Протоиерей Алексий Потокин: Мало просить прощения — нужно им делиться
Вопрос о прощении является главным и определяющим для человека. Этимология этого слова указывает на то, что мы – люди только тогда, когда челом обращены к вечности. Именно отношение с вечностью и определяет человека. Что вечно? Если человек скажет, что ничто не вечно под луной – он будет прав, под луной не вечно ничто. Но есть вечная душа. И поэтому когда мы говорим о прощении, мы говорим о душах, об их отношениях с другими.
На этот вопрос о прощении мне придется отвечать несколько раз. Начало его лежит в памяти о том, что было вначале, об основах бытия. Бытие принадлежит Богу. Бытие – это то, что всегда. Бога мы называем Сущим, это Тот, Кто есть, Тот, Кто был, и Тот, Кто будет. Если я когда-то не был – я не принадлежу к бытию. Если у меня закончится жизнь – значит, я к бытию не принадлежу, даже если я сейчас живу прекрасно. И Его бытие основано на единстве между разными лицами в постоянной взаимности. Оно, можно сказать, в дружбе, в личных отношениях Отца и Духа, Духа и Отца, отношениях Отца к Сыну, Сына к Отцу. Именно это единственно подлинная взаимность. Это слово сейчас затерто, оно означает скорее какие-то чувственные вещи. Относится оно, вообще говоря, именно к вечному пребыванию одного с другим. Не подневольного пребывания, а желательного, с намерением исполнять волю другого. И проявляться оно будет, если это пребывание для меня желательно как радость, как ожидание другого, как сокровище. Если мне другой мил – мне хочется о нем узнавать, ему хочется узнавать меня. В этой взаимности, которая обновляется, жизнь всегда связана именно с познанием, вечным открытием друг друга.
Признак того, что людям сейчас не хочется жить, – это нежелание детей учиться. Они узнают у своих родителей и сами потом видят, что жить незачем, поэтому и учиться не интересно и не надо. Если человеку нравится жизнь, любая – он будет учиться легко. Такая глубокая взаимность двоих и является главным сокровищем веры. Она только и является и называется жизнью. Всё остальное, что не причастно к этому бытию, называется смертью. Адам отпал от взаимности не по каким-то тяжелым обстоятельствам: ему просто стало неинтересно с другим, ему стала интересна воля своя, он хотел ее насытить. Он хотел попробовать, как вообще быть одному, приятно ли есть-пить без другого?
Так что уход от этой взаимности и является той трагедией, с которой мы живем, начиная с первых времен. Беда нашего общего человечества и нашей веры в том, что мы забыли, что является жизнью, что является блаженством. Это сокровище называется счастье. Я считал некоторые статьи, и в православной литературе говорится о счастье именно самого человека. Здесь немножко другое – ты счастлив другим, тебе неважно, каково тебе. Поэтому если ты влюблен, и другому благо, а тебе трудно – твоя трудность ничто. И наоборот, если ты одет, обут и нос в табаке, а родному тебе невозможно жить, то твое изобилие не будет настоящей радостью. Именно это глубокое чувство души – уметь жить другим и забывать про себя – сейчас утрачено. Поэтому евангельский призыв «Отвергни себя» звучит как какой-то страшный приказ пожертвовать собой. А, собственно, это заповедь, которая рассказывает, как единственно можно жить. Если я сумел забыть про себя, я тогда живу, и это блаженство. Если я помню только себя, свой интерес, я на самом деле медленно изживаю себя, я медленно умираю, живу в смерти.
В связи с этим, почему я так долго говорю? Потому что я не нахожу людей, которые действительно нуждаются в прощении и сами хотят простить. Прощение связано с возвращением отношений. Оно связано с принятием другого переживания, с тем, что тебя пощадили: твое предательство, твою измену. Потому что разрушить отношения можно только предательством. И любой грех и есть предательство. В жизни это может выражаться различно, даже иногда невинно. Вот просто я устал. На самом деле, для меня покой моего организма важнее, чем ваша душа. Может ли человек, если другой для него — сокровище, устать от него? Не может. Поэтому слово «прощение», «простить», в Евангелии и относилось к поступкам человека, к его грехам. Означает и изменение ума одновременно, то есть изменение сердца — его сокровищ.
Когда я вас предаю, сердце мое становится чувствительным только к своему, отношения с вами разрушены. Только то, что для меня важно, становится существенным. Выйти из этого состояния самому невозможно. Многие совершают такую ошибку и говорят: «Я сам себе не могу простить». Это несчастное состояние человека, эгоиста, который забыл, что прощать себя нельзя. Простить тебя может только тот, кого ты предал. В прощении человек вспоминает, что есть другой, но что он уже друга не может называть другом, не имеет права, не может отвергнутого отца называть отцом.
