21 сентября 2009 года исполнилось 60 лет со дня священнической хиротонии одного из старейших священников Московской епархии протоиерея Василия Изюмского.
С 1979 года он является настоятелем храма Рождества Христова в подмосковном селе Беседы. Пастырская деятельность отца Василия заслуженно снискала ему любовь и уважение среди прихожан. Протоиерей Василий Изюмский является автором книг «Зачем нам нужна Церковь» и «Зарайская святыня», а также статей в Журнале Московской Патриархии.
Мы публикуем отрывок из автобиографии протоиерея Василия, в котором он рассказывает о своем детстве и первых годах служения в Церкви.
Детство
Отец мой, Иван Петрович Изюмский, был из семьи зажиточных казаков. Он работал в городе на лесопильном заводе прорабом, где и познакомился с красивой благочестивой девушкой Екатериной. Воспитанная в верующей семье, она с малолетства пела в церкви в честь Казанской иконы Божией Матери. Будучи шестнадцатилетней девчонкой, она клала кирпичи, когда строили монастырь в Царицыне. Ее старшая сестра была монахиней.
С первого же знакомства Катя влюбилась в моего будущего отца. Высокого роста, с благородной осанкой, с кудрявыми волосами до плеч, непьющий, некурящий, он сразу поразил ее. Моя мать Екатерина Георгиевна не знала, что при венчании она принимает на себя тяжелый жизненный крест.
Счастливые дни замужества прошли быстро. Наступил 1917 год. Вся Россия тряслась в лихорадке. В 1918 году Иван Изюмский вступил в партию большевиков. Он резко изменил свои взгляды на жизнь, стал ярым безбожником и воинствующим атеистом. По рассказам, как-то раз в гневе он чуть не застрелил жену за то, что она подала нищему милостыню, которую тот просил ради Христа.
Мама очень страдала за свою веру. Когда в стране окончательно утвердилась советская власть, верующих начали арестовывать. Несколько раз вызывали и мать в местные органы НКВД. Отцу, конечно, стало известно об этом, он начал ее ругать и угрожал выгнать из дома. Он ей говорил: «Ты меня позоришь. Я такой высокий пост занимаю в городе, а ты со своим Богом и святыми попами возишься». Из уважения к отцу ее все-таки не тронули, а многих из тех, кто строил монастырь и был близок к Церкви, арестовали. Конечно, маме было тяжело и страшно, когда она приходила домой после допросов в НКВД, а тут еще муж начинал гнать ее из дома. Все это происходило уже на моих глазах.
Во время Гражданской войны мой отец был одним из организаторов обороны Царицына вместе с такими крупными деятелями партии большевиков, как Сталин, Ворошилов и другие. Он был создателем царицынской Красной гвардии и имел ордена за оборону города. При наступлении белогвардейцев отец был его первым защитником. Я это знаю по рассказам его друга, да и сам он говорил об этом матери.
Об отце много говорили и писали в газетах, он неоднократно награждался орденами. Как партийный работник он был честен и непримирим ко всякой лжи и неправде. Отец не раз ездил в Москву на курсы управленцев. Мама рассказывала, что после этого его назначали на ответственные посты губернского комиссара, областного прокурора. Когда Красная гвардия отстояла Царицын, отец стал управлять городом и провел там первую трамвайную линию. Помню, я еще мальчишкой был, лет семи-восьми, идем мы с ним, он видит трамвай, руку поднимает посреди дороги, трамвай останавливается, и мы с отцом заходим в него с передней площадки. Его все водители трамваев знали. Впоследствии в Сталинграде именем И.П. Изюмского была названа улица.
Я, пятый ребенок в семье Изюмских, родился в 1927 году. Отец дал мне имя Вильям. Поскольку он был человек неверующий, то и крестить меня не позволял. Мама мне рассказывала, что когда я был еще совсем маленький (мне было десять или пятнадцать дней), она решила крестить меня тайно. Недалеко от нашего дома еще оставалась открытой Казанская церковь. Там меня мама окрестила Василием.
Мое детство было безоблачным, в семье был достаток. Поскольку отец занимал высокий пост, мы жили в большом, прекрасном доме бывшего банкира, мама даже устроила сад в одной комнате. Я был любим родителями, братом и сестрой (две мои старшие сестры умерли в младенчестве). В общеобразовательной школе учеба мне давалась легко.
