Протоиерей Николай Чернышев, клирик храма Святителя Николая в Кленниках, иконописец, член Патриаршей искусствоведческой комиссии размышляет о том, должен ли иконописец следовать мнению заказчика, условен ли языки иконописи, что это за язык и о многом другом.
Протоиерей Николай Чернышев
- Окончил художественно-графический факультет МГПИ им. Ленина в 1983 г. Работал реставратором в отделе реставрации станковой и темперной живописи ВНИИ Реставрации и в МДА – 1985-1987.
- Иконописи учился в 80-е годы у И.В. Ватагиной, затем у архимандрита Зинона (Теодора). Участвовал в организации иконописной школы при МДА.
- Окончил Московскую Духовную Семинарию. Член Патриаршей Искусствоведческой комиссии со времени ее основания. После кончины протоиерея Александра Куликова — временно исполняет обязанности настоятеля храма свт. Николая в Кленниках.
- Участвовал в росписи Николо-Кузнецкого храма в Москве, храма св. вмч. Димитрия Солунского в селе Дмитровское (Моск. Епархия), Покровского храма МДА. Со времени возвращения Церкви храма свт. Николая в Кленниках совмещает священническое служение в нем с работами по восстановлению этого храма.
Иконы храма святителя Николая в Кленниках (ФОТО)
— Вы крестились будучи студентом художественно-графического факультета педагогического института. Вообще, кажется, есть некая тенденция, что, обучаясь мастерству художника, человек приходит к вере?
— Могу сказать о себе — учеба в большой мере повлияла на мой приход к вере. Когда всматриваешься в архитектурные памятники, в иконы и даже в светские картины — начинаешь о многом задумываться. Ведь мировое и отечественное художественное наследие — оно во многом христианское, во многом — православное. И, соприкасаясь с шедеврами, ты начинаешь размышлять о смысле тех форм, в которых они создавались и об их содержании. Следующим шагом часто бывает движение к вере…
— Иконопись, в свою очередь, привела Вас к священству?
— Меня крестил протоиерей Александр Куликов, и именно он мне сказал, причем достаточно быстро после моего крещения: «Ты станешь иконописцем и священником». Так по его благословению и случилось. Он же меня готовил и к тому, и к другому.
— Для Вас его благословение было неожиданностью?
— Для меня это было неожиданной степенью доверия. Я не думал, что он окажет мне его в такой мере.
— Получается, на Вас двойная ответственность — священства и иконописи?
— Да, двойная ответственность. И это на самом деле — тяжело. Даже физически трудно все успеть. Пастырство занимает время, и это вполне естественно, ведь оно является главным служением. Но и иконописью невозможно заниматься между делом, в качестве некоего хобби. Сейчас, к сожалению, существует такая тенденция, когда люди от нечего делать решают: «А давай-ка я иконки попишу!» Понятно, что ничего хорошего из этого не выходит. Иконописи надо посвящать всю жизнь.
— Как Вы тогда успеваете, где берете силы?
— Можно сказать, что во многом —все-таки не успеваю. По крайней мере, столько, сколько хотелось бы сделать. А силы дает сознание ответственности. Ты начинаешь усерднее молиться, всматриваться в древние образцы, вспоминать о человеке, заказавшем икону или о храме, для которого икона предназначается. И думать, что человек ждет, что работа — не просто твоя личная прихоть, а церковное послушание…
— Кто были Вашими учителями в иконописи, ведь когда Вы начинали, официального обучения этому, естественно, не было?
— Отец Александр Куликов предложил мне учиться иконописи у удивительного человека, духовного чада отца Всеволода Шпиллера, прихожанки храма святителя Николая в Кленниках — Ирины Васильевны Ватагиной. Она чрезвычайно ценила преемственность своего труда от монахини Иулиании (Марии Николаевны Соколовой). Именно Ирина Васильевна и стала моим первым учителем иконописи. Обучение у нее было чисто практическим. Первым моим «учебным заданием» стало участие в росписях алтарей Николо-Кузнецкогохрама, которые возглавляла Ирина Васильевна.