Он не может заслужить, он не может отработать, ему нужно, чтобы его помиловали. Вот это сознание: что требуется для того, чтобы отношения восстановились, для человека крайне существенно. Знать, что сам ты это сделать не можешь, полная нищета перед другим. Захочет вернуть тебя – значит, ты будешь жить. Не захочет – значит, ты окончательно пропал.
Мы относимся к прощению, как будто мы должны или обязаны его приносить по приказу, словно это некий атрибут служебных отношений. На самом деле, это единственная нить, которая связывает нас с жизнью.
Что есть прощение со стороны того, кого мы предали? У него есть желание вернуть нам жизнь за счет себя, своего страдания. Если я не готов к тому, что ближний мой меня обманет, обворует, хоть и убьет, и я ставлю свои отношения в зависимости от его поведения, мы никогда с ним не будем близки.
Если я хочу себя поставить иначе: он напишет кляузу, оболжет, сделает подлость, воспользуется мною, моей жизнью, чтобы что-то сделать для себя эгоистично – а я всё равно не хочу от него отказываться. Пусть он еще не попросил у меня прощения, когда потребуется – я ему принесу, оно уже есть. Таково отношение Бога к нам. От относится не как судья, не как какой-то требовательный владыка. Он нам жертвует самое дорогое, что у него есть. Что есть самое дорогое у человека? Для живого человека важен не он сам, а тот, кого он любит. Так же для Бога, для Бога важен не Он Сам, а Сын, и Он отдает самое дорогое для того, чтобы эти преступники (то есть мы) жили. Он нам приносит прощение и ждет, когда оно нам потребуется.
С одной стороны, мы сталкиваемся с невозможностью этого прощения своими силами, а с другой стороны — с удивлением от того, что, оказывается, от этого чудесного дара прощения мы бегаем, прячемся от него. Иногда хитро и лукаво очень. Если я желаю жить здесь правильно и праведно, опираясь на свои силы, это говорит о том, что мне стыдно принять прощение. Мне хочется обойтись как-то собой, своей добротой, своей верой, когда я должен сказать, что не умею верить, не умею жить, не могу преодолеть собственного зла. Мне действительно нужна смерть сына Божьего, чтобы я был спасен.
Слово «спасение» и «прощение» синонимы. Незаметно это в службе Церкви для большинства. Может быть, люди не замечают совершенства и простоты в Евангелии, и всё-таки глубина Его всеохватная, вневременная, соединяющая премудростью все смыслы. Есть подготовки к посту, скажем, к Прощеному Воскресению. Это начинается не с мытаря и фарисея это Воскресение. Если посмотреть внимательно, каждый год воскресные чтения перед постом начинаются с рассказа о старце, который настойчиво кричал о том, чтобы Господь его помиловал. Христос подходит и спрашивает: «Что тебе надо?» – «Хочу прозреть». Он понимал, что его слепота смертельная, она – неведение Бога и людей, от которого спасти может только милость.
Если я вас предал, знаю ли я вашу жизнь теперь? Нет, она закрыта. Потому что о вашей жизни можете рассказать только вы, больше никто. Люди хотят вычитать в книгах о Боге, а на самом деле рассказать о Себе может только Он. Так же как люди, которые умерли. Все ищут утешения там или сям. Да пока вы с ними не встретитесь, опять не будете едины, никто вас не утешит.
Первое воскресное чтение говорит о том, что человек не видит, но просит этого зрения. Это уже первая честность. Есть очи, которые смотрят на этот мир, как он устроен, его формы, законы… А есть очи, которые смотрят на отношения, то что их определяет. Скажем, для нас понятнее, когда мы враждебны друг к другу или по крайней мере безразличны, холодны. Это есть внутренняя подоплека, которая движет нами, хотя внешне мы можем быть ласковы и приветливы. А надо заметить расположение другого, что он не просто тебя собирается по закону терпеть, а согласен каждый раз прощать. Прощение связано с возвращением беззащитности человека от тебя. Если он прощает, как Христос говорит: «Всё моё – твоё». Это касается не только его возможностей и богатств, это касается его личной жизни, он перед человеком становится уязвимым, беззащитным. Причина смерти Христа в том, что Он был с нами един. Если бы Он оставался где-то далеко, добраться до Него было бы весьма трудно. Он согласен быть с нами, и то что происходит с невинным, чистым, благим, добрым рядом с нами – это свидетельство Христа, в конце концов — Его крест, видимый всеми.
