Помыслы сердца

МИРАЖИ, МИРАЖИ…

Хочу — не хочу… Очень хочется, очень… О, желания наши, желания, куда они нас только не заносят?! Как только нами не командуют?!

В поисках несметных богатств, рассказывается в одной старой истории, отправился капитан Брайт в неведомые страны. Он и моряков увлек обещаниями бесчисленных наслаждений. Опьяненные мечтами, отплывая, и не подумали испросить святого благословения. Надеялись на “госпожу удачу”, на себя, да на крепость корабля. Однако скоро настигла их буря. Шторм разбил мачту, снасти, корабль потерял управление. Его кидало как щепку, куда ветру вздумается. Побросали они провизию за борт, чтоб самим уцелеть. И носило их по воле волн многие дни и ночи. Они не знали, куда занесли их желания да игра стихий. Уже не думалось им о наслаждениях и золоте, лишь бы живыми остаться. А надежда увидеть отчий дом таяла с каждым днем. Начался голод, ибо все запасы в шторм за борт выкинули. Возроптали матросы на капитана, — куда увлек, на что обрек? Да что проку виновного искать? Разве придет спасение, если и его за борт выбросить? Какой ни есть, а капитан.

Долго носило их по волнам морским. Измучились, отощали, налились ненавистью и отчаянием, но всё всматривались вдаль. Как говорится, надежда умирает последней.

И вот однажды раздался радостный возглас:

— Земля! Земля!

Мы каждый день по ней, матушке, ходим, а радоваться ей не научились. А тут все на палубу повыскакивали. Ликуют, кричат, слезами умываются. Видят — остров впереди, весь в зелени. И волны их корабль к этой неведомой пристани подгоняют.

Но кто там? Может, встретят их туземцы копьями и стрелами, да в котлы к обеду побросают?

Пригляделись, видят, на берегу толпа девушек приветливо руками машет, к себе в гости сойти приглашает.

Не верят собственным глазам, но спустили шлюпки и поплыли к хозяйкам земли загадочной.

Их там ласково встретила королева острова. Предложила угощения отведать. Посадила рядом с собой капитана, а когда все насытились, зазвучала музыка, и девушки — одна милей другой — стали в танцах плавать, как по воздуху, озаряя гостей лучезарными улыбками. Закружились головы у молодых гостей и от вина, и от музыки, и от зрелища дивного.

Темнеть стало. Разожгли костры. Каждый моряк выбрал себе подружку, и забыли они про дом родной, про невест и жен…

Так пошли день за днем, ночь за ночью в опьянении да забавах. Королева, став избранницей капитана Брайта, предложила команде остаться у них навсегда, раскрыв тайну острова: здесь царит вечная молодость!

Рассказал капитан своим матросам о предложении повелительницы, пообещавшей им жить без старости, только в наслаждениях. Обрадовались моряки — ведь за этим они и отправились в плавание дальнее, этого и желали.

Так вот она, их мечта сбывшаяся. И опять музыка, танцы, костры, вино…

Но шло неумолимое время, и, хотя все оставались молоды, но в сердцах тоска поселилась. Вспомнились лица близких, любимые лица, ими оставленные, дом родной, хоть и бедненький, но родной, ни с чем не сравнимый. Обещали привезти детям игрушки заморские, а деткам бы на папу, как на диво дивное глянуть.

Пригорюнились молодцы. Уже не веселят их танцы искрометные, не завлекают взгляды-омуты. Поговаривать стали друг с другом сначала тихонечко, а потом всё настойчивее, что пора бы и в родимую сторонку возвращаться. Наконец твердо заявили о том капитану: пора домой! Хватит! Нанаслаждались!

Капитан Брайт сообщил королеве о желании команды вернуться. Опечалилась красавица, но не стала противиться их намерениям. Только предупредила:

— Знайте, что пока вы были здесь, в ваших краях прошел не год, там прошли века. Вы не застанете никого из своих близких. И каждый, кто ступит на берег, превратится в прах. Передал капитан ответ морякам. Призадумались они, поугас их пыл, но потом мысль мелькнула — не обманывает ли их королева, чтобы удержать навеки?