После окончания росписей она давала мне определенные упражнения, я их выполнял, и вскоре отец Александр стал просить написать первые иконы. Естественно, я их делал под руководством Ирины Васильевны. Через несколько лет я познакомился с архимандритом Зиноном (Теодором) у которого продолжал обучение. В 2007 году Ирины Васильевны не стало, но я помню все, о чем она мне говорила и считаю себя ее учеником, а также учеником отца Зинона.
— Учеником — явно не только в техническом смысле…
— Мне очень запомнилось высказывание Ирины Васильевны, что для иконы необходим свет, светоносность. Жизненная, жизнеутверждающая и творческая энергия. Это Ирина Васильевна считала главным в иконописном каноне, а не некие определенные фотографически точно перенесенные формы. С тех пор я считаю своей духовной и профессиональной задачей, передать в иконе эту светоносность.
Ирина Васильевна Ватагина показывала истинный глубинный смысл иконы, учила тому, какой должна быть жизнь иконописца. Учила не специальными назиданиями, а собственным примером, полностью посвящая свою жизнь иконописи и реставрации.
— А жизнь иконописца чем-то отличается от жизни, скажем художника-пейзажиста?
— Тем, что это не профессия, а образ жизни. Здесь на второй, на третий план отходит заработок. Главное — это исполнение того предназначения, которое Церковь видит для иконописца.
— Но с этой точки зрения молодых иконописцев недобросовестные заказчики могут просто использовать: «А сделай-ка нам работу бесплатно, ведь это служение, а не презренное зарабатывание денег?»
— Вот поэтому, в том числе, стезя иконописца — нелегкая. Понятно, что нужно, прежде всего, совестливое отношение с обеих сторон — и со стороны иконописца, и со стороны заказчика. Увы, такое наблюдается не всегда и то, о чем вы сейчас сказали — происходит не так уж редко. Есть ужасные случаи, когда настоятель, договорившись с бригадиром художников об условиях работы, выгоняет их после того, как они уже исполнили, скажем, четверть иконостаса или настенной росписи. Ничего не заплатив, якобы за плохое качество. После этого нанимают следующую бригаду, и та выполняет следующие работы с тем же результатом и так далее.
Этот ловкий прием стал, увы, «традиционным», и получил название «конвейер». Как перевоспитывать таких настоятелей — я не знаю, Бог им судья. С другой стороны, следует приучать молодых иконописцев, что икона — это не товар. Ее можно продать за деньги, но во время работы иконописец не имеет права думать о товарных свойствах своего труда. Но, повторяю, совестливое, а не коммерческое отношение должно быть с обеих сторон, им все должно начинаться и им же заканчиваться.
— А насколько заказчик правомочен вмешиваться в работу художника?
— По настоящему заказчик должен указать тему, может быть — программу, если речь идет о какой-то многофигурной росписи — то, что он желает видеть таких-то святых, такие-то сюжеты. В том случае, если заказчик некомпетентен, как должны располагаться сюжеты и где какие святые должны быть изображены, он не имеет права ничего подсказывать иконописцу. А вот иконописец обязан знать эти церковные установления, где какой сюжет и какого святого должно изображать.
Но существует проблема — заказчик часто дает деньги и иногда требует за них каких-то недопустимых художественных решений. И здесь иконописцу идти на поводу у низкого вкуса или просто отсутствия грамотности нельзя.
— Ну как спорить с заказчиком, если на его деньги храм восстанавливается? Обидится, деньги заберет и — все. А иконописцу и от настоятеля достанется…
— Со стороны архиерея должны быть выданы определенные указания: во что может и должен вмешиваться священник, настоятель, а вот что он не должен вмешиваться. Например, в его компетенции — решать, какие иконы освящать, а какие — нет. Необходимы и четкие установки по поводу того, что должно быть на совести иконописцев, которые, в свою очередь, обязаны быть грамотными, образованными церковными людьми.