Притча следующего воскресения — о Закхее. Что говорит Христос этому старцу, когда у того появляется зрение? «Вера твоя спасла тебя». Мы верим в слова эти или нет? Есть они или нет? Это сказано о спасении или нет? Это шутка Бога? Это тот дар, который уже не отнимется, или он закончится? Оказывается, если человек прорывался из своего одиночества к милости, если он ее возжелал, он ее признал в себе, он почувствовал, что она настигла его, здесь простой вопрос каждому человеку: если вы с кем-то были дружны, потом дружба порвалась из-за вашего поведения и вас простили, вы способны почувствовать, что вам вернули дружбу? Способен человек это почувствовать? Если неспособен, значит, наша вера пуста. Ее нельзя пережить. Но это первый и главный путь, Альфа и Омега, свидетельствовать о том, что милость меня настигла, я прощен.
Вот второе Евангелие о Закхее. Там сказано удивительно, что этот богатый человек, подлый и жадный, захотел увидеть Христа. Кто он? У нас всё смешано. Обычно мы имеем в виду не «кто», а «какой» — богатство, способности, общественное положение. Вообще-то слово «кто» относится к личным отношениям. Кто он для меня? Оказывается, что он Христу родной и что Христос для него родной. Он говорит: «Мне в доме твоем надо быть». Это означает, что Я вхожу в твой дом, Я твой родственник. Закхей Его принимает, он признает свои грехи, своё зло, и слышит удивительное над собой: «Сегодня пришло спасение дому сему». То есть спасён не один человек. Один захотел жизнь, и другие, которые ему были не чужие, вдруг тоже оказываются живы. Он получает прощение и полноту желаемой жизни, желаемых отношений.
Следующее воскресное чтение говорит о мытаре и фарисее. Один понимает, что если он будет рассказывать про свои грехи, при том, что насколько он горд, жаден, сребролюбив, то это будет нечестно, не выскажешь этого до конца. Он может сказать только, что он злодей до нитки, и он бьет себя в грудь. Он не может подойти, не имеет права подойти к алтарю, как блудный сын, не имеет право поднять глаза на небо. Если я посмотрю на того, кого я предал, глубоко в глаза, я же умру. Я же убийца, невозможно на это смотреть. Поэтому мы прячемся от тех по жизни, кому принесли зло. Нам с ними нехорошо. Если бы мы сохранили благо ко всем, несмотря на то, что они безобразничали бы, для многих понятно, что другие не были неприятны даже будучи врагами, хотя кто-то и может сомневаться в этом… Твой ребенок может бесчинствовать, быть страшным, но он не становится тебе чужим, нежеланным.
Был другой рядом с ним фарисей. Это человек, который в свое время раскаялся, попросил прощения, но ему надо как-то жить по-доброму теперь. Но сердце слабенькое, прежнее, ум не развит, время потрачено в других недобрых занятиях. Жить-то по совести и как следует гореть душой, честно, цельно нет возможности. Остаются правила. Надо выполнять правила. Утром читать правило, вечером читать правило. Там кланяться, там здороваться, там ходить на работу. И всё по пунктам, и всё надо, и заставляешь-заставляешь… И человек, который заставляет себя, видит, что худо-бедно получается одно, второе, третье. И вроде он не такой худой, как бездельники и всякие прочие негодяи. Он перестает чувствовать, что если я заставляю себя на добро – оно мне пока чужое. Если мне другой мил, мне не нужно плакать от бессилия, чтобы сказать ему благое слово, поддержать. Для меня будет горем, если он мне не даст возможности его выручить, когда он скажет: «Мне твоя помощь не нужна».
И фарисей в своем добро делании, подневольном, рабском, забывает, что нуждался и нуждается в милости. Но его тут, у жертвенника Бога, примут даже таким. Сказано, что тот и другой пошли оправданными, и тот и другой прощены, но тот который каялся, прощен больше. Это главная тема, вся вера о возможности простить человека, а ему принять милость-спасение. Ничего другого нет в вере на самом деле.
Вслед за мытарем и фарисеем на следующей неделе опять идет речь о прощении. Это притча о блудном сыне. Тут говорится о том, кто предал и кого предали. Причем предательство тут так и называется – желание смерти своему отцу. Когда делят имущество? Когда родители умирают, тогда дети и получают имущество. Поэтому сын просил: «Пап, давай представим, что ты умер». Итак, он получает свою долю, и отец начинает его ждать. Он прощает его сразу. В своей торопливости, какой-то неразборчивости нам кажется, что если я простил, то сразу нужно и наладить отношения, и всё остальное. Нет, эта притча показывает очень суровые вещи, что пока другому не нужно прощение, это прощение принести нельзя. Оно ждет. Отец ждал сына, но когда сын пошел обратно, но был еще далеко, отец уже выбежал ему навстречу.