Казалось, что так будет всегда. Но пришли страшные годы сталинских репрессий, и все рухнуло в один момент. В 1937 году отец был арестован как «враг народа». Мне тогда было десять лет. Я помню, как это было страшно. К нам пришли, по-моему, человек пять в черных кожанках, они перевернули вверх дном весь дом, перетрясли все книги… Что они искали? Когда отца увели, мать потеряла сознание, а я, съежившись в кресле, дрожал от страха. В моей памяти это осталось навсегда. В тот день я видел отца в последний раз.
В том же году его расстреляли. Страшное было время.
В 1954 году отца реабилитировали, матери вернули все его награды, и она получила хорошую пенсию. А тогда, в 1937 году, меня, как сына врага народа, лишили пионерского галстука, которым я так гордился, отстранили от работы над стенгазетой, и мои школьные товарищи перестали со мной дружить. Я чувствовал себя прокаженным. Мать продавала последние вещи, чтобы хоть как-то накормить детей.
После ареста отца нас выгнали из дома, и была опасность, что мать тоже могут арестовать. Жен врагов народа всегда сажали в тюрьмы, и тогда мы с сестрой остались бы вдвоем. Но Бог не оставил нас своею милостью — вовремя пришла помощь от добрых людей, и мама смогла купить небольшой деревянный домик недалеко от центра. Так мы обрели кров. Во дворе она развела маленький огородик, который кормил нас до самого начала войны.
Война
Во время Великой Отечественной войны мой старший брат Николай стал военным летчиком, участвовал в воздушных боях, был ранен и награжден орденами, как когда-то отец. А мы с мамой жили в Сталинграде. Началась война, все дома в городе сгорели, и жители разбежались кто куда. В 1942 году немцы подошли к Сталинграду. Нас, молодых ребят, призвали рыть окопы под Сталинградом, за что я и получил медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Бомбежки не прекращались полгода. Каждый день с утра до вечера со страшным свистом летели бомбы. Я, мать и сестра прятались в пещерках, которые мы рыли в оврагах. Когда бомбы падали рядом, мы задыхались от страшной пыли. Как-то, помню, самолеты уже вовсю гудели вокруг, и мама сказала: «Сынок, иди в нашу с Юлей пещерку. Если будем умирать, так вместе». И действительно, началось что-то ужасное — содрогалась вся земля, как будто случилось землетрясение, но нас Бог сохранил. Когда все кончилось, я пошел в свою пещерку и увидел, что баночку, из которой я пил воду, разбило осколком от бомбы. Так что если бы я там остался, то наверняка бы погиб. Думаю, мать чувствовала это…
Тогда же сгорел и наш дом со всем, что в нем было.
В моей памяти навсегда остался один день. Шел 1942 год. В городе была сильная паника: многие перебирались через Волгу, на другой берег, где не бомбили. Сама река пылала огромным пламенем от разлившейся из разрушенных гигантских баков нефти. Земля под ногами беспрестанно содрогалась от взрывов бомб. Небо, казалось, стонало вместе с криками и воплями людей, ищущих спасения в этом аду… В тот день перед нашим домом разорвалась тяжелая бомба. Дом был такой маленький, что взрывная волна перекатилась через него. Только стекла выскочили, а дом остался цел. Я помню, как взрывная волна меня подняла и опустила (именно после этого у меня начались проблемы с позвоночником).
