Мария Городова – писатель, журналист, регулярно ведет в «Российской газете» рубрику «Переписка», где обсуждает с читателями самые острые вопросы современной жизни. Сегодня – новое письмо.
« Здравствуйте, Мария! Пишу вам, преодолевая стыд, боль и чувство брезгливости к самой себе – да как я могла! Пишу не для того, чтобы оправдать свою подлость – то удивительное существо, которое я тогда предала, давно подарило мне прощение. И не для того, чтобы устыдить свою, несмотря ни на что, любимую дочь. Хотя очень переживаю разрыв с ней.
Скорее всего, пишу для того, чтобы разобраться: не мы одни, считающие себя людьми образованными и порядочными, совершили это чудовищное преступление. И не ошибка это вовсе – фашизм, по отношению к беззащитным и безмолвным. Зверство, которое мы привыкли не замечать.
Мария, семь лет назад моя дочка Леночка по любви вышла замуж. А вскоре молодые нас порадовали – Леночка беременна. Ребеночка ждали: все старались беречь Лену, с любовью покупали все эти ползуночки, костюмчики, игрушки. Дочку наблюдали в одном из лучших московских центров: у Миши свой, пусть и небольшой, бизнес, и ради жены и будущего ребенка он ничего не жалел. Сначала причин волноваться не было: Лене двадцать пять, фигурка спортивная, фитнесом занималась, да и врачи ничего тревожного не замечали. Но вот на восьмом месяце, после того как ребята засиделись в гостях, к утру дочка почувствовала боли. Вызвали скорую, и пока везли в центр, отошли воды. Родила через десять часов – но сама, без кесарева. Намучилась. Доченька потом рассказывала, что сначала, пока рожала, с ней все носились – еще бы, платно ведь, а потом вдруг – тишина. Ребеночек, несмотря на преждевременные роды, родился три пятьсот, но на следующий день дочке его не принесли. Вместо того к моей доченьке подошла зав отделением и, как обухом по голове: «У вас родился даун».
Мария, это сейчас я сама кому угодно лекцию про синдром прочитаю. Знаю, что никто в том, что одна из хромосом во время деления клеток куда ей положено не отошла, не виноват. Что слово «даун» — не от английского слова «вниз», а по имени ученого, который синдром описал. И что это совсем не тоже, что идиот… Да много чего я сейчас знаю, но в те дни, даже для меня, срочно прилетевшей на роды дочечки, известие прозвучало как страшный приговор. А каково дочке это услышать – после родов-то?
А докторша, седая холеная дама, тут же, без перехода, Лену и спрашивает: «Отказ сейчас писать будете или с мужем посоветуетесь?» И на растерянные вопросы дочки: «Почему даун, откуда?», высокомерно объясняет, что преждевременность родов тут не при чем (это правда), что роды врачи провели безукоризненно (вот это не совсем правда, хотя сейчас что уж говорить). Что вообще случайность, что ребеночка спасли: у них инструкция – таких не спасать, все равно не жильцы…
Лена потом рассказывала, что когда она врачиху слушала, у нее такое чувство было что все – крах всех надежд. Докторша говорила безапелляционно, как по учебнику, и от ее слов просто ноги подкашивались: «психическая неполноценность», «исправить хромосомные дефекты невозможно», «умственное недоразвитие от нерезко выраженной дебильности до идиотии», «врожденные пороки сердца, аномалии пищеварительного тракта», «сниженный иммунитет». И вывод: «Да зачем вам это, вы ж молодая, вы себе еще нормального родите! А дауну в больнице лучше будет!» А когда докторша удалилась, нянечка добавила: «Дауны, сколько ни объясняй, не могут научиться горшком пользоваться!» Просто прессинг какой-то шел. И при этом, вроде бы все добра нам желали…
А дальше – самые стыдные моменты моей жизни: Ленка с Мишкой написали отказ, и скажу честно: ни я, ни родители Мишки даже не думали их отговаривать. Ленка была все время на грани истерики. А Мишка то обещал судиться с врачами: ему все казалось, это они виноваты – мол, почему раннюю диагностику не провели, аборт бы сделали и не мучались. То, наоборот, Ленку подозревал во всех смертных грехах – мол, у нее раньше, до него, аборт был, вот и не смогла нормального родить… Одним словом, кошмар. Ну, Мишкин отец, посмотрел на все это, да и подарил ребятам тур по Европе – пусть развеются.
Дети уехали, а у меня почти сразу муж с инсультом слег. Больше двух лет я при нем, как привязанная была, с Леной — только по телефону. А в июне муж умер. Похоронила его, сорок дней прошло, полгода. К детям съездила – у них, вроде, все налаживаться стало – машину новую взяли, работы много, не до меня… Домой вернулась, а дома такая пустота… Подруги советуют: «Чего киснешь, волосы покрась, причесончик сделай – и в Интернет! Там такие мужики плавают, какие твои годы, еще так зажигать будешь!» Попробовала, да, видно, не зажигалка уже – не пошло. Сижу дома, в трехкомнатной квартире одна и все про отказничка нашего вспоминаю – а как она?