Причем тут рассказывается о подлинном покаянии, которое знает, что называться родным, преданным он уже не имеет права. Вернувшийся говорит: «Я не могу называться твоим сыном». И прощение со стороны отца говорит о том, что нельзя простить наполовину: «Что ты говоришь? Я могу принять тебя только сыном». Люди этого не чувствуют, к сожалению. Если моё покаяние просит просто, чтобы очистились мои грехи –это ложное покаяние. Наше покаяние будет существенно только тогда, когда мы захотим стать сыновьями Божьими опять, войти в ту меру, которая нам дана изначала. Если я отрицаю эту меру, не желаю ее, не хочу – это есть еще более страшное предательство, чем грех – это отвержение милости другого.
У меня всегда есть вопрос к людям. Одно дело – я вас злостно обманул, воспользовался вами. Это плохо. А теперь представьте, после этого злостного обмана, моего надругательства над вами, вы захотели меня простить и простили. А я этого прощения не захотел. Что страшнее? Второе несравнимо страшнее. И именно в этом втором мы и живем. Прощение для нас какое-то далекое, отвлеченное. Это и прощением назвать нельзя. Это, как называется сейчас в судах, мировое соглашение. Вроде бы аннулируются какие-то мои недостатки. Нет, после этого взаимность, жизнь должна стать полной и совершенной.
Негодяю, который всё промотал, прощением вручается всё. Не постепенно, ему не нужно дослужиться, отработать долги. Есть представление у людей, что нужно как-то возрастать, чтобы стать достойным Бога, единства с Ним. Да если ты искренне глубоко попросишь прощения, если сможешь лично обратиться, то почувствуешь это прощение, и тебе будет возвращена вся полнота жизни, никак не меньше. Поэтому сыну возвращается и перстень. Это власть над отцом. Это означает, что если он попросит что-то у отца, отец исполнит его волю. Он возвращает ему доверие, прежнюю возможность исполнения его желаний, устраивает брачный пир. Это пир единства.
Кстати, в притче о блудном сыне есть место и фарисею. Фарисей – это старший брат, которому трудиться на отца непросто, правильным быть тяжело. Для него ценность – это не другой, а закон, порядок, верность отечеству. Для него блудный сын – это ничто, это помеха, блудный брат. И не называет его братом, отцу говорит: «Вот твой сын вернулся». Брат не является ценностью для него. Для него ценность – козленок, его друзья, еще что-то приятное и полезное.
Это притча рассказывает о нас, о том, какими мы бываем. Когда мы хотим жить по послушанию, доброму принуждению, нам не нужно забывать, что, Господи, мы пока еще мертвы. Когда оживем, нас не надо будет себя заставлять, для нас делание добра будет естественно и просто.
Так что мой труд тяжелый, с потом, ради Бога и ради других, достоин одного слова – прости. Господи, я приношу Тебе положенное как подневольный, как раб, как наемник. Это не служение любимому человеку, а выполнение законов и указаний. Мы должны просить прощения не только за грубое зло. К сожалению, нужно просить прощение и за наше несовершенное добро, за наши несовершенные отношения. Мы ими гордимся, на земле даже небольшая взаимность редка, этого несовершенного добра очень мало, поэтому мы за него цепляемся, ставим себе в заслугу. А оно абсолютно не спасительно. В этом наше большое разочарование, многие болезни наши от веры, в частности зависть к Божьему снисхождению к тем, кто хуже нас.
В Евангелии есть поразительные слова, сказанные Христом: «Око твоё завистливо от того, что я добр». Оказывается, нам принять счастливого человека, который ничего не делал хорошего, а всего лишь на всего принял и помилование от другого очень непросто. И представить, что нас могут ни за что помиловать, просто так, тоже не очень легко. Это великое доверие к милующему.
Каков Бог? Кто Он? Можем узнать только в личных отношениях. Я думал, что мы можем приблизиться к этой тайне, если будем соузниками, сотрудниками. Оказывается, что может быть совсем не так. Он может нас искать, и мы ответим Ему, если не будем скрываться от Спасителя.