Мама повела нас в противоположную от реки сторону, в поля. Помню, как мы бежали по городу, в то время как все направлялись к Волге, чтобы переправиться на другой берег. Нам кричали, мужики ругались вслед, но мы бежали к мосту, который весь был в огне. Помню мамины слова: «Не обращайте внимания». У нее на груди висела икона Николая Чудотворца (она очень почитала этого святого и заповедала мне хранить этот образ до конца жизни; я до сих пор с этой иконой езжу в дальние поездки). И вот мама, ведомая Святителем Николаем, не раздумывая, взбежала по ступенькам лестницы на мост, а за ней, преодолевая страх, и мы с сестрой. Прошли через горящий мост и оказались на противоположном конце города. Как нам это удалось? Николай Чудотворец нас спас! Не оглядываясь на погибающий город, мы шли от него все дальше и дальше, в степной район, бежали по полю, по траве…
Мама разузнала, что в Городищах живет святая Параскева-прозорливица, и все бегут к ней спасаться. Мы разыскали этот дом, но вокруг была толпа народа, не пройдешь. Вдруг слышим, как какая-то женщина из дома кричит: «Пустите мать священника!» На резкий голос все начали оборачиваться, не зная, кого пускать. Мать тоже ничего не понимала, но вдруг нам уступили дорогу и пропустили вперед. Когда мы вошли, то увидели, что на печке сидит пожилая женщина с приветливым лицом и кричит: «Пустите мать священника сюда!» Мы подошли, она улыбнулась и обратилась к моей матери: «А мы вас давно ждали и молились Святителю Николаю, чтобы он вас сюда проводил». Мать в слезах упала перед ней на колени и с благодарностью поцеловала ее ноги. Рядом с прозорливицей было спокойно и хорошо, и мы уже не боялись ни бомб, ни стрельбы.
На те слова мы не обратили особого внимания, а вспомнили их только спустя несколько лет. В то время я удивлялся, откуда незнакомые люди знают сокрытое от других. И сейчас с грустью думаю о том, как я смеялся над юродивыми. Не понимал ничего тогда, а мать моя чувствовала.
Когда город освободили, возобновились занятия в школе. Я смог закончить десятилетку, хотя учиться было трудно, занимались в холодных помещениях.
В городе все было разбито, не осталось почти ни одного целого дома и ни одной целой церкви (многие из храмов разрушили еще до войны), поэтому мы с мамой ездили на электричке за город в местечко Отрада, где был действующий храм. Там я познакомился с его настоятелем отцом Александром, понравился ему, и он пригласил меня в алтарь. Я начал помогать со страхом, но мне, конечно, нравилось. Тем более что батюшка благословил меня надевать стихарь — я был на верху блаженства.
Владыка Филипп
В один из праздников наш правящий архиерей — архиепископ Астраханский и Сталинградский Филипп (Ставицкий; † 1952) приехал служить в село Отрада. Он заметил меня и предложил поехать с ним в Астрахань, чтобы помогать ему в службе. Я спросил у мамы: «Как мне быть?» Она, конечно, была рада, что я буду при храме Божием; и так, с ее благословения, я и уехал.
В Астрахани я жил рядом с церковью Покрова Божией Матери, в деревянном домике, где находились покои и канцелярия владыки Филиппа. Я стал иподиаконом и своего рода секретарем владыки. Жизнь его была очень тяжелая. Он много страдал, мучился, был гоним, много лет провел в ссылке в Казахстане. Только в 1943 году его освободили.
С декабря 1943 года владыка Филипп был архиепископом Астраханским и Сталинградским, а с 1949 года он управлял также Саратовской епархией и стал именоваться Астраханским и Саратовским. Он часто посещал приходы в этих областях. Позже, когда я поступил в Богословский институт, во время каникул я на все лето ездил к владыке Филиппу. Мне выпало счастье сопровождать его на теплоходе по Волге. Плавание начиналось от Астрахани, потом мы останавливались в Сталинграде (там строилась церковь), затем в Саратове. Заезжали и в сельские церкви. Все было очень красиво: и природа, и богослужения, и сейчас интересно вспоминать…
Владыка Филипп, архиерей старой закалки, был ревностен к уставному служению и следил за порядком и укладом всей церковной жизни, был строг не только к себе, но и ко всем священнослужителям своей епархии. Он поистине отечески заботился обо всей обширной пастве и обо мне лично. Вот уже более 60 лет служа у престола Божия, я на каждой Литургии вынимаю частицу из просфоры с молитвенной памятью о добром архипастыре Церкви Христовой, Высокопреосвященнейшем архиепископе Филиппе. Верю, что Господь помилует его, ведь он перенес столько страданий за Церковь и твердую веру в Бога.