Эта мысль еще больше усилила тоску по родине. Наконец, все твердо заявили, что хотят вернуться к своим близким и родным. Королева не отговаривала, знала, что охотникам за наслаждениями нет числа.

Подготовили корабль к отплытию, запаслись водой, провизией. Устроили прощальный вечер. А наутро, лишь свет забрезжил, подняли паруса, и поплыли, не отрывая взглядов от острова, пока тот не растаял, как мираж.

На сей раз ветер был попутный, и они довольно скоро оказались у берегов своей страны. Подплыли к пристани, а спуститься боятся — вдруг королева правду предрекла.

Дождались, пока человек у причала не появился. Спрашивают — это ли государство такого-то короля. Тот плечами пожимает, не знает этого имени, но подождите, говорит, приведу к вам своего деда, может он что скажет.

Подождали. Приходит дед. Опять о том же спрашивают. Дед почесал затылок, призадумался и ответил, что слышал о таком короле от своего деда, будто был такой и здесь когда-то правил.

Поняли моряки, что, действительно, пока они гонялись за призрачными мечтами, здесь прошли века. Один из матросов все же решил рискнуть — спрыгнул на берег и на глазах у всех превратился в кучку праха. Ужаснулись моряки. А капитан Брайт приказал поднять якорь, и они поплыли в неизвестность, навсегда потеряв родину.

Может быть, они надеялись вновь найти остров наслаждений? Но как найти, если даже название его было им неизвестно?

О, желания наши, желания… Как играют они нами! Не от них ли мы, пьянея, Бога забываем? Забываем о вечном, Небесном отечестве…

ПАРАЛИЧ ДУШИ

Гордость потрясла небеса, гордость Ангела превратила в демона, гордость изгнала наших праотцев из рая и дала нам в наследие скорби и страдания. Гордость превратила землю в потоки и моря слез и крови.
Архимандрит Рафаил (Карелин)

Имя этого “легендарного героя” говорить не будем. Назовем его условно “командующим”, так как покомандовать он любил с детства. Если ребята не избирали его командиром, он, оскорбленный, убегал и повелевал оловянными солдатиками. Был готов на все, лишь бы быть первым. Во времена гражданской он воевал против собственного безоружного народа. Мужики восставали, защищая землю, хлеб, веру. Женщины, дети протягивали руки, прося оставить хотя бы котелок каши в печи, но… по его приказу непокоренные села пылали, а сбежавших в лес душили газом. Опьяненный властью, он не видел ничего, кроме новых звездочек на петлицах. Шли годы, и вот однажды запылал его дачный особняк. Прислуга в тот день была выходная, а жена находилась у соседки, когда донеслась весть, что дача ее полыхает. Она стремглав бросилась к дому: там же осталось спящее дитя! Пробившись сквозь огонь к постельке, схватила малютку и, прижав к себе, помчалась в больницу. Ворвавшись к врачам, обезумевшая мать протянула ребенка:

— Спасите!

Врачи переглянулись, а потом скорбно спросили:

— Как же мы можем спасти, если он весь обуглен?

И только теперь ослепленная горем женщина разглядела, что она принесла… Руки ее застыли и больше не сгибались, не разгибались, так и оставаясь протянутыми к людям.

Командующий возил ее к знаменитостям Европы и Америки. Но самые опытные специалисты лишь сочувственно вздыхали. И вот стало известно, что в каком-то захудалом городке есть врач, который лечит подобные болезни.

Командующему был знаком этот городишко еще по гражданской, там он… Впрочем, лучше не вспоминать! Адъютанты, дозвонившись, доложили, что врач сможет предварительно принять пострадавшую только через месяц. Такого ответа знаменитый полководец не ожидал, впервые в жизни ему довелось проглотить подобную пилюлю. А что оставалось делать?