Есть такая глубокая молитва в Покаянном каноне: «Господи, выйди на взыскание моё». О чем эти слова? Я не только не исполняю никаких правил, я этого покаяния искать-то не могу. Ты меня поищи. То есть я беспомощен здесь даже в признании своего зла. Хоть где-то случайно моя душа повернется искренне к Тебе – коснись ее, возьми ее.
И следующее воскресное чтение рассказывает о Страшном суде. Его принимают, современным языком, за какую-то разборку, что ли. Кто прав, а кто виноват. Нет. Страшный суд связан уже с воскресением человека. Все радуются, что они воскреснут. На самом деле, это для нас плохо, страшно. Потому что воскреснет в первую очередь совесть, и каждый про себя всё поймет. Если посмотреть воскресшей совестью на наше покаяние, на то что мы говорили друг другу, на то как говорили «прости», скажем, мы жить не сможем. Поэтому Страшный суд в первую очередь должен сказать человеку, что правда заговорит в нас , а не вокруг нас, и от нее нельзя будет спрятаться. Я могу как угодно убаюкивать и успокаивать совесть до полного бесчувствия. Почему мы так живем? Мы больше возлюбили смерть, дурной покой, мы не хотим жить. И вот как благую весть говорят тебе: «Дорогой, не получится. Ты рожден иначе и тебе придется воскреснуть».
Все почему-то думают, что всё-таки отсюда можно скрыться, исчезнуть, что вроде как есть жизнь и есть смерть, где ничего нет. Если читать внимательно Евангелие, там сказано, что все воскреснут, только одни в жизнь, а другие в смерть. То есть одни воскреснут в единство, а другие — в одиночество. И вот твоя совесть, которая только в единстве может жить, когда есть другой, оказывается без этой возможности. Это и будет мукой. Это и есть червь. Я хочу жить и нечем мне жить, потому что другого я боюсь, я егопрогнал. Я всё выбирал, выбирал между им и собой и в результате теперь – всё я, я, мои чувства, мои желания, моя воля, мои представления, везде я. И совсем нет никакой радости в том, что есть другой и , что другой имеет другие взгляды.
Сейчас больное время, люди говорят, что ищут себе спутника, чтобы так же понимал, так же чувствовал, чтобы похожий был. Какое безумие! Если я подобного найду, копию свою – я с ума с ним сойду. Когда есть другой, который иначе видит, иначе чувствует, рядом с ним мир другой. Он ушел, и всё скрылось. Покаяние – это возвращение к этому миру неповторимых людей богатому их единством. Это обретение себя как друга иным личностям.
Человек действительно не знает и не помнит, что оказывается, можно быть радостью и для другого. Покаяние у грубых, маловерных людей так говорит им, что ты мучитель, ты тиран, ты обуза, ты камень на шее другого. Если ты сам переживешь, прощая разбойника, что рядом с тобой людоед, который и слова не умеет сказать приличного и порядочно себя вести, всё равно он для тебя драгоценен, потому что без этого людоеда ты будешь одинок. Рядом с помилованным разбойником, который тебя жует и кусает, а всё-таки ты живешь в не одиночестве. Оказывается, что и мы подобным образом, вопреки своему людоедству, можем быть другому наградой.
И представьте себе, одно дело – мы друг другу дарим подарки, награждаем, а другое дело – мы встречаемся старенькими и говорим: «Всю жизнь промучили друг друга, но всё-таки спасибо, что ты не бросил меня и не ушел». И вот когда эта благодарность взаимна, то жизнь уже состоялась, она не была напрасным даром. Прощение дает возможность жить даже ужасным. Про что забыла, мне кажется, наша вера, то что Христос принес этот дар жизни падшим, спасая их. Как это объяснить – я не знаю. Но грешники благовествуют. Те люди, которые хотели праведности, хотели честности, порядочности, они Христа осуждали – с кем ты ешь и пьешь? Они мучаются от Его жертвенной щедрости, а те, кто пропадал– радуются.
Это моя точка зрения, что только тогда, когда ты принял прощение, только тогда ты и можешь быть человеком. Только когда ты принял прощение, ты можешь видеть, как это прощение необходимо другим. Только когда ты принял прощение, ты становишься осторожен ко всему живому или способному к жизни. Это называется «страх Божий». Не замучить другого, не повредить, не добить. Страх Божий связан не с тем, что меня кто-то ударит плеткой с неба. Это именно живое чувство души, что ты всюду, грубо говоря, наступишь на ногу ближнему, ударишь невыверенным словом. Что ты тяжек, и в то же время ты желанен.