Честно скажу, в детский дом долго собиралась – то приболею, то еще что-то помешает. Наконец, решилась. Договорилась заранее, приезжаю (а это в другом городе). В группу меня не пускают, в актовый зал велели пройти. Ничего дурного сказать не могу: в актовом зале чисто, красиво, аквариумы стоят, картины висят, цветочки везде. Вынесла мне няня ребеночка. А я, как ее увидела, так в привезенный подарок прямо и вцепилась: тяжело было на это смотреть. Ребеночку уже три годика, а выглядит года на полтора: ручки тоненькие, коротенькие, шейки почти нет, волоски жиденькие, рот приоткрыт, слюна вниз течет. И смотрит – нет, не глупо, взгляд как раз умный, не мутный, но безучастный какой-то.
«Сонечка у нас уже стоять может», – нахваливает няня. Поставила ребеночка, а мне совсем худо стало: колготки гармошкой собрались, ножки тощенькие, стоит, за няню держится, как былинка покачивается, а коленки как-то странно, вроде бы наружу смотрят.. А нянька все нахваливает: «Сонечка хорошая, да вы ее не бойтесь, берите на руки, не тяжелая! Можно на улицу отнести – она еще сегодня не гуляла!»
Взяла я Сонечку на руки, как ни в чем не бывало, а внутри прямо буря: даже не могу описать своих чувств – и неприязнь почему-то какая-то к няньке – что она мне диктует, что делать? И обида непонятно на кого, и чувство вины, и боль, и брезгливость даже… Но держусь, виду не показываю. Вынесла девочку во двор. Смотрю, а она солнце увидела, глазки сощурила – мордашка забавная такая стала. А это июнь был, пух в саду летел, и вдруг, вижу, девочка ротик открыла и к пушинкам тянется, шейку свою коротенькую напрягает. «Господи, – думаю, – это что ж, она этот пух ртом поймать хочет?!.» Думаю так, а сама, даже не знаю почему, помогаю ей – навстречу к летящим пушинкам ее подношу. А они летят, легкие такие, не поймать. И одна пушинка Сонечке прямо на щечку легла: тут девочка зажмурилась, как от счастья, а потом повернула головку ко мне и улыбнулась – будто подарком одарила. И глазки умные-умные, и такая любовь в них…
Господи, не помню, как назад Сонечку отнесла, как няне оставила, как ноги меня из здания вынесли. Вышла на улицу, села на краешек детской песочницы, и не могу дальше идти – слезы душат меня. Наверное, за всю свою жизнь столько не плакала, так этот несмышленыш одним своим взглядом все в моем сердце перевернул. И стыдно мне было за свою подлость и малодушие, и больно за нее, и обидно – как же я до такого дожила, что могла такое чудо предать.
Не помню, сколько времени прошло. Уж стемнело, из дома няни да воспитательницы повыскакивали – а я все реву как белуга. А когда они меня чаем да валерианкой отпаивали, я уже знала – Сонечку я теперь никому не отдам.
Мария, Сонечка уже давно со мной: и ходить мы научились, и говорим уже, и регулярно в Москву в реабилитационный центр для даунят ездим. Только вот мама Сонечкина нас не приняла: даже остановиться у нее в Москве не можем. Как узнала, что я Сонечку все-таки беру — прекратила общаться. Я ее не осуждаю: с Мишкой они развелись, ей теперь надо личную жизнь устраивать. Да и времени на то, чтоб осуждать, у меня нет: слишком уж много мы с Сонечкой его потеряли, наверстывать надо»
Алла Григорьевна
Здравствуйте, Алла Григорьевна! Серафим Саровский считал семьи, в которых рождаются такие особенные дети «отмеченными» Божьей любовью, призванными на особый путь стяжания особенных божественных даров.
И они действительно особенные, эти люди с синдромом Дауна. Всегда доброжелательны, всегда доверчивы и открыты. Если человек к ним недобр – не станут отвечать, будут страдать, замкнувшись в себе. Не умеющие врать, не увидят чужого коварства. Обиженные, не придумают в ответ пакость – они патологически не способны ко злу. Думаю, что те, кто относит все эти качества в разряд аномалий, отчасти правы. Вопрос в том, стоит ли считать лживость, лицемерие, злобу, зависть, агрессию, подозрительность нормой?
Говоря о людях с синдромом Дауна, упоминают их короткую память. Но, скажите, какая нам польза от «долгой», если мы лучше всего помним обиды, и почти никогда – добро?
Или вот деньги. В медицинских справочниках пишется о неспособности этих особенных людей с ними обращаться. Как пример – даже тех, кто сочиняет стихи и научился обращаться с компьютером, – есть среди этих особенных и такие, но даже их невозможно научить не отдавать деньги тому, кто скажет, что эти деньги ему нужны. В наше хищное время – точно идиотизм.
Алла Григорьевна, знаете, мне иногда кажется, что люди с синдромом Дауна – это такие посланники любви. Они посылаются в наш мир, так легко о любви забывающий, и их появление не зависит ни от географии, ни от социального положения родителей, ни от времени. Посылаются, чтобы напомнить нам о чистоте, искренней любви, всепрощении. Кстати, эта теория хорошо объясняет, почему они так похожи: все очень просто – чтобы мы их все-таки узнали.
Мария Городова. Ветер Нежность.
Мария Городова. Ветер Нежность.
Выходит в свет новая книга Марии Городовой «Ветер Нежность». 3 сентября в 13-00 на Московской Международной Книжной Выставке-Ярмарке состоится презентация новой книги. Приглашаем всех желающих в новый павильон ММКВЯ-2009, проезд до ст. м. ВДНХ, стенд издательства «АСТ».
