Ни в одной умной книжке не говорилось, что в три года ребенок должен научиться говорить «нет» буквально по любому поводу, всегда и абсолютно категорично.
– Вера, снимай ботинки и куртку.
– Нет!
– Но никто ведь не ходит дома в уличной одежде. Раздевайся, пожалуйста, пора ужинать.
– Нет!
– Ты не хочешь макароны? Твои любимые макароны.
– Нет!
– Может быть, ты будешь вчерашние фаршированные перцы?
– Нет!
– Ну, хоть бутерброд?
– Нет!
– А плитку шоколада? – это, конечно, коварный вопрос.
Но Вера выкручивается:
– Нет! Две плитки!
Примерно уже две недели у ангелочка нашего Веры есть два состояния, и оба невыносимы.
Первое состояние – сидячая голопопая забастовка. К ней Вера прибегает утром, когда не хочет вставать, одеваться и завтракать. Или днем, когда не хочет идти на прогулку. Или вернувшись с прогулки, когда не хочет обедать. Или когда не хочет спать днем. Или когда не хочет спать ночью.
Смысл забастовки в том, чтобы, сняв трусы, сесть голой попой на пол и так сидеть, имея в глазах скорбь. Часами. Дескать, вот сижу, самая несчастная девочка на свете в совершенно антисанитарных условиях голой попой на полу, никто меня не понимает, и только плюшевая собака Лиза скрашивает мое одиночество. И выхода нет!
Надо сказать, что к сидячей голопопой забастовке Вера прибегает действительно в тех случаях, когда выхода нет. То есть почти во всех случаях. Проснувшись, например, утром, Вера последовательно отказывается от всех возможностей продолжать день. Вставать? Нет! Валяться в постели? Нет! Умываться? Нет! Завтракать? Нет!
Никаких вариантов не остается, ситуация и впрямь становится безвыходной, забастовка – тоже не выход, но Вера прибегает почему-то именно к ней. Сидит целый час на полу, шепчется с собакой, потом встает тихонечко и идет умываться, или молча присоединяется к завтраку, или отыскивает в шкафу одежду.
Но все это уже поздно, пора уже одеваться на прогулку. Вера говорит: «Нет, не буду одеваться», «Нет, не останусь дома с папой». Ситуация опять становится безвыходной, и девочка опять объявляет забастовку.
Была бы Верина воля, она бы и на улице устраивала голопопые сидячие забастовки. В знак протеста, например, против того, что качели качаются, а на детских площадках почему-то полно детей. Но к счастью наступила осень.
И вот давеча Вера решила, переходя улицу, попротестовать против того, что через улицу есть пешеходные переходы, сорвала с себя куртку, но штаны сама снять не смогла. Согласитесь, забастовка, при которой ты не садишься голой попой в антисанитарные условия – это не забастовка уже. Пришлось Вере поорать полчасика, да на том и успокоиться.
Второе Верино состояние – счастье. Счастье, как правило, тягостнее забастовки. В состоянии счастья Вера носится сломя голову и иерихонским голосом орет: «Мамочка, посмотри, какая прекрасная получилась… куча одежды, башня, лужа, грязь, чистота, прыжок, полет, падение, игра – что угодно». Счастье длится до тех пор, пока не задашь Вере опрометчивый вопрос, например: «Давай вытрем эту прекрасную лужу?» Вера отвечает «нет», и счастье мгновенно перетекает в сидячую забастовку.
Мы терпим. Мы понимаем – это кризис трех лет. Мы читали в умных книжках. Мы Петрановскую читали и Гиппенрейтер – там все написано. Надо просто переждать. У ребенка становление личности.
Но дело в том, что Надя не читала ни Петрановскую, ни Гиппенрейтер и вообще не умеет читать. Она сидит, ест вкусные макароны, видит, как сестра заявляет макаронам решительное «нет», и, поколебавшись минуту, говорит: «Я тоже нет!» И не ест. Хотя макарон очень хочется.
А орать дурниной не хочется. Но Надя видит, как Вера орет, и принимается орать тоже: «Мамочка! Посмотри какая драная на полу салфетка!» И сама удивляется своему крику. В глазах у нее растерянность. Ибо, конечно, странно демонстрировать симптомы кризиса трех лет – в два года.
Фото: Ольга Лавренкова