Между прочим, и в молитве сказано: «Жертва Богу дух сокрушен». Почему сказано «жертва Богу»? Потому что покаяние определяет причину греха. Причина проста – грех для меня дороже Бога, и никак иначе. Грех для меня дороже вас. Но есть два разных человека: один прячет это, а другой просит за это прощение. И оказывается тогда всё маленькое и хорошее, которое есть, но может исчезнуть, расточиться, остается. А вот великое и злое в нас, которое нас разделяет и убивает, его нет — оно побеждено Распятием.
Этот будущий Страшный суд говорит о том, что у нас никогда не бывает ничто потеряно безвозвратно. На последнем Страшном суде соберутся все. Это образ моей веры, способный стать реальностью, моей жизни каждый день здесь, сейчас. Пока для меня не ожили все, пока мне все не нужны, Пасха во мне не восторжествовала. Один раз встретил случайно, а нужно навсегда. Жили люди в безвестности и умерли. Но посмотри, если не было бы этих безвестных людей, не так бы сложилась сегодняшняя жизнь. Их труд, их горе и радость незримо вошли в тело истории человечества для того, чтобы тебе жить. Все выжили благодаря им, они могут жить через нашу признательность. Прощением, оказывается, мы можем обрести и тех, кто был грешником, и можем обрести тех грешников, кто будет после нас. Мы всё время с подозрением относимся к людям: хороши ли они? Если бы к нам так относился Христос, Он сюда бы и не пришел. Он дает нам заповедь – любите врагов ваших. Это заповедь, собственно, о том, что надо прощать всегда и всех. Он снисходит сюда и сейчас. Кто я ему? Враг. Всегда враг, поскольку себя предпочитаю другим. А он меня выручает, прощает эгоиста. Единственное, что мне хочется теперь в жизни, это чтобы тем, что дал мне, падшему, пропадавшему Спаситель, я мог попробовать поделиться с другими. Я, приняв Его прощение, сам могу прощать. Я могу вас простить за то, что вы мне сделали. А я могу, как Он, ожидать от вас, что в будущем набезобразничаете изрядно. А если условия сложатся определенные, например, никто не будет замечать, и так набезобразничаете, что ужас. А если вдобавок жизнь на вас надавит так, что вам станет страшно за свое существование, так вы такое натворите… Согласен испытать на себе на это, но не отказываться от вас. Я согласен вас принять такой ужасной. Прощаю. Если когда-нибудь вам потребуется от меня прощение – оно уже есть, оно готово для вас. Вот так Бог к нам относится, не жалея Себя до смерти.
А если это взаимно? Мы живем в ужасном гибнущем мире и ждем от него благо. Этот мир может продлевать свои дни только, если он приемлет милость, если готов сам давать милость нуждающимся. Христос про это прямо сказал – то, что вы связываете здесь на земле, то есть то, что остается не прощенным, не дает возможности жить на небе гибнущим. А то, что вы разрешаете здесь, то, что вы здесь простили, открывает возможность жизни вечной. У человека есть теперь власть от Христа дать жизнь вечную грешнику через милость, через прощение.
И последнее воскресение перед постом – собственно Прощеное Воскресение. Там в Евангелии говорится о том, что если не будете прощать, и вас не простят. И не будьте унылы, когда поститесь. Эти слова идут вслед за молитвой «Отче наш». Вся молитва «Отче наш» – это дар падшему. Христос в ответ на просьбу учеников научить молиться разрешает им называть Бога Отцом. Иудеи не имели право произносить имя Бога. А здесь разрешают называть Его — Отче наш. Милость возвратила Его. Кто слышит в этой молитве, что нам вручена неотъемлемо от нас эта величайшая милость? Важно, что эту молитву произнес Сын Божий. Он, Небесный Царь, нам, преступникам, возвратил Отца. И раз нам вернули Отца, прошение идет не индивидуальное. Я прошу не свой грех простить. Я един со всеми людьми. Они есть во мне. Я есть в них. Прости нам грехи наши: и их, и его, и меня нет без них.
И эта притча говорит о личных отношениях. За то что вы, скажем, вчера где-то на стороне выпили и погуляли как следует, побезобразничали, я вас за это простить не могу. Я вас могу простить только за то, что вы сделали мне, что вы меня ударили, скажем, по лицу. За то что вы вчера безобразничали, я должен сказать: «Господи, прости этого грешника». А вот за то, что вы меня хлопнули, я уже должен вам сказать, что я прощаю вам грех.
