаться в одной ванне… И после ванны, предоставив маме вытирать Надю, Вера бежит в комнату, включает мультик, разваливается голая на диване, берет бутылку с молоком, мороженое или другой какой-нибудь атрибут гедонизма…
Тут-то и наступает для Нади время «Ч».
– Надя, стой! – кричит мама.
Но Надя бежит в комнату. Бежит так сосредоточенно, что сосредоточенность эту ни с чем не спутаешь. Закладывает широкую дугу вокруг дивана, дабы Вере не пришло в голову, что тут на нее охотятся. Карабкается на диван, срывается, карабкается снова, ползет по дивану на четвереньках и вцепляется зубами Вере в ягодицу. Сильно, до синяка.
Этот Надин боевой прием так же выразителен, как Верино отшвыривание. Вера отшвыривает Надю из своего пространства, а Надя выгрызает свое пространство у Веры.
Я пытался взывать к состраданию, увещевал, наказывал. Пока не сообразил, наконец, что девочки мои, когда дерутся, не понимают, какую причиняют друг другу боль.
Я заметил, что если одна из девочек спотыкается, например, где-нибудь на улице и падает чувствительно – драки на время прекращаются. Синяк, шишка, ссадина у любой из сестер неизменно становится причиной перемирия на несколько дней.
Они умеют сострадать друг другу в случае падения и ушиба, потому что обе понимают, как это – упасть и удариться. Но Вера все никак не может сообразить, что чувствует Надя, когда ее бьют. А Надя не может сообразить, что чувствует Вера, когда ее кусают.
Мне кажется, драки закончатся, стоит только девочкам всерьез понять, что они делают друг другу больно.
Я надеюсь на это. Впрочем, мне известны сиблинги, которые причиняли друг другу боль до двадцати лет, до тридцати и даже до самой старости и смерти.
Фото — Ольга Лавренкова
- Читайте также: Погодки: знакомство