Свести к минимуму сиюминутную суетность
— Икона — отражает реалии времени, в которое она была написана?
— Специально думать об этом и стремиться сделать так, чтобы икона отразила наше время, никогда не надо. Потому, что апостолом Павлом заповедано нам на все времена «не сообразуйтесь веку сему, а преобразуйтесь по образу будущего века». Призвание иконы — быть образом в вечности. Но, конечно же, история искусства, иконописи, показывает нам, что всегда можно отличить икону разных эпох с точностью если не до десятилетия, то до половины века.
Хочешь — не хочешь, иконописец живет во вполне определенной среде, и она откладывает отпечаток на его мышление, на образ жизни. Уйти от этого совсем — нельзя, даже если иконописец монах и жизнь свою связывает с монастырем, все равно это монастырь или IX — X веков, или XIV — XV, или XIX — веков.
— Но все-таки, как сделать так, чтобы не пустить «сей век», особенно наш, суетный и нервный — в икону?
— Помнить, что призвание иконы — быть образом Вечности. Для отображения современности есть светское искусство. Оно тоже может являться благословенным, если художник честно отражает свое время. А для иконописца прежде всего нужно знать, что его задача — совсем не в этом. Понято, что может быть невольное вхождение в икону недолжных черт современной действительности…
Свести это вхождение к минимуму можно, если быть верным Преданию, писать не от себя, не так, как заблагорассудилось, а всматриваться в наиболее совершенные образцы лучших эпох иконописи. Но не копировать, а перенимать все лучшее. И, повторяю, как можно больше вживаться в церковное Предание.
— Как иконописцу остаться на тонкой грани — быть верным Преданию и не нивелировать свою творческую личность?
— Мне кажется, об этом можно не заботиться. Если человек действительно думает об образе, он не станет слепо и бездумно срисовывать все особенности индивидуального почерка древнего мастера. Он будет черпать знания и вдохновение, вглядываясь в лучшие образцы. Именно на этом всегда выстраивалось обучение иконописи, когда перед художником находилось несколько более древних образцов, и, глядя на них, он создавал свою работу.
А творческие особенности — они никуда не уйдут и обязательно проявятся. Если, конечно, иконописец не будет ставить такую задачу специально. Это все равно, как думать о походке, об акценте своей речи. Нужно только стремиться к правде, и все. Тогда красота станет следствием правды. Как только начинаешь задумываться о манере — походке, речи — тот час возникает не что-тоболее совершенное, а искусственное фальшивое манерничанье.
И не надо думать, что иконопись — это обязательно обращенность исключительно в прошлое, неизбежное повторение только средневековых форм. Это старообрядческий подход. А для православного человека такой задачи никогда не было. Например, Дионисий — он и для своего времени, а не только для нас, был художником оригинальным, невиданным. Это было новое слово, но опять, подчеркиваю, я уверен, что он не ставил перед собой задачи написать «нечто особенное». Он писал так, как требовала его душа….Кто-то работает более традиционно,кто-то — более новаторски. Это, повторяю, будет получаться сам собой от степени искренности человека.
Как писать святых — современников
— Как писать на иконах святых, живших в прошлом веке: существуют фотографии, кинопленки, их запечатлевшие и традиционный «византийский» подход — не очень-то воспринимается, а уж реалистический — тем более?
— Один художник и искусствовед сказал мне как то, что фотографии современных святых очень часто бывают лучше, совершеннее их икон. И это, конечно, укор нам, иконописцам. Оказывается, что даже техника фотографии способна передать больше, чем сейчас передаем мы. Это говорит о том, что нам еще предстоит размышлять над вопросом — как именно изображать современных святых, чтобы икона по выразительности, по глубине образа превзошла фотографию.