Есть наши личные отношения – маленькие, земные, узкие, на копейки. Естественно, человеку здесь, принявшему великую милость с Небес, примиряться и эту милость и принимать, и приносить на земле другому. Есть притча Христа, где человек получает прощение долга громадного, а когда встречается с должником, требует с него ничтожную сумму. О чем здесь речь? Бог прощает нас для вечности, до конца, широко. А у нас друг против друга… Я могу посадить вас в темницу, лишить воды, родственников и пытать вас – мелочь это по сравнению с тем, что мы приносим злого на Небе. Никто не верит в это. Наша холодность, наше безразличие к живому невидимому миру – оно страшнее и сильнее нашего земного беззакония. Знаете, какая молитва у безразличия? «Бог тебя плохо создал, я без тебя обойдусь». Или ещё проще: «Считаю, что тебя нет». Это посягательство на всё, отрицание всего сущего, но мы так и живем. Раздражение. У него уже другая молитва. «Ты мне мешаем жить». И я борюсь с тобой, чтобы тебя не было. Вот что значит раздражение.
Этот воскресный день напоминает о рае. Вы знаете, есть много предположений, почему рухнула в 1917 году наша страна. У меня одно из предположений: потому что она верой своей забыла, что такое рай. Что есть рай? Если рай для меня – это ближние, друзья, беседы с ними, единство, радость друг о друге – это одно. Если для меня рай – это изобилие, сытость, удовольствие – это другое. Христианская страна забыла, что является блаженством для человека. Люди искренне говорили, что пока не накормишь и не напоишь, не устроишь всё по справедливости и правде, речи ни о чем быть не может.
Изгнание из рая напоминает не изгнание из какого-то Черёмушкинского рынка, где всего много, а из личных отношений совместного пребывания. Тебе некому довериться – и тебе никто не доверяет. Ты не можешь открыться – и тебе никто не открывается. Ты остался один. Вспомнить этот рай взаимности очень и очень непросто. Мало попросить прощения, этим прощением надо обязательно делиться с попавшим в рабство злу эгоизма.
Не нужно думать, что мы обижаемся на людей и не обижаемся на Бога. Когда вечером идет чин прощения, кладется икона и Христа, и Богородицы, чтобы просить у Них прощения и простить Их, как и всех людей, а многим кажется, что православный христианин только почитает Бога и благоговеет перед ним. Если мы унываем, недовольны собой, что мы говорим? «Господи, Ты меня не доделал. Тут я не могу, там не могу, мир не так устроен и люди не те. И Сам Ты не всё продумал, поэтому плохо, невозможно дить счастливо». Он умер за нас, понимаете? Но люди этого не чувствуют, им мало этого от Бога. Он согласился нас не оставлять никогда, даже в могиле грешника. Он везде. Если бы для меня была ценность – другой, то в беде, в ужасе последнем я замечу этого другого со мной, я не буду один даже в аду — и там Христос. И если это сокровище есть, рай везде. Христос говорил, что рай сюда приблизился, снизшёл к нам, только людям он не нужен.
Человек просит прощения и у Бога, и прощает самого Бога за то, что, как ему кажется, всё так неразумно и так неустроенно, что столько злых, столько ужасных. А с другой стороны, представляете, если человек с ожившей душой потрудился хорошо, то что ему требуется: награда от Бога или благодарность Богу: «Как прекрасно, что я могу быть творцом, отвергаясь себя созидать». То же самое и по отношению к людям. Вы все такие милые, все такие ласковые, так мне с вами приятно. Это ожидания лицемеров. А другое дело – такие вы жуткие, пропадали, а я за вас всё равно заступился, не испугался остаться с негодяями. Сказал: «Господи, пощади». Он обязательно ответит на ходатайство о гибнущем: «Хорошо. Если твоя жизнь без них не полная – пусть живут в вечности». Что дороже, какое отношение людям нужнее, спасительнее?
Христос говорит – Я Альфа и Омега. Пост начинается глубоким примирением всех со всеми. А к чему он ведет? К тому, чтобы человек увидел, узнал, когда проснётся сердце и совесть, что он натворил в своем неведении, и к тому, чтобы он не отчаиваясь и не сомневаясь в добром ответе просил за это прощение.
Приведу для пояснения мысли в пример проповедь Иоанна Предтечи и проповедь Христа. Они были внешне совершенно одинаковые. Предтеча говорил – покайтесь. Христос говорил – покайтесь. А чем отличалось? Предтеча был праведник, старался всего себя посвятить Богу, в пустыне постился, молился. А душа его несовершенная, душа была подслеповатая. И Христа-то он увидеть и узнать никак не может, только если знак на Нем будет. Личных отношений нет, разорваны личные отношения. Он, собственно, и скажет потом: «Мне от тебя надо креститься». То есть я нуждаюсь милости. В чем величие пророка? Он знал, что он при всех своих великих подвигах аскета нуждается в спасении.