Учеба в Богословском институте
Однажды отец Александр из села Отрада сказал мне: «Вася, я недавно получил “Журнал Московской Патриархии” (это был № 1 за 1944 год), и там написано, что в Москве открывается православный Богословский институт в Новодевичьем монастыре. Я бы посоветовал тебе поехать туда учиться». Я, конечно, хотел учиться и сказал об этом владыке. Но от него услышал: «Вася, ну что ты туда поедешь? Что ты там получишь? Какой там институт? Ты у меня большему научишься здесь». Я не знал, что ответить, только сказал: «Как, владыка, благословите».
Отец Александр говорил, что в Богословском институте я получу духовное образование и смогу принять сан диакона или священника. Там будет настоящая, постоянная учеба и возможность систематически изучать богословие. Я начал упрашивать владыку, чтобы он отпустил меня. Вскоре я все-таки подал заявление, сдал приемный экзамен, и меня приняли в институт на второй курс.
Когда я приехал на учебу в Москву, в институте еще штукатурили стены, жить было негде. Что делать? Возвращаться в Сталинград мне было стыдно. Все знали, что «Вася поехал учиться на батюшку». На счастье, у нас в Москве оказался дальний родственник, военный музыкант. Он меня отвез в военкомат, чтобы устроить на работу. Еще в школе нам преподавали военное дело, учили разбирать и собирать винтовку, давали основы стройподготовки; благодаря этим навыкам меня взяли на должность преподавателя строевой и военной подготовки в 127-ю мужскую школу города Москвы. Мне присвоили звание младшего лейтенанта и выдали соответствующее обмундирование с золотыми пуговицами и новыми погонами.
Помню, какой-то репортер даже фотографировал меня для газетной статьи о преподавателях. Сначала меня определили в младшие классы, потом перевели в старшие — и преподавать стало сложнее: я приходил домой без голоса, очень уставший. Слава Богу, в школе я пробыл недолго, ведь устроился я туда временно, только чтобы как-то прожить в Москве до начала учебы в Богословском институте, — цель моя была служить Богу.
И в какой-то момент я просто перестал ходить на занятия. А ведь время было еще военное, на мне были погоны, — за такое могли и посадить. Я очень переживал, усердно молился, просил молиться кого-то из монахинь, думал, что все это плохо кончится для меня, начнут искать… Но, слава Богу, все обошлось.
И вот что интересно. В Сталинграде, перед тем как я уехал учиться, к нам приходил один человек, мама считала его юродивым. Этого человека звали Андрей, он был всегда при церкви. Мать часто угощала его чаем, давала что-то поесть. И вот однажды она говорит ему: «Андрюша, Вася мой едет в Москву учиться на батюшку». А он ей: «Катерина, что ты понимаешь?» Подходит ко мне, отдает честь и говорит: «Здравия желаю, товарищ начальник!» Мама удивилась: «Что ты, Андрей, болтаешь? Он едет на батюшку учиться!» — «Ах, Катерина! — он так ее называл, — ничего ты не понимаешь, у него, знаешь, здесь золото будет, на плечах, и пуговички золотые такие!» Я тоже тогда улыбался. И только когда «облачился» в шинель с погонами младшего лейтенанта, вспомнил его слова…
Мама моя, между прочим, всегда общалась с такими людьми. Теперь я, конечно, понимаю, что это были святые люди. Я сейчас вспоминаю и о другой такой блаженной. В Сталинграде еще до войны жила раба Божия Екатерина, она была истинно святой юродивой пророчицей. Мать часто спрашивала ее, как жить, ведь мы остались у нее вдвоем с сестрой, сестра на два года старше меня, денег не было. Катенька отвечала: «Ты не падай духом, Бог все устроит хорошо». На то мама говорит ей: «Надеюсь, может, вот дочка Юля медицинской сестрой пойдет работать». — «Нет, вот твой кормилец», — ответила Катя, показывая на меня. «Да какой он кормилец, такой боязливый, болезненный. Я боюсь, скоро умрет». Катенька в ответ сказала ей, что я «добрый, гарный малый», что Царица Небесная меня «целиком» заберет к себе.
Позднее, рассказывая мне об этих ее словах, мать говорила, что тогда была уверена, что я недолго проживу и скоро умру, раз Божия Матерь меня «целиком заберет»; правда, она не понимала, как же при этом я буду ее «кормильцем». А впоследствии так все и получилось: сестра сама себя еле кормила, потом вышла замуж и уехала в Москву, а я, слава Богу, не умер и, получив сан и начав служить в Церкви, стал ее кормильцем до конца жизни. Я молюсь о ней и по сей день.