А фотографии исповедников, новомучеников — действительно искренние, глубокие, выразительные. Иногда на них нельзя смотреть без слез. Но для иконописца фотография это только материал. Икона же требует существенных обобщений. Мы говорим: вот это искусство фотографично, иллюзорно, вот это — искусство, превосходящее фотографичность. И дело здесь именно в обобщениях. Не в том, что иконописец должен создавать какой-то условный язык.
— Но ведь часто по отношению к иконе мы как раз слышим об условности…
— Язык иконы — не условный. Это больший реализм, чем искусство Ренессанса, творчество передвижников. Потому, что как раз благодаря найденным обобщениям, образ становится более содержательным. Подчеркиваю, не упрощениям, а обобщениям. Этому иконописцы прошлого учились у культуры Египта, Древней Греции.
Для иконописи эти обобщения должны быть такими, чтобы в человеке, изображенном на иконе, проявлялся Христос, жизнь человека во Христе. Мы ведь прославляем, называем человека святым именно за это, что в его жизни проявился Христос, а не за собственные человеческие свершения. Это и призвано выявить в иконах. Для этого и создается иконописный язык.
— Но вместе с тем каждый святой на иконе должен быть индивидуален?
— Да, каждый святой должен быть на иконе неповторимой личностью. И на древних иконах никогда не спутаешь святителя Николая с апостолом Павлом или Василием Великим. Икона всегда более, чем портрет.
Сейчас распространено такое мнение, что икона — лишь некий знак. Нет, не знак, даже начиная с живописи катакомб. Никогда иконописцы не приближали свои изображения, например, к языку египетских иероглифов. В раннехристианских работах всегда оставался человек. Например, образ Доброго Пастыря. Это аллегорическое изображение Христа, поскольку тогда первым христианам было опасно из-за гонений изображать Его узнаваемым. И найден был язык аллегорий. Мы видим изображения якоря, рыбы — известные символы Христа первых веков христианства.
Но вы посмотрите, как органично изображена эта рыба! Это не какой-то условный значок! Условными знаками можно назвать такие изображения, которые люди могут понять только в случае, когда есть договоренность о том, что стоит за этими знаками: вот это знак параграфа, это плюс, это дорожные знаки. И человека нужно научить значению этих условных знаков. Символы — гораздо больше. Символ самим своим обликом указывает на то, что он призван являть. Например, крест — это уже не знак плюса, это символ. Глядя на крест, мы вспоминаем, что он стал орудием нашего спасения, на кресте совершилась Жертва за каждого из нас.
Икона использует символы, но художественное решение икон строится, конечно, на языке, который превосходит знаковость и символичность и становится символическим реализмом.
Подлинность иконы
— Насколько остро сегодня стоит проблема того, что церковным искусством может заниматься кто угодно, в том числе неверующие, язычники?
— Это страшная проблема, даже — трагедия. То, что ведет к совершенному обесцениванию иконописных произведений. В каком-то смысле икона для Церкви должна быть тем, чем для государства является денежный знак. Государству важна подлинность денежных знаков, и за фальшивые дензнаки положено страшное наказание. Близко к этому должно быть и в Церкви по отношению к тем изображениям, о которых идет речь.
Нельзя допускать, чтобы люди, не обладающие опытом жизни в Церкви, пытались что-то изображать, — или ради денег, или из желания продемонстрировать пригрезившееся им «явление». Этих изображений (иконами их и не назовешь) становится все больше, и они заполняют зрительное пространство современного человека.
— А кто должен следить за тем, чтобы подобных «икон» не возникало? Священник?
— Здесь не в силах ничего сделать отдельные священники и отдельные настоятели. Нужно действие именно Церкви в целом, более четкие определенные указания от церковной иерархии и неприятие церковным народом подобных изображений. К сожалению, народ принимает. Людям часто все равно, лишь бы был только нимб, нарисованная добренькая улыбочка, имя святого подписано — больше ничего и не надо. И заполняются дома именно такими языческими изображениями, которые ничего общего не имеют с культурой православия. Это происходит в забвении наибольших высот нашей культуры….