Прошел месяц. В назначенный день супруги прибыли по указанному адресу. Секретарша, небрежно скользнув взглядом по бумажкам и продолжая старательно шлифовать ногти, снисходительно проронила:

— Ждите, вас вызовут. Прошло пять, десять, двадцать минут. Полководцу никогда не приходилось ожидать в приемных, разве только у “самого”. Но что поделаешь, если больше нет никого, кто мог бы исцелить его жену? Она так и сидела с протянутыми руками.

Пришлось, скрепя сердце, ждать.

Прошел час, другой… Секретарь-машинистка иногда что-то печатала, много болтала по телефону о каких-то пустяках, часто подолгу прихорашивалась.

Время тянулось невыносимо медленно. В душе командующего собирались грозовые тучи. Жена его, глубоко вздыхая, тихо всхлипывала. Наконец, секретарша милостиво разрешила:

— Заходите!

Каково же было изумление вошедших, когда они увидели врача, спокойно просматривающего прессу.

Значит, этот “спец” заставил ждать часами его, творца истории, из-за каких-то газет? Сжав зубы, командующий изложил суть просьбы,
Врач сочувственно покивал головой и, словно извиняясь, сказал:
— У меня очередь на несколько лет вперед. Приезжайте, — он, сморщив лоб, полистал записи, — через год.
— Вы понимаете, с кем разговариваете? — едва сдерживая гнев, проговорил увешанный орденами посетитель. — Я могу вам построить новую больницу, несколько корпусов… Только излечите…
— Я понимаю, понимаю… Через год. Ну, хорошо… — врач сделал вид, что задумался, — через полгода. А пока не могу. Извините!
— Да я вас… — командующий содрогался от негодования. — Да я вас… в порошок сотру! А времена были страшные!
— Пошли! — кивнул он жене. Она с его помощью еле встала, ее лихорадило. Супруги направились к выходу. У самых дверей прозвучало:
— Стойте!
Они остановились, с надеждой и даже с мольбой смотря на доктора. Психиатр медленно, сурово глядя в лицо женщины, подошел к ней и, наставив на нее палец, как пистолет, вдруг резко скомандовал:
— Руки вверх!
Та растерянно подняла сначала ладони, а потом, как крыльями, взмахнула руками.
— Теперь ваша супруга здорова, — облегченно вздохнув, сказал врач. — Простите. По-иному я не мог вам помочь.

Эту историю довелось услышать от другого врача-психотерапевта. В своих лекциях и книгах он вдохновенно прославлял могущество науки.
Примеры, которые он приводил, впечатляли. Однако смущало, что у самого лекаря сын томится в психбольнице, будучи опасным для общества. А папа, “душецелитель”, не знает ни одной молитвы, не подозревая, что болезнь души — это прежде всего гордыня. Она поражает тех, кто живет без Бога.

КУДА ПОЙДЕШЬ?

…Ибо много званых, а мало избранных.
Евангелие от Матфея, 20:16

В встретились Сережа с Людой на набережной, прогулялись немного, а потом она предложила: — Пойдем ко Дворцу спорта. Там сегодня концерт на площади, послушаем.

Сережа не любил, как он выражался, “площадных концертов”, но отказывать девушке, с которой недавно подружился, ему не хотелось. По пути, надеясь ее отговорить, он рассказал:
— В далекие времена в Карфагене стоял медный идол — Молох. У него была бычья голова с рогами, угрожающими тем, кто не поклонится ему. Молох протягивал серебряные руки, требуя дани. И люди, почитая его как бога, приносили ему самое дорогое — своих детей, украшенных цветами. Идол был пуст внутри, и в него как в печь закладывали дрова. Когда истукан раскалялся докрасна, к его ногам возлагали букеты, а на раскаленные руки клали детей. Жертвенный ритуал сопровождал бой барабанов, гром труб, вопли и пляски жрецов. Этот “рок-концерт” заглушал крики младенцев, доводя толпу до безумного экстаза. Демоны ликовали, пожиная погибшие души тех, кто пришел на поклон.

Почему ты сказал “рок-концерт”, — пожала плечами Люда, — ведь рок-музыка появилась в XX веке.