Вспоминаю еще один случай из моей жизни. Примерно в то же время, когда я был преподавателем в школе, познакомился я с одной прихожанкой, она была певицей и часто приходила к нам в Новодевичий монастырь на службу. Однажды она мне сказала, что такие отличные голосовые данные, как у меня, надо развивать дальше. По ее совету я подал заявление в музыкальное училище имени Гнесиных. На прослушивании я спел арию князя из оперы А.П. Бородина «Князь Игорь» и русскую народную песню. В списке принятых в училище мое имя значилось первым. Я был очень доволен и начал учиться.
Педагоги были хорошие, я полюбил их всем сердцем. Искусством пения овладевал очень быстро, но после того как начались занятия по сценическому мастерству, учеба моя там закончилась. Я уже учился в Богословском институте и понимал, что мне абсолютно не интересна и не нужна сцена, хотелось только овладеть искусством пения. Поэтому когда из меня стали делать артиста, я начал пропускать занятия и вскоре вообще перестал ходить в училище. Но за несколько месяцев учебы там я успел приобрести кое-что полезное и нужное для дальнейшей моей жизни.
Тогда же я познакомился с Ольгой, своей будущей женой. Она училась в музыкальном училище при Московской консерватории по классу хорового дирижирования и, конечно, хорошо играла на фортепиано. Однажды ради интереса она пришла в наш монастырь — посмотреть, как учатся молодые ребята на батюшек. Ольге очень понравилось в Новодевичьем монастыре, и по воскресеньям она стала ходить на службу в Успенский храм. Поскольку меня назначили канонархом монастырского хора, она, конечно, меня видела. Позже нас познакомила одна монахиня. Ольга мне очень понравилась. Мы стали с ней гулять по монастырскому саду, вели беседы на богословские темы. Оля была девушкой воцерковленной, ее воспитывали в вере мать и родная тетка.
Мы оба очень любили музыку и часто ходили в театры на оперы и в консерваторию на концерты. Быстро пролетели четыре года учебы — мы с Олей были уже вместе.
Владыка Филипп каждый месяц посылал мне по пятьсот рублей на учебу и на питание — время было еще военное, 1944 год…
Успешно окончив второй курс, я сдал экстерном экзамены за третий и был зачислен на четвертый курс. Меня сразу же назначили руководителем хора, и я управлял им, хотя сам еще многого не понимал. За учебу меня хвалили. Когда в Новодевичий монастырь приезжал Святейший Патриарх Алексий I, мы исполняли духовные концерты, и я всегда выступал солистом. Патриарх меня отметил и высоко оценил. У меня был хороший голос, чистый, высокий баритон. А однажды я попал в здание Патриархии в Чистом переулке, и там, в домовой церкви, где Святейший часто служил, мы пели вместе с архидиаконом Георгием Антоненко. После службы Святейший Патриарх угощал нас чаем. И было так хорошо и радостно на душе, хотя время было тяжелое, есть было нечего.
Рукоположение и служение
В 1947 году, после окончания моей учебы в Богословском институте, митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) благословил меня принять диаконский сан. Рукополагал он меня в Духовской церкви на старинном Даниловском кладбище.
Два года я служил диаконом в храме иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке. Там есть чудотворный образ Царицы Небесной, перед которым каждое воскресенье совершали молебен. Настоятель этой церкви протоиерей Михаил Зернов (впоследствии он стал архиереем и получил имя Киприан, его последний титул — архиепископ Берлинский и Среднеевропейский, Экзарх Средней Европы) благословил меня читать канон Божией Матери. Я читал, как всегда, с душой, молился всем сердцем. Я был еще молод, только вырос из мальчишки, жизнь у меня была тяжелая — конечно, все пережитое осталось в сердце. Так я и молился, а люди это чувствовали и шли на канон Божией Матери.