— А разве не все равно, около какого (с художественной точки зрения) образа молиться? Человек, стоящий перед иконой — бумажной репродукцией не очень качественного оригинала не может испытывать тех же духовных радостей, что и тот, кто молится перед шедевром иконописи?
— Совсем не все равно. Именно поэтому Церковь так тщательно следит за каждым словом, которое исходит из нее, именно поэтому она должна не оставлять без тщательного внимания каждое изображение. Понятно почему. Есть такое выражение «дух творит себе форму». И формы, которые окружают нас, воздействуют на человека, на его дух, на его жизнь. Разве не утомляемся мы оттого, что видим на улицах города? Утомляют не только автомобильные пробки, но и то, на что мы смотрим, стоя в этих пробках. И это уродует человека, вгоняет его или в озлобленность или в тоску и еще во множество других недолжных состояний. И исподволь они разрушают человека.
Существует принципиальная разница — или человек вырастает в зрительной среде спального района, лишенной каких-то культурных ценностей и кроме коробок не видит ничего. Или человек вырастает, скажем, в почти ушедшей культуре деревни. Смотреть на формы деревенских изб — радость и удовольствие, в том числе и для художника. Думаю, что человек, живущий в центре Петербурга, постоянно глядящий на этот город-музей — это все-таки несколько иной человек, хоть немного, чем уроженец спального района.
Все это касается и икон. Неблагоприятно влияет на человека, если он что-то средненькое видит пред собой или еще хуже, если это средненькое, посредственное еще и размножено, растиражировано на тысячи экземпляров. И нет никаких отличий икон в одной квартире, другой, третьей. В одном храме, в другом, в третьем… Тогда нечто существенное теряется в человеке, дорогое для того, кто входит в храм.
Ведь в храме он должен вглядываться во что-то неповторимое, что составляет непреходящую сущность, неизменную традицию иконостаса, всего каноничного убранства, но при этом неповторимое никогда. Неслучайно в средневековой христианской эстетике понятие «красота» приравнивалось к понятию «бытие». По слову святителя Иоанна Златоуста, «Красота там, где Дух Святый».
Никольский придел храма свт. Николая в Кленниках
— Почему сегодня много похожих друг на друга икон? У Ольги Седаковой есть книга «Посредственность, как социальная опасность». Люди не до конца увидели эту опасность. К сожалению, может показаться, что в безликости, одинаковости работ нет ничего страшного. Но деградация духовной стороны личности человека во многом связана и с этим.
То, как именно смотрит человек на мир, будет в дальнейшем во многом определять его жизнь. Об этом, именно об этом Господь сказал в Евангелии «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло» (Матф.6:22). То есть от нашего воззрения будет зависеть и наше суждение и практика нашей жизни.
— Иконописный канон — это такая тайна, которую Церкви предстоит в течение жизни постепенно раскрывать. Есть схоластические, для семинарских учебников, определения канона. Но ими трудно пользоваться в жизни для определения, какая икона канонична, какая нет. Поэтому об этом приходится размышлять и это-то хорошо. Значит, настоящие глубинные церковные понятия требуют от нас творческого их понимания, не вмещаются в какие-то упрощенные формулировки. Это может быть действительно что-то простое, но не упрощенное, к чему еще предстоит подойти.
— Собирающемуся стать иконописцем нужно приготовиться к тому, что это тяжелый труд. Иконопись — не хобби, не модное, легкое увеселительное занятие, приносящее быстрые деньги. Это требует долгой, каким бы талантливым человек, всесторонней подготовки: и молитвенной, и богословской, и художественной, и исторической, и технологической. И в человеке должна быть убежденность и видение своего призвания…
Дальше жизнь покажет, действительно ли его это дело. Повторяю, славить Бога можно по-разному — и через пейзажи, портреты. Однажды меня спросили, любой ли язык годится для Богопозания и для прославления Бога. Если ставить такую задачу, думаю, что любой человеческий, творческий, научный язык для этого годится.
