Надя, видимо, была очень голодная, поэтому сразу взяла ложку и сразу принялась есть. А Вера все же была в каком-то патетическом настроении, просто есть она не хотела, а хотела есть, размахивая соленым огурцом. Она протянула руку, взяла соленый огурец из вазочки, но на пальце-то, напоминаю, была свежая царапина, и соленый огуречный сок попал в царапину и стал слегка пощипывать.
– А-а-а! Щипет! – заголосила Вера так, словно щипал ее тот самый орел, что выклевывал печень Прометею. – Щипет! Помогите!
А Надя продолжала ужинать. Невозмутимо отправляла в рот ложку за ложкой.
Мама взяла Веру на руки, отнесла в ванную, поставила на табуреточку у раковины и объяснила, что вот сейчас мы помоем палец от огуречного соленого сока, и жжение пройдет.
– Не-е-е! – заорала Вера. – Будет еще хуже! Давай помажем чем-нибудь! Помоги-и-ите!
– Давай помажем йодом, – предложила мама.
– Не-е-ет! Йодом щипет! Давай помажем кремом!
Мама невозмутимо протянула Вере первый попавшийся крем.
– Дай мне-э-э-э-э-э! – голосила Вера. – Я постою тут и подумаю, как бы помазать так, чтобы не щипа-а-ало.
Она продолжала стоять на табуретке, вздымая к небу оцарапанный палец, держа в руке тюбик с кремом и голося. Из крана текла вода, а Вера не прикасалась к воде, но и не позволяла воду закрыть:
– А-а-а! Больно! Крем! Щипет! Помазать! Вода! Будет еще больнее! А-а-а!
Мама пожала плечами и вернулась на кухню. Надя доела свою порцию, перебралась со своего стула к маме на колени и принялась невозмутимо есть мамину порцию. Мама все равно не ела, прислушивалась к Вериным крикам из ванной, хотя, дабы расслышать, что Вера там орет, следовало бы не прислушиваться, а заткнуть уши.
– Вот придет сейчас какая-нибудь ювенальная юстиция, – сказала мама. – Как объяснить, что у нас ребенок стоит в ванной на табуретке и орет?
Поддерживать диалог было трудно. Приходилось перекрикивать Веру. Но я все же сказал маме:
– Ты путаешь ювенальную юстицию с органами опеки и попечительства.
А Надя невозмутимо доела мамину порцию и полезла на комод, где по Надиным сведениям спрятан был шоколад.
Я подошел к Вере и спросил тихо:
– Чего ты так орешь?
– А-а-а! – отвечала Вера, наглядно демонстрируя, как именно она орет, но не поясняя почему.
– Если сейчас придет милиционер, – продолжал я, – мне никак не удастся объяснить ему, почему ты так орешь.
При слове «милиционер» Вера мгновенно замолкла, как ни в чем ни бывало отправилась на кухню и села за стол.
– Нельзя пугать ребенка милиционером, – сказала мама.
– Но ведь это именно то, чего ты боялась, – парировал я. – Я просто сообщил Вере о твоих чувствах.
– Надо было объяснить, что мы родители, мы ее старшие и ни за что не отдадим ее никакому милиционеру.
– Но ведь ты действительно боишься, что не смогла бы объяснить представителям власти, почему у тебя ребенок стоит в ванной на табуретке и орет как резаный.
– Я бы постаралась объяснить, что у девочки царапина на пальце, и в царапину попал сок от соленого огурца.
Объяснение звучало неубедительно. Мама загрустила от этого и замолчала. А я молча налил себе вина, потому что всегда так делаю в безвыходных ситуациях. А Надя невозмутимо уплетала шоколад. А Вера спокойно приступила к еде. Она наколола соленый огурец на вилку и размахивала им над головой.
Ей все-таки очень хотелось ужинать, размахивая огурцом.
Фото: Ольга Лавренкова