— Ты думаешь? Истоки ее в той древности, которая еще не знала имени Христа. Только в наше время медного идола не ставят, но он на таких сборищах непременно есть и также требует жертв.
— Ты, как всегда, преувеличиваешь, — улыбнулась Люда.
— Если бы так…
Проходя около “Острова слез”, Сережа остановился, перекрестился.
— Ты знаешь, что это за часовня?
— Да-да, она построена в память погибших в Афганистане. Так мы пойдем? — нетерпеливо спросила Людмила.
— Так куда же ты меня зовешь?
— Я же сказала: ко Дворцу спорта. Там будет концерт, танцы.
Сергей, словно не слыша ее, задумчиво произнес:
— Когда митрополит Иоанн был совсем молодой, он как-то зашел на танцплощадку и стал наблюдать за танцующими. Вдруг какая-то пелена спала с его глаз, и он увидел не вертящуюся молодежь, а их дирижеров — кривляющихся бесов. Потрясенный, он несколько минут созерцал страшное зрелище, и когда Господь вернул ему обычное зрение, юноша убежал с танцплощадки, чтобы навсегда посвятить себя Христу.

— И ты тоже хочешь стать митрополитом? — заглядывая в глубину Сережиных глаз, спросила Люда.
Ей нравился Сергей. Интересный, высокий, добрый, открытый, но какой-то странный. Совсем несовременный. Ее обычных знакомых хватало лишь на одноразовые прогулки. Все были на одно лицо: курили, говорили о записях рок-групп, дискотеках, где вчера “балдели”, изображая из себя “крутых”…

Те в первый же вечер пытались обнять, а вот Сережа признался, что в детстве пообещал себе никогда не обижать девочек, потому что и мама тоже когда-то была девочкой. Люда с любопытством слушала Сережу, пытаясь разгадать его внутренний мир. Вот почему и возник у нее этот вопрос:
— Ты тоже хочешь стать митрополитом?
— Да где уж мне! — он махнул рукой. — Митрополиты — люди, которые отвергли мирские развлечения, а я… Кстати, что ты знаешь о месте, куда ты зовешь меня?
— Сейчас там сквер, зимой — каток, место для гуляний.
Они подошли к памятному камню. Сергей прочел высеченные на граните слова: “Зде место есть, идеже земля хранит основание древния церкви града Менска, иже в XI веке возведена бысть”.
В XI веке… Сколько же здесь возносилось молитв, пока храм не был разрушен…
— Что было — быльем заросло, — с некоторой грустью произнесла Люда.
— Не заросло. Не может зарасти. Святое вечно. Мы просто не видим, а оно живет. Как-то сельский священник проходил с сыном мимо храма. Им послышалось пение. Они обошли вокруг здания, думая попасть внутрь, но двери были давно наглухо заколочены. Однако ангельское пение звучало. Говорят, если на развалины монастырей взглянуть из космоса, они светятся. Мы просто слепые, ибо нам не дано видеть духовный мир.
Заметив, что Сергей приостановился, Люда с вызовом спросила:
— Так мы идем, или нет?
— Если ты хочешь, — неуверенно произнес Сергей.
Девушка его чем-то привлекала. Он чувствовал ее чистоту, и ему было бы грустно потерять ее в толпе. И все же он вновь спросил:
— Что за день сегодня?
— 30 мая 1999 года, праздник пива, — засмеялась Люда.
Сережа повернулся к кафедральному собору и вновь перекрестился:
— В этот день Святой Дух сошел на апостолов. Этот день стал днем создания Святой Церкви.
— Ну что ж, поздравляю… — Люда стояла, ожидая.
Сережа вздохнул и тяжело зашагал, явно преодолевая что-то внутри. Его тянуло в храм Святого Духа. Он с детства любил молиться перед Минской иконой Божией Матери. Сюда, перепуганная диагнозами врачей, нося в себе его, еще не родившееся дитя, приходила мама и молила Небесную Заступницу сохранить будущее чадо. У этой иконы на мать снизошло необыкновенное тепло, божественная благодать. Порой эту волну чувствовал и Сережа. Божия Матерь звала его к Себе.