Однажды владыка Филипп приехал в Москву служить в кафедральном Богоявленском соборе вместе со Святейшим Патриархом Алексием I. По окончании службы он предложил рукоположить меня во священника. Я сначала, конечно, смутился, но в то же время обрадовался. Говорю ему: «Владыка, мне, наверное, надо Святейшему сказать». А он мне: «Ну, иди, говори». Я со страхом подошел к Патриарху и сказал: «Ваше Святейшество, архиепископ Филипп предлагает мне принять сан священника, как Вы благословите?»
Святейший посмотрел на меня и с сожалением произнес: «Вася, ты же потеряешь диаконскую карьеру». (Я подумал: «Какая карьера? Почему Святейший так говорит?») А он добавил: «Ты же будешь как архидиакон Розов. Ну, смотри, дело твое». От слов Патриарха я смутился, съежился. «Простите, Ваше Святейшество», — только и смог промолвить. Пошел к своему владыке и передал ему разговор. Он говорит: «Ничего, дорогой отец диакон, все обойдется, все в порядке». Рассказал я обо всем маме. Мама была очень рада: она давно мечтала видеть меня священником.
В конце лета 1949 года мы, как всегда, плавали с владыкой по Волге. Однажды он мне говорит: «Готовься, Василий, в Саратове буду рукополагать тебя во священника». В этом городе был единственный собор — Святой Троицы. И 21 сентября 1949 года, на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, в этом соборе состоялась моя хиротония. Я надеялся, что владыка оставит меня служить в своем городе. Там мама жила, да и церковь была рядом. А он меня назначил в Ельшанку, настоятелем храма во имя святого благоверного князя Александра Невского. Это была небольшая деревянная церковь в пригороде Сталинграда, в действительности — молельный дом, местечко не самое приятное, но люди там были хорошие, простые.
Я помню первые дни своего пребывания там. В церкви была маленькая комната, где я мог ночевать после всенощной. И вот однажды за стеной слышу разговоры прихожан: «Священника нам нового дали». — «А какой — молодой, старый?» — «Да нет, среднего возраста». Я засмеялся, мне ведь тогда двадцать один год был. Когда митрополит Николай рукополагал меня во диакона, я помню, как он сказал: «Вася, ты единственный в Советском Союзе человек, который имеет священный сан в двадцать лет»…
Справка
Василий Иванович Изюмский родился 2 февраля 1927 года в Сталинграде (ныне Волгоград). В 1944 году окончил среднюю школу, а 1947-м — Московский православный богословский институт. В том же году был рукоположен в сан диакона митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем). Служил в храме «Всех скорбящих Радость» на Ордынке в Москве.
В 1949 году был рукоположен в сан священника архиепископом Астраханским и Сталинградским Филиппом (Ставицким). Служение проходил в ряде епархий Русской Православной Церкви, был настоятелем Александро-Невского храма с. Ельшанка (Волгоградская епархия), Благовещенского храма г. Зарайска (Московская епархия), храмов Живоначальной Троицы, г. Бологое, апостолов Петра и Павла, г. Кашин, и иконы Божией Матери «Знамение», с. Ильинское (Тверская епархия; в Кашине был также благочинным). С 1979 года является настоятелем храма Рождества Христова в с. Беседы (Московская епархия).
Протоиерей Василий Изюмский награжден рядом церковных и государственных наград, в частности орденами преподобного Сергия Радонежского (II и III степеней), святого благоверного князя Даниила Московского (III степени), святого равноапостольного князя Владимира (II степени) и святителя Кирилла Туровского (II степени; орден Белорусской Православной Церкви).
К 60-летию рукоположения протоиерея Василия Изюмского Издательство Московской Патриархии выпустило сборник трудов юбиляра. Сборник состоит из четырех разделов: «Страницы жизненного пути» (автобиография отца Василия), «Проповеди», «Беседы» и «Статьи» (сюда включены работы различных лет на церковно-исторические темы, в том числе посвященные истории Рождественского храма в селе Беседы и истории святынь города Зарайска). Сборник открывается предисловием Митрополита Минского и Слуцкого Филарета, Патриаршего Экзарха всея Белоруссии. В книгу включены приветственные слова учеников юбиляра и его прихожан, а также составленный им «Акафист иже во святых отцу нашему Николаю, архиепископу Мир Ликии, в честь и память принесения чудотворныя иконы его из града Корсунь в Зарайск».