— Не думаю, что современники древних икон, создававшихся, например, в Ростове, Новгороде, задумывались, к какой школе они принадлежат. Это не церковная, а чисто искусствоведческая проблема — различать по школам, регионам. Думаю, что сейчас не об этом следует думать: действительно ли моя икона принадлежит московской школе или новгородской или «имперской — петербургской». А просто — вдумчиво и искренне делать свою работу.
Православное искусство всегда было восприимчиво к достижениям разных художественных школ и впитывало лучшее, что было в Константинополе, провинциях Византии и тем более внутри Древней Руси.
— Иконописцу необходима все большая погруженность в Предание. Его глубокое изучение поможет уходить я от каких-то сложившихся мифов об иконе. От тех стереотипов, которые, постепенно, в собственной работе вскрываются и которые приходится преодолевать.
— Есть безусловные великие достижения и в светском искусстве XIX века, но это искусство, оторвавшись от церковного канона, оторвалось и прежде всего от тех задач, которые требует Церковь от искусства церковного. Оно стало принципиально другим, не только по формам своим, но и по содержанию. Однако и оно может прославлять мир Божий, например в пейзажах. Если говорить об изображении человека, то здесь мы дерзновенно можем попробовать обобщить и высказать основные идеи для светского искусства: человек, стремящийся жить с Богом — прекрасен и становится все прекраснее.
Но как мало таких образов мы видим в литературе и в изобразительном искусстве! Чаще в светском искусстве мы видим другое: примеры, как человек, отходящий от Бога, становится все безобразнее. Вот та правда, которую являет нам светское искусство, вот чем оно ценно. Искусство Церкви являет нам не эти отрицательные и относительные идеи, а показывает человека, встретившегося с Богом, самого Богочеловека. И у искусства иконописи есть для этого средства.
— К иконопочитанию, даже в церковном обществе примешиваются нередко чуждые, противоположные ему формы и свойства, под видом «благочестия» уводящего человека об опасности которых предупреждали иконоборцы. С древности, например, до сих пор продолжается изображение Бога — Отца, не изжито отношение к иконам как к языческим амулетам и оберегам.
— Одно из неверных отношений к канону, на котором соблазняются многие, — законническое. Вот категоричное предупреждение Спасителя: «Берегитесь закваски фарисейской» (Мф. 16:6) — это сказано именно о законничестве, искажающем Закон Божий.
— Впервые иконы я увидел в детстве, в Третьяковской галерее. Сначала меня отец повел на второй этаж, где показывал шедевры XIX века и после этого мы пошли смотреть икону. Это было что-то ошеломляющее своей именно иноприродностью, взгляд на совершенно иной мир! После этого интерес к иконе уже не пропадал.
— Есть иконы традиционные, но не канонические, а потому и не истинные, несмотря на свою традиционность. Например, «Бог — Саваоф», «Отечество», «Троица Новозаветная», «София, Премудрость Божия», различные аллегорически-дидактические изображения XVI — XVII веков. Древность подобных «традиционных» икон не делает их истинными.
— Икона способна привести человека к Богу. Именно потому, что она призвана являть нам Горний мир, являть Божий мир. И в той степени, в которой она его являет, она и приводит человека к Богу. Здесь прямая связь.
ФОТО Юлии Маковейчук
Иконы храма святителя Николая в Кленниках (ФОТО)
Читайте также:
Благословенный труд. Творчество монахини Иулиании (Соколовой)
Павел Бусалаев: Быть иконописцем – лучшая возможность для художника в этом мире (+ФОТО)