Когда Сергей и Людмила приблизились к подпрыгивающей и кричащей толпе, ей показалось, что они все как марионетки, которых кто-то дергает. Ей вспомнилась танцплощадка, про которую рассказывал Сергей.
В этот момент зазвучал призыв:
— Не расходитесь! Сейчас пиво давать будут!
— Зачем нам пиво? — спросил Сергей. — Пойдем лучше в собор.
Он испытующе посмотрел на девушку. Люда прочла в этом взгляде вопрос об их будущем. Она молча кивнула головой. Войдя в кафедральный собор, Людмиле самой захотелось поставить свечу.

Концерт был в разгаре, когда заполыхали вдали зарницы, на небосклоне появились тучи. Но кто видел это предостережение?! Сердца резонировали в одном ритме — ритме, отключающем сознание, превращающем неповторимые личности в толпу. Уже отчетливо доносились раскаты грома, мелькали над горизонтом молнии. Когда опьянение музыкой достигло апогея, хлынул ливень. Гром загромыхал над головами. Лавина людей кинулась к подземному переходу.
Падая на скользких ступеньках, они давили друг друга, превращаясь в груду тел…

Именно в это время Сергей и Людмила молились у иконы Минской Божией Матери.

НЕ ПЛАЧЬ, МАЛЕНЬКАЯ!

Еще когда Клава была малышкой, она уже стеснялась себя: все вокруг стройные, прыткие, а у нее — горб после неудачного падения.

Клава избегала подвижных игр, стремилась к тишине, одиночеству.

Отца она не помнила. Он рано их бросил. Почему? Ответа девочка не находила. Мама была доброй, ласковой, только почему-то грустной. Дочка, как могла, пыталась развеселить ее, обрадовать. Мама много работала, даже вечерами кому-то что-то печатала, пока не слипались от усталости глаза. Клава рано стала ей помощницей, овладев премудростью машинописи.

Но вот мамы не стало. Клаве пришлось зарабатывать на хлеб самой. К этой поре она стала прекрасной машинисткой. К ней многие обращались, ибо печатала она в срок и без ошибок. Как-то ее попросили сделать чертеж. По черчению у нее всегда были пятерки, и Клава, хотя и нерешительно, взяла заказ. Получилось. И пошло. В ее одинокий дом на окраине города постоянно наведывались студенты, дипломники, инженеры.

Появился как-то в этом уютном домике Степан Андреевич. Попросил сделать несколько чертежей. У Клавы в эти дни было много работы. Она уже собиралась отказать, но Степан Андреевич сильно уговаривал, торт на стол водрузил. Пришлось незваного гостя чайком угостить. А за чаем разговор обычно к ладу ведет. Ей почему-то стало жалко этого уже немолодого человека. Он показался каким-то раненным жизнью, хотя и скрывал свою боль застенчивой улыбкой. Ей захотелось сделать ему что-нибудь доброе. Дала Клава обещание начертить к сроку, хотя и знала, что для этого придется работать по ночам.

Прощаясь, Степан Андреевич внимательно посмотрел на хозяюшку. Лицо славное, взгляд теплый, а вот ростом совсем маленькая, к тому же — горб, хотя и не очень заметный. За что ей его Бог дал — то ли во искупление грехов родителей, то ли для испытания ее духа — кто знает?

Девушка заметила его изучающий взгляд. Когда он ушел, опять потекли мысли про обреченную на одиночество девичью долю. Клава не роптала на Господа, кротко несла свой крест: раз Бог дал, значит, так и надо. Вон соседки-сверстницы уже по нескольку раз “сходили замуж”, да что толку? Все равно на душе пусто.

…Каждую ночь свет в окошке горел до самого утра. Лишь часа на два, на три Клава засыпала и, едва пробудившись, — опять за чертежи. Чертит, а лицо Степана так и мерцает перед нею.