Когда он говорил – покайтесь, – он обращался к тому, что в нас осталось от Божьих даров. А всё-таки я могу со спящей душой заметить, что я лицемер, что к себе я так, а к другому иначе. Всё-таки я могу заметить, что бываю то энергичен, то вял. А всё-таки иногда ловишь себя на том, что душа молчит, а иногда и раздражена, враждует с ближним, а я всё-таки чуть-чуть, на сколько хватает сил, сдерживаю себя. А потом всё-таки кара. И вроде трудился, а всё не до конца, всё не навсегда, с изъяном, а потому гибнет. Можно приметить и падшему, когда душа была яростная, когда себе взял и присвоил чужое. Не прикрывай намеренно глаз , и увидишь, что зависть всегда рядом лежит с чужими успехами, да и гордость твоя возносит тебя и руководит тобой просто и привычно. Можно заметить простые вещи. И здесь человеку достаточно сказать: «Прости», там где мы можем и не пропадём.
Но то, что приносит Христос в своей первой проповеди – это совсем другое. Он говорит: «Ты посмотри, каким ты можешь быть. Ты можешь быть могучим, ты можешь быть Моим наследником, обладать полнотой ведения, любви, снисхождения, всего». Только рядом с Ним человек может почувствовать, что мы предали в себе. И закроются уста, испугаемся, полезем в петлю и не сможем, испугаемся сказать «прости», если не будет дан дар доверчивого покаяния. От ужаса сгорим. Только рядом с Христом, Который пришел нашего ради спасения, мы можем ожить, преодолеть объятия смерти. Он здесь не для того, чтобы нас обличить, а чтобы выручить, спасти тех, кто не умеет жить. И только рядом с Христом человек может открыться, довериться, высказать себя до конца и получить от него не суд, а эту воскрешающую милость. Есть человеческие силы, которые в нас остались. Принесём эти две лепты труда в Церковь. Это начало поста. А конец поста – это когда душа когда-нибудь, может, не в первый год и не во второй (сроки здесь неважны), сможет нечаянно открыть покаянию двери свои, сможет высказаться без утайки и сможет поверить без сомнений, что ей Всемогущим Богом дано это прощение. Она может вдруг увидеть, что, Господи, первый, кто в тебя плевал и презирал тебя – это я. Первый, кто тебя предавал и отрекался от тебя – это я. Первый кто мучил – это я.
Но можно сказать и другое: «Отныне я знаю, что мой гроб не пуст, я там вместе с Тобою. Самом ужасе своей неправды и злобы Ты рядом со мной с жаждой помиловать меня». Есть в том же Покаянном каноне такие слова: «Ты страстями своими страсти мои исцелил, своими язвами язвы мои исцелил». Что такое мои страсти? Это моя болезнь злобы. А Его страсти – то, что он согласен эту злобу от меня принять на Свое Тело. Он способен ею переболеть и от меня не отказаться. Так что путь поста – это путь в личных отношениях. Когда я день за днем в Церкви вспоминаю, кем я могу быть, а потом приношу это своё желание с просьбой вернуться в отчий дом в Великий Четверг, когда всё уже Божие спасение нам совершается, и принимаю прощение, возводящее в друзья Христу. Это и является Пасхой.
Почему люди празднуют Пасху? Почему они веселятся? Не потому что кто-то видел, как покойники из гробов выходят. Нет, радость должна быть о другом. О том, что тем, кто не может жить, им возвращена эта возможность. Теперь они живут. Их Бог не оставил нигде и никогда, они стали причастниками этой Благой вести и нет силы, способной отнять эту радость.
Есть такие пошлые образцы веры, когда люди говорят: «Бог меня не слышит». Да Он рядом с тобой даже когда ты страшен. Он умирает рядом с тобой – да, но Он ради тебя, разбойника, с тобой. Если когда ты совсем сляжешь, скажешь: «Господи, какое блаженство, что ты меня не оставил до конца, что я не сумел тебя прогнать», то переживёшь правду этих слов. В том же Каноне, между прочим, есть и такие слова: «Господи, хочу или не хочу, спаси меня». Человек, который составлял эту молитву, знал, что он часто не хочет спасения, не хочет воли других. Он хочет своей жизни, своей воли. Его жизнь порой вытесняла веру, мучилась от неё, и всё-таки он вопреки всему свидетельствовал, что когда его душа воскреснет, он точно знал, что для нее это будет радость.
Записала Татьяна Кучинко
Видео: Андрей Голубев