В назначенный день пришел он за своим заказом. От чертежей был в восторге. И опять торт появился на столе, и вновь хозяйка чаем угостила.

Клаве немного грустно было — вряд ли она когда-нибудь вновь увидит его. А Степан Андреевич внезапно предложил в свободный вечер сходить вместе в кино. Клава вспыхнула. Вообще со своим горбом ходить стеснялась, а тут рядом с таким представительным да интересным мужчиной насмешек не оберешься. Взглянув на себя краем глаза в зеркало, отказалась. Но в субботний вечер Степан с билетами нагрянул. Что делать? Обидеть человека? Решилась, пошла.

Соседки на скамейке аж замерли, потом зашушукались: вот так парочка! Да за такого любая побежит. Ну, это ненадолго…

Но пророчества не сбылись. Походили, походили в кино, да и сделал Степан Андреевич Клаве предложение выйти за него замуж. Она — в слезы. Но он твердо заявил:
— Не хочу другой спутницы жизни. Такой светлой души, как у тебя, мне нигде не найти.
Поплакала, поплакала Клава, да и согласилась. Но всегда смущалась: и в загсе, и при венчании, и просто по улицам вместе ходить.
Степан это чувствовал и уговаривал:

— Маленькая, не обращай внимания. Хорошо тебе со мной?
— Очень!
— Вот и слава Богу!
В счастье и радости прошло несколько лет. Вдруг Степан тяжело заболел. Клава с ума сходила, беспокоясь. Он ее заранее настраивал на неизбежный исход:
— Тела, наши временны, а души вечны. Только веруй в Бога. Пусть будет все по Его святой воле.

Слова мало утешали ее. Когда же муж умер, горю Клавы не было конца. Даже чертить не могла — слезы так и капали на ватман, линии расплывались, не видела ничего.
Потом только работой и утешалась, но по ночам все равно плакала. И думала: увидятся ли когда? Есть ли она, вечная жизнь? Порой до утра заснуть не могла.
Как-то скрипнула калитка. Глянула и глазам не поверила — Степан? Не может быть, ведь его почти год, как схоронили!? Бросилась к нему, а он руку поднял, к себе не допуская:
— Маленькая, ты слишком много плачешь. Мне от твоих слез тяжело. Ты лучше помолись. Не убивайся: души наши на небесах будут вместе.
Сказал и растаял, словно его и не было.

Клава уже не плачет. По-прежнему помогает студентам, подает милостыню, часто молится и дома, и в церкви. Теперь ей спокойно: на этот мир смотрит как на дымку, которая скоро рассеется. Она ждет встречи с ним, встречи с вечностью.

ГЕОРГИЙ ПОБЕДОНОСЕЦ

Мальчик Гоша жил в квартире, где была общая кухня на несколько семей. Гоша знал всех соседей. Они ласково к нему относились. Особенно тетя Дуся, увидит его и звонко засмеется:
— А, любимец мой пришел. Ну, подойди-подойди, я тебя оладушкой угощу. Даст и любуется, как тот уплетает.
— Ну что, понравилось? Вижу, вижу: тебе еще одна не повредит.
Времена были трудные, полуголодные, каждый кусочек ценился. Потому, когда мама шла на кухню, как ниточка за иголочкой проскальзывал сюда и Гоша — вдруг что перепадет.
Здесь собиралось много хозяек. Женщины, гремя тарелками и кастрюлями, оживленно делились новостями. Словом, на кухне было интересно.
Днем, когда взрослые уходили на работу и на кухне никого не было, Гошу тоже почему-то тянуло сюда.

Однажды, когда он оглядывал чужие полки, ему явилась странная мысль — пока никого нет, продырявить какую-нибудь кастрюлю.
Гоше никто не говорил, что не все мысли, приходящие в голову, бывают хорошими. Разве можно впустить в дом какого-нибудь бандита? Что он натворит?! Страшно представить! То же самое — допустить в голову злую мысль. Однако Гоша не знал, что ее можно прогнать молитвой, заменив другой мыслью — доброй. Увы, мальчик об этом не слышал и сражаться с плохими мыслями не умел.
Пришла мысль-злодейка к нему раз, потом он забыл о ней, но вскоре она, непрошеная, посетила его и в другой раз, и в третий.

Как только квартира пустела, Гошу как будто кто-то звал туда, где на полках замерли кастрюли. Он поглядывал то на одну, то на другую. А злой помысел все настойчивее и настойчивее звучал в голове:

— Продырявь! Продырявь!
Гоша не понимал — зачем? Ему не хотелось никого огорчать, но привычная мысль уже владела им. Засыпая, он слышал ее как приказ. Лишь просыпался, она приходила к нему первой, и Гоша ждал, когда никого не будет, чтобы перешагнуть порог кухни и решить — какую из многочисленных кастрюль надо продырявить, даже приготовил подходящий инструмент.
Как-то, когда все ушли, он на цыпочках направился совершать задуманное. Половицы скрипели. Впервые Гоша услышал, как тревожно бьется его сердце. Оно словно предостерегало:
— Не ходи! Не надо! В дверях кухни он остановился.
— Что же ты трусишь? — рычал злой голос.
— Зачем? Не надо! Не надо! — умолял другой.
Гоша порывисто дышал. Ноги отяжелели.
Ему трудно было переступить порог. Хотелось повернуться и бежать. Но чей-то голос властно приказал:
— Продырявь кастрюлю, трус! Продырявь хоть одну!
Дрожащими руками он взял ближайшую миску. Сердце его отчаянно стучало, и каждый удар звучал как гром:
— Остановись! Что ты делаешь!
Но уже кто-то другой действовал его руками. Гоша взял отвертку, молоток и ударил.
Его бросило в жар. Уже как в бреду, стал хватать одну за другой все кастрюли, лихорадочно бить по ним.
Продырявив все, он убежал. Потом, услышав разъяренные крики, спрятался. В комнату ворвались соседи, малыша извлекли из-под кровати, трясли перед его глазами дырявыми кастрюлями…
Гоша как сквозь туман смотрел на них, и на вопрос тети Дуси: “Зачем, зачем ты это сделал?” — только сжался и прошептал: “Не знаю…”
Прошептал вслух, и звук собственного голоса пробудил его. Гоша открыл глаза и не увидел перед собой ни дырявых кастрюль, ни разгневанных лиц. В комнате кроме него никого не было. Он посмотрел вокруг, и взгляд его вдруг остановился на иконе святого Георгия Победоносца. Эту икону подарила ему бабушка, говоря:

— Запомни, ты не Гоша, а Георгий. Когда-то на город напал страшный змей. Он поедал детей и требовал все новых и новых жертв. И вот молодой воин Георгий на коне помчался на бой с чудовищем. Ты видишь: еще мгновение, и он пронзит змея копьем. Этот воин — твой святой. Он всегда рядом с тобой. Ты только призови его: “Святой Георгий Победоносец, моли Бога о мне, заступись за меня!”
Гоша прислушался. В квартире никого не было, и опять змеиный шепот прозвучал в его голове:

— Что же ты медлишь?! Все ушли! Иди, продырявь!
Но Георгий, напряженно глядя на икону, перекрестился. Конечно же, ему и раньше говорила бабушка, что это первое, что надо делать с утра, но… Гоша забывал, ленился. И вот теперь он крестится, молясь:

— Святой Георгий Победоносец, моли Бога о мне.
После молитвы ему вспомнились соседи, их доброта и ласка, как они угощали его…
— Продырявь же! Продырявь! — уже издалека шептал какой-то змей.
Но Гоша-Георгий слышал и другой голос:
— Спрячь инструмент! И лучше помолись о соседях. Вспомни, как они любят тебя!
Змеиное шипение звучало все слабее и слабее. Мальчик решительно убрал инструмент и, подойдя к иконе, вновь попросил:
— Святой Георгий Победоносец, моли Бога о нас.

Молясь, он смотрел на икону, как на окно в неведомый мир, в котором у него теперь есть друг.